Жирафка - Поберова Славка. Страница 18
Спорить бесполезно, хотя у меня даже нет температуры, только кашель. Делать нечего, пришлось подчиниться. Компрессы со сливовицей — так рекомендует одна тренерша из Моравии. Вообще-то к обычному кашлю и Милуш, и я, не говоря уже о малышах, относились спокойно. Настоящая сливовица домашнего приготовления всегда была у нас под руками для таких случаев (ею нас снабдила другая тренерша, которая всплеснула руками, узнав, как мы ее используем).
На этот раз испытанное средство не помогло. Компрессы следовали один за другим, но безрезультатно — кашель не прекращался. Он уже начал мне мешать: по возвращении из Венгрии он мучил меня беспрерывно, першило в горле, дышать стало трудно. Ничего приятного.
— У тебя это давно? — спросила мама.
— Кашель со времени поездки в Будапешт, но…
— Что «но»?
— У меня так было один раз во время сельскохозяйственных работ. И еще припоминаю, что на последних соревнованиях тоже что-то не клеилось и я задыхалась.
— Ты ничего не сказала Дуде? Он ничего не заметил?
— Можно подумать, что ты не перехаживала простуду на ногах! Будто ты не знаешь, что я всегда здорова! Буду я еще всякую мелочь принимать всерьез. Дуда, конечно, послал меня к врачу.
— Ходила?
— Наш врач в спортивном центре в отпуске.
— Видишь, что вышло. Я-то думала, что у тебя есть голова на плечах. Переоденься, пойдем вместе — в таком виде с тобой выйти на улицу стыдно.
Неужели она не видит, как я во время сборов поправилась и загорела? Подумаешь, кашель, уговаривала я себя.
— Хоть бы не туберкулез! — послышался шепот Милуш.
Смешно. Этой болезни из сентиментальных романов давно уже не существует! Если она и была у Бетти Макдональд, о чем она написала великолепную книжку, то у меня должно быть что-нибудь попроще. В то же время Я лихорадочно думала, что мне на себя надеть, чтобы не оскорблять маминых понятий о приличиях. Летом это для меня всегда проблема. Будто бы мама не знает, что «мини» мне не идет. Это Мирка может так одеваться — она намного ниже меня, только ноги длинные. А я? Думай не думай, такой дылде, как я, только брюки с майкой и можно носить.
Мама взглянула на меня, вздохнула, взяла за руку и потащила в поликлинику. По чистой случайности наша участковая врачиха в студенческие времена жила вместе с мамой в общежитии.
Очереди не было: какой смысл болеть во время каникул?
— Зато что здесь творится в октябре, в ноябре или во время эпидемии гриппа, — сказала врачиха. — Так что с тобой, Геленка?
Докторша поняла, что я уже большая, и, к моему удовольствию, не задала детского вопроса: «Что у нас болит?» Я долго рассказывала ей, что со мной случилось, а она внимательно слушала, и по лицу ее ничего нельзя было понять. И нечего было сюда тащиться! Желудок тут ни при чем — даже мне ясно, но все же непонятно, какое решение примет врач. Когда у меня что-то не ладилось, обычно говорили, что это болезнь роста. Я и сейчас продолжала расти! Все проходило, и это пройдет.
— Все понятно. Раздевайся, я тебя послушаю, — сказала она наконец.
— Не сердись, что я тебя побеспокоила, но кто-то при мне сказал, что если у человека боль справа, то ему прописывают холагол, а до этого и не знаешь, что у тебя есть желчный пузырь. Я бы и на этот кашель не обратила внимания, но теперь… — трещала без передышки мама, а я удивлялась, почему врач ее не остановит: неужели она может что-то услышать?
Осмотр продолжался долго. Потом врачиха вздохнула.
— Я не удивляюсь, мне это тоже совсем не нравится. Выдох явно затрудненный. Вот вам направления на рентген и спирометрический анализ.
Потом меня выставили из кабинета, как будто бы я маленькая и при мне нельзя говорить ни о чем серьезном. Неужели все-таки туберкулез? Даже если и так, теперь от этого никто не умирает.
Сколько бы я ни думала, так и не смогла придумать, чем это я заболела. Но по маминому перепуганному виду и по тому, что она стала тут же названивать Дуде по возвращении домой, я поняла: дело обстоит не так просто. Всего-навсего кашель, стоит ли так паниковать?
Поскольку Дуда был в отпуске, со мной и мамой на спирометрию пошел Мартин. Сначала я ужасно испугалась, но потом решила, что это обычные докторские штучки, которыми они стращают людей, чтобы не задавались. Своего рода шаманство.
Ничего особенного там не было. Меня вертели, как куклу, и обращались со мной соответственно, а ведь это были знакомые Мартина. Вообще-то Мартин — врач, и Дуда говорил нам, что мы для него подопытные мышки, что на людей он смотрит, как на объект исследований. В данном случае все было не так. Мартин звонил каждый день и сообщал какие-то очередные результаты, а мама все больше сходила с ума. Она даже не поехала на летние работы со своими учениками, и уже одно это должно было меня насторожить, а я отнеслась к этому несерьезно. По правде говоря, я просто не хотела ни о чем думать. Может быть, на меня повлиял ряд обстоятельств: отъезд Любоша, дурное настроение Милуш, напряженная работа отца над рукописью, хотя он сдал ее в издательство в срок; оттуда пришло пожелание расширить, прежде чем ее сдать в производство, так что отец даже перестал заниматься розарием.
Как-то раз я встретила Мартина у нас во дворе, когда мама развешивала белье. Надо же, ведь это обычно делает Мила!
— На специалистов по аллергии у меня надежда слабая, — говорил он. — Было бы огромным счастьем, если бы удалось обнаружить аллергическую реакцию на какой-то конкретный раздражитель. Это бывает крайне редко. Намного чаще аллергия многопричинного характера.
— Как же так, ни с того, ни с сего?.. — Качая головой, мама положила мокрое полотенце среди сухого белья.
— Таков результат функционального исследования легких. Астма может возникнуть беспричинно.
— Астма? У меня астма? А что это, собственно, такое? — задала я вопрос нарочито небрежным тоном. А как еще я должна говорить?
— Сужение бронхиальных дыхательных путей, — произнесла мама учительским голосом, но тут же осеклась. — Незачем тебе в это углубляться!
До меня дошло, что такой испуганной я маму еще никогда не видела. Мне даже пришлось ее успокаивать.
— Брось, мама! Болезни существуют для того, чтобы их лечили. Как эти бронхи сузились, так и расширятся. Это тебе не чума и не чахотка. А лечение не болезненно?
Ну и китайские церемонии! Уж, наверное, ничего хорошего в астме нет. Вчера я об этом понятия не имела, а сегодня — на тебе! С ума сойти! Что с того, что у меня аллергия не на что-то одно, а на целую кучу вещей? Так вот почему резь в глазах, вот почему насморк — от запаха воды, который мне так нравился, а до этого из-за соломы, а до этого — стоп! До этого мне стало плохо на соревнованиях, в зале. А кто не знает, что в спортзалах огромное количество пыли, несмотря на то, что их часто убирают и вылизывают дочиста? Получается, что мне туда нельзя?
— Вы мне не сказали, — обратилась я к маме, — вы мне не сказали, что я должна перестать играть. На какое время?
— Святая простота, — вздохнула мама, сказав обо мне то, что я думала о ней.
Папа перестал стучать на машинке, как дятел, и убежал, буркнув, что забыл запереть сарай. Наша Милуш зашмыгала носом.
— Тебе этого никто прямо не скажет, Гелча, — наконец произнесла мама, — но придется свыкнуться с мыслью, что игра для тебя больше не существует.
— Я не ослышалась?
— Собственно, тебе еще и повезло, что болезнь схвачена в самом зародыше, — ведь при приступе астмы иногда человек не может сделать выдох, и происходит разрыв бронхов. Счастье, что с тобой так не случилось. Будем надеяться, что и не случится. Надо беречься. И избегать того, на что у тебя аллергия. Исключить нагрузки большого спорта. Никто не говорит, что тебе нельзя будет играть в баскетбол для собственного удовольствия, если тебе это так нравится, но ты не можешь позволить себе повышенные физические нагрузки большого спорта и усиленные тренировки.
В таком духе вела со мной душеспасительные беседы Милуш. От отца она, по-видимому, унаследовала способности к теоретическому мышлению, но воплотить это на практике она была не способна. «Если тебе нравится играть в баскетбол!» Баскетбол-то мне нужен настоящий, лишь в нем я могу доказать, что я не только Жирафка, но и личность! Не хватало мне еще играть в баскетбол ради собственного удовольствия, как пузатые дяденьки в профсоюзных домах отдыха или как мамины ученицы, — плевать я на все это хотела! Как она смеет предлагать мне такое?! Ненавижу ее…