Жирафка - Поберова Славка. Страница 26
Подобные представления за прошедшие недели я видела не в первый раз. Но сегодня Пайер превзошел самого себя. Он вообще был одним из оригиналов здешнего «института», как он называл гимназию. Даром, что здесь много преподавателей-мужчин, подход к предмету у каждого весьма своеобразный. Ничего особенного, конечно, но они всеми силами старались не дать соскучиться. У пражских учительниц с этим делом хуже. Мама говорит, что, если женщины стараются хорошо давать уроки да еще заботятся о семье, у них не остается времени на шутки. Кроме того, женщины реализуют себя не только на работе, но и дома (или же в спорте, как она, или в театре, как одна из ее подруг, а есть еще такие, которые руководят туристическими кружками). А если уж учитель — мужчина, то у него единственная кафедра — эта. И больше ничем они не интересуются. А Пайер был просто счастлив, если мы смеялись его шпилькам. Но сегодня никто даже не улыбнулся. Он был в неподдельной ярости.
Даже Еву не пощадил:
— Моравкова, вы пишете, как лауреат Нобелевской премии. Я стреляный воробей, но это и для меня слишком. Я исправлял ваши тетради, и меня прямо трясло. Это ужас! Ноль целых, ноль в периоде! Работы оценить невозможно. Сохорова, я вас освобождаю: можете вообще больше не писать письменных работ, иначе я умру на месте.
И так далее, и тому подобное. Только Томаш получил четверку, а Ева — четверку с минусом. На перемене Зденек сказал:
— Кто-то его завел!
— Верно! Его класс убежал с математики, — информировала Ярошка.
Преподаватель русского языка был классным руководителем параллельного класса «А», потому между ним и Гаврдой шла какая-то необъявленная война. Однако меня это совсем не занимало. Наш классный руководитель терпеть меня не мог из-за спорта, учитель русского языка терпеть меня не мог из-за того, что я в классе «Б». Не понимаю, отчего я должна безвинно страдать… Никаких трудностей с русским языком у меня никогда не было. С остальными предметами все в норме, хотя и пришлось потрудиться.
Я вытирала доску, на которой были начертаны иероглифы самых ужасных ошибок, и вдруг меня охватили такая тоска и отчаяние, что я ничего не могла с собой поделать. И я бросила губку не в раковину, а в класс. Это, конечно, глупость, я понимаю, но у меня больше сил не осталось. Причем получилось так, что Карел подумал, что губку в него бросил Михал.
И губка тотчас же полетела к Мише, который как раз что-то рисовал тушью. Испачканная тушью губка продолжала свой полет, на стенах сразу же появились следы; мокрая и грязная губка летала по классу — большой, светлой комнате, расположенной под крышей (второй «Б» занимался в бывшем кабинете черчения).
— Что у вас происходит? Все здание трясется!! — заревел Пайер, который, к сожалению, болтался где-то неподалеку. — Что тут делается? Полюбуйтесь, образцовый ученический коллектив, именуемый классом! Прекрасный второй «Б»! Я вижу, тут у вас цирк! Но я вам покажу! Молчите, вы, адвокат! — вызверился он на Еву, которая пыталась что-то сказать. — Молчите и выходите отсюда все, чтобы я вас больше не видел!
И он ушел.
Но вернулся с Гаврдой. Пайер показывал ему на стены, выразительно жестикулировал в то время, как наш классный руководитель молчал с невозмутимым видом. Когда Пайер вышел, Гаврда взошел на кафедру и обратился, конечно, к Еве:
— Что скажете, Моравкова? Вы, конечно, ничего не знаете?
Я стояла, как соляной столб. Теперь-то уж Ева должна понимать, что я ее не переношу. У нее есть шанс отомстить.
— Вы ведь не предполагаете, что я стану доносить, товарищ профессор.
Я удивилась и пришла в отчаяние — не просила же я ее об этом благородстве! Ну нет, не на такую напали!
— Губку первая бросила я, но я не подумала, к чему это может привести. — Против моей воли у меня получилось что-то вроде попытки оправдаться.
Гаврда смотрел на меня с насмешкой.
— Я с радостью отмечаю, что вы наконец вошли в коллектив, Сохорова, — констатировал он.
По крайней мере, я ничем не обязана этой Еве… Уже от одного этого стало легче. Гаврда перестал обращать на меня внимание.
— Что касается вас, господа, то вы неандертальцы, — сказал он ребятам. — Разве одна девица сумела бы так отделать все четыре стены? Я надеюсь, вы не покинете ее в беде. В понедельник я хотел бы войти в чистый класс, понятно?
На секунду я почувствовала себя как на тренировке. Вместе с остальным хором я ответила:
— Понятно!
Ева объявила, что вечером она зайдет к Гилскому, обрисует ему ситуацию, и он, разумеется, согласится в субботу покрасить класс, даже если придется отказаться от нескольких заказов.
— Откуда ты знаешь? — спросила я.
— Он кончал эту гимназию и все время ужасно ругался с Пайером, — засмеялась она.
Потом Ева взяла у Романа шапку и стала обходить с ней класс. Я заметила, что все кладут деньги, хотя девочки — очень мало. Еще не хватало, чтоб я теперь была должна всем!
К счастью, у меня с собой были деньги, которые мама прислала за будущий месяц. Я достала сто крон.
— Ты с ума сошла, столько стоить не будет. — Ева вернула мне деньги.
Ну, не знаю. То ли она хитрая, то ли просто глупая. Мне что одно, что другое — оставила бы она меня в покое!
— А в воскресенье в восемь прошу всех принять участие в добровольном труде! — приказала Ева.
К сожалению, я отказаться не могу: ведь все из-за меня! И даже если бы и не из-за меня, все равно согласились все. Это все-таки коллектив, хоть и глупый. Может, даже и не совсем коллектив. Дело в том, что их ничто не объединяет, как нас объединял баскетбол.
А вдруг объединяет и я этого не поняла?
В воскресенье утром пришли все. У нас бы так не получилось. Я же помню, как уговаривала девчонок ехать на сельскохозяйственные работы. И если бы Ева не держала себя так по-командирски, мне бы эта уборка даже понравилась. Но я очень не люблю самозванных начальников — мне одной Милуш хватало за глаза. Эта черта Евы мне больше всего неприятна. Ее самоуверенность, ее привычка приказывать. А то, что все с радостью бросаются исполнять ее приказания, — это их личное дело, не мое.
— Я думаю, что мы сегодня поработали с заделом на будущее, — сказала Ева после того, как мы покинули образцово покрашенный и вымытый кабинет черчения и спустились по железной лестнице в другую часть здания.
Ну а то, что разлили воду по дороге, — разве мы виноваты? На верхних этажах здания нет горячей воды. Уже стемнело, мы стояли на мозаичном полу актового зала перед выходом, и Ева многозначительно задумалась.
— Эй, не сходи с ума, ты хуже надсмотрщика на плантации!! — заорал Зденек.
— Я обещал маме, что в воскресенье вечером буду дома, — ныл Гонза.
— Давай уточним: маме или Павлине? — спросила Ева строго.
Гонза первым повернул назад, и все послушно пошли за ним стирать следы уборки. Все, кроме меня. Я не считала это своим долгом. Я и воду-то не носила.
Но мне самой казалось, что я выгляжу достаточно глупо, хотя меня никто ни в чем не упрекал. И, безусловно, если бы не вызывающее поведение Евы, я никогда не оторвалась бы от класса и была бы вместе со всеми. Собственно, что мне воскресный вечер? Такой же, как и все остальные. Мария, конечно, предоставила в мое распоряжение свою библиотеку и собрание пластинок. Для современной малогабаритной квартиры книг и пластинок у Марии очень много, книжные полки стоят у нее даже в уборной. Но нельзя же все время читать! Да и мои литературные вкусы отличаются от вкусов Марии. И музыку я не очень люблю, как и все девочки из нашей команды; — у нас музыкой увлекалась только одна Мадла. Не то чтобы мы совсем не слушали музыку и не танцевали, но танцевать мы могли все равно подо что. А у Марии записи пещерных времен, из более или менее современного у нее только «Битлы» и ансамбль «Би-Джи». Так чем же заниматься? В карты вдвоем неинтересно, вязать я почти не умею, да и не люблю, кроссвордами не увлекаюсь. С отчаяния я принялась было шить, но у меня нет никаких способностей. Никогда мне не сшить такую юбку, как сшила Мирка! Для телевизора я недостаточно стара. Кино — тут всего три кинотеатра, один на ремонте. Так что же здесь делают люди? Ведь зима еще не наступила. И если я до зимы не сойду с ума, то у меня блестящие перспективы — надо это признать. Самое страшное, что все, абсолютно все, напрасно, абсолютно никому не нужно. Почему астма постигла меня?