Жирафка - Поберова Славка. Страница 3

Теперь отец смог полностью погрузиться в чудеса из мира роз. Он собирается осенью заложить розарий и теперь только об этом и думает и не может заниматься ничем другим. Мамины попытки вернуть его к научной деятельности заведомо обречены на неудачу, и мы это хорошо знаем.

— «Девушку с обложки» [1] я, пожалуй, не посажу: она цветет рано, но со временем становится некрасивой и разлапистой.

— Ох, мне бы твои заботы! — Милуш, оказывается, еще не успокоилась: она уже шла на кухню, но остановилась. — А все-таки мне хотелось бы знать, как ты в одиночку справишься со всеми этими розами. Ты пропадаешь на факультете с утра до вечера, Любош постоянно на работе, мама совсем помешалась на своей спартакиаде, а у меня хозяйство! — решительно закончила она.

Потом было слышно только, как она гремела посудой на кухне.

Мама с папой помрачнели. И не потому, что Мила позволила себе намного больше, чем я перед этим, — она имеет право, она уже взрослая, мать двоих детей, — нет, просто потому, что тут она была права. Конечно, если бы они с Любошем жили у себя наверху, а к нам вниз не ходили, беспорядка было бы больше. Мама, конечно, помешана на своих тренировках, а что касается чистоты в доме… Она даже не старается делать вид, что это ее волнует. А отец безмерно огорчился грозящей потерей работника, с которым он привык реализовывать свои блистательные планы. В прошлом году, например, под папиным руководством Любош построил беседку, да еще какую — прямо веранду для танцев.

— Да, — озабоченно произнес отец, — я помню, во время прошлой спартакиады события у нас в доме развивались достаточно, драматично…

— Ох, — виновато вздохнула мама, — у меня были большие трудности: обручи, ленты, платки [2]…

— А стоит ли все это брать на себя? — спросил папа. Но какое значение имеют эти вздохи для вдохновенного преподавателя физкультуры в школе!

— Еще как стоит! Первая композиция будет с малыми обручами и лентами, а вторая, то есть наша, — с разноцветными платками, а еще лучше — с шарфами. Это так красиво, так женственно…

Мама остановилась на полуслове — она вдруг резво выпрыгнула из кресла, бросилась в переднюю, элегантно полетела, закружилась с платком — пардон, шарфом — над головой. Мне очень трудно было сохранить невозмутимое выражение лица. Потому что, когда речь заходит о таких вещах, с мамой шутки плохи. Отец же молча смотрел на это представление с вытаращенными глазами. Прошло некоторое время, и он наконец сказал:

— Да, это действительно верх женственности…

И тут я задумалась: как они до сих пор уживаются друг с другом? Папа у меня хоть куда. Мама, если судить по старым фотографиям, была очень хорошенькой, но теперь они вместе не смотрятся. И хотя она из кожи вон лезет на своих тренировках, это не мешает ей набирать вес. И волос полно седых. Одним словом, мама — это мама.

Мама аккуратно сложила платок. В отличие от меня, она не задумывалась, подходит ли она папе. Она уверена в себе, но мне помнится, что перед прошлой спартакиадой у нас доходило до разговоров о разводе. Тогда маму назначили главным хореографом района. Она все время пропадала на стадионе в Страгове, там и ночевала, а дома ее никто не видел. Этого отец не смог снести.

— Ты будешь тренером? — осторожно спросил отец. Меня, конечно, это не особенно касалось, но я следила за разговором очень внимательно. Из-за них, родителей. Что касается меня, то я должна была знать, на кого я смогу опереться в борьбе с нашей Милуш.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Руководителем я на этот раз не стану. Я им заявила, что главным хореографом в этом году будет Белакова, а сама я — тренером, не больше…

— Да, но…

— Правда, она уехала с мужем в Того. Или в Камерун. В общем, в Африку. А Ганачка еще молодая, она не справится. Она должна еще осмотреться, у нее все в будущем. Я готова отказаться от почестей, но если бы эту композицию создала я, слава была бы — ты уж мне поверь. И такие красивые костюмы — широкие юбки, никаких «мини». Чтобы кое-кто понял, что мы не девчонки, а мамы и бабушки. Красивые ноги — это хорошо, но не в этом дело! Я очень люблю Дворжака. И хотя минорные аккорды «Славянских танцев» так проникают в душу, но мы не государственный ансамбль песни и танца, а просто обычные женщины от плиты и корыта.

Отец ничего на это не сказал, а только кивнул, зато из кухни послышалось многозначительное покашливание. Это Милуш давала понять, что мама и плита — совершенно разные понятия.

— Подведем итоги: розарий может подождать… — проговорил папа, но мама почувствовала в его тоне упрек; она гордо вздернула подбородок. «Хоть ты и прав, а я все равно поступлю по-своему» — таковы были ее принципы.

— На мою помощь, конечно, не рассчитывай, помни: сад, и машина, и все прочее — твои…

— Остановись, я и не подозревал, что у меня все это есть! — воскликнул отец с притворным ужасом. — И вообще, я тебе ничего не запрещаю. Кроме того, я понимал, кого беру в жены. Районным начальством ты тогда не была, но на квартальное тянула…

— Я отказалась от большей карьеры, и не по своей вине.

— Главное, что ты не тащила меня в свою физкультуру — тут бы мне и конец пришел.

— Зато я строила беседку, а до этого еще застеклила веранду, и розы твои все равно придется окапывать! — прокричала мама.

Только теперь до меня дошло, что они вовсе не ссорились. Если мне поначалу казалось, что они ругаются всерьез, то сейчас я поняла: они просто любезничают. Господи, в их-то годы! Неужели они любят друг друга? Милуш уже двадцать шесть, значит, они вместе 27 лет! Отец точно с обложки журнала, а мама — училка и тренер телом и душой. Что отец, ослеп, что ли? Что он в ней находит? Конечно, это парадокс: отец выглядит намного спортивнее, хотя весь его спорт — это езда летом на велосипеде и бег зимой, а мама берет самые тяжелые лыжи и ездит на них с таким блеском, что пижоны на пластиковых с завистью смотрят ей вслед.

— Ну, это я тебе верну с процентом, — засмеялся папа. — Все равно я убежден, что, стоит мне прийти в суд и сказать, что живу с тренером, меня разведут на первом же заседании. А если бы я добавил, что живу с главным хореографом района, мне бы выдали специальный диплом за долготерпение.

— Все у нас, конечно, в наилучшем порядке, — добавила я ядовито.

— А ты что же думаешь, это не так? — произнесли они одновременно.

Но меня уже не остановить.

— Ну, я тоже кое-что помню. У меня тоже есть определенный коэффициент интеллектуальности. К вашему сведению, у баскетболистов он особенно высок.

— Да, от скромности ты не умрешь, королева, — заметил папа. Он больше не смеялся.

И мама подхватила:

— Но мы этого и хотели. Помнишь, как долго мы искали способ освободить ее от комплексов?..

— Так долго искали, что явно перегнули палку. — Папа говорил так, как будто меня тут не было.

Но меня уже не оторвать от воспоминаний. Сами же они это знают. Да, я была так глупа когда-то, что позволяла кое-каким комплексам управлять собой. Но виновата во всем Милуш! Она по собственной инициативе взялась за мое воспитание, а потом удивлялась, что я ее перестала уважать. Я уже не помню, чем ее тогда доняла. А, вот чем: мне удалось узнать, что она не пошла на экзамен. Отец как с цепи сорвался. Мать испугалась и сказала, что это вранье. Как будто трудно было проверить, а тем более отцу. Ну, крику было! Отец в таких случаях всегда кричал, что сыну бы он показал, но дочь принадлежит маме…

— Заруби себе на носу, лгать ты не смеешь! И ты тоже! — кричал он заодно и на меня. — Если не успела подготовиться, нужно договориться и идти снова! А трусить, отступать и врать — это я не потерплю ни у своих студентов, ни у своих детей.

Ну, в общем, театр. И Мила не забыла, кого за это благодарить. Отомстила она очень скоро. Стоило ей только уехать летом в Дворже Карлове, она тотчас же послала нам открытку с изображением двух жирафов: большого и маленького. Написала: «Не напоминает ли вам кого-нибудь этот большой жираф?»