Жирафка - Поберова Славка. Страница 44

Как удачно, что мы понимаем друг друга с полуслова, что мы в чем-то схожи, и хорошо бы так было подольше! А может быть, наша дружба надолго, навсегда, только нужно делать друг для друга все, что в наших силах. Теперь женщина должна все решать сама и быть активной, и не только с парнями, но и вообще. Я для себя это осознала и постараюсь никогда от этого правила не отступать. И пусть меня Богунка замучила со своей спартакиадой, в этом все-таки что-то есть.

— Я собираюсь писать диссертацию на тему «Роль астмы в процессе превращения Жирафки в человека», — смеялась она, когда областная начальница похвалила моих девочек за прекрасно исполненную композицию, за общее художественное впечатление, которое произвело их выступление, несмотря на то что было холодно и небо затянуто тучами. Я была на седьмом небе, но не из-за этой похвалы, а из-за того, что мне удалось убедить ожидающих девочек не покидать стадион. Во время выступлений я ужасно боялась, что у меня снова будет приступ, нет, он не повторился, но я все равно ношу с собой все лекарства; стадион посыпан какой-то искусственной крошкой, которая не вызывает доверия, а погода как глубокой осенью, но отказаться невозможно — этого бы никто не понял.

— Мы тут окоченеем, — опасалась я.

— И промокнем, — ворчали остальные.

Они говорили и другое. А кто первый предложил разбежаться, я уже и не помню.

— Репетиция сейчас начнется, — пыталась я их задержать.

— Она должна была начаться час назад, и это всего лишь репетиция, — отрезала Ганина.

— В прошлую спартакиаду на Страгове женщины и девушки выступали под проливным дождем, — пыталась помочь мне Ева.

Поскольку я никогда не смотрела спартакиады, я таких примеров не знала.

— В Праге-то ладно, а тут, подумаешь, только районная!

Такие разговоры продолжались довольно долго, потом я услышала, что перед нами должна выступать группа родителей с детьми; родители выступили одни, без детей, и задержка произошла потому, что ждали, пока высохнет поле. Хуже, если бы мы выступали перед ними! Я просто не знала, как выйти из положения; девушки продолжали возмущаться и отказывались репетировать.

И все-таки они остались. И это моя заслуга. Вовсе не потому, что я была так уж красноречива, но мне удалось каким-то образом расколоть их, и они не объединились против меня. Критический миг миновал, и на поле вышли солдаты. Тут уж я выиграла. Началось кокетство, разговоры, обмен адресами, и когда после нашего выступления солдаты хлопали девочкам, махали руками, орали, все неприятности забылись.

— Ничего подобного, я ничуть не изменилась. И спартакиадой я занимаюсь не из-за астмы, — защищалась я. — Меня всегда учили все делать всерьез.

Тут Ева подпустила шпильку.

— Стоит спросить любую из наших девочек, и каждая скажет, что ты помешалась на этой спартакиаде.

Пожалуйста, пусть так думают, спорить мне, что ли… Они собрались в Прагу гулять — посмотрим, как запоют, когда ими займутся настоящие преподаватели и девочки поедут на стадион в час «пик» в переполненном автобусе… Что скажут, когда поломаются все планы: всюду побывать, все купить, потому что везде будет полно народу и ни к чему не подойдешь. Кроме того, на репетиции будут покрикивать и гонять, как новобранцев (возможно, маминым голосом), а на головы низвергнется поток солнечных лучей или дождь.

Мама всегда говорит:

— Если во время главного выступления польет ливень, даже хорошо. Только бы не во время репетиции!

Как она пришла к этой мысли — не знаю, думаю, что на собственном опыте. Конечно, к трудностям мне не привыкать, но тут их предстоит слишком много; и у баскетболисток жизнь не сахар, но выносить все ради спартакиады? Не знаю.

Получилось так, как я и предполагала. Плюс адское путешествие в специальном поезде и опоздание. Плюс спартанское существование в помещении какой-то начальной школы. Плюс далеко до столовой. Плюс одна особо противная тренерша из краевого штаба.

— Где Богунка? — набросилась она на меня.

— Возится с подростками и женщинами. Школьную композицию готовила я.

— Ты? — Она уставилась на меня, выпучив глаза, а мне хотелось показать ей язык. Хорошо, что я этого не сделала, потому что на «гражданке» она оказалась инспектором средних школ.

Она не только была грубиянкой наподобие нашего классного руководителя, но и обращалась на «ты» ко всем без исключения.

Когда я рассказала все дома, Любош отреагировал так:

— Не повезло тебе, жаль — ты сама не участвуешь в спартакиаде.

Он держал на коленях своего третьего потомка. «Наконец-то у меня есть дети!» — до омерзения часто повторял он каждому, кому показывал своего новенького сыночка. Он подбрасывал его, а Милуш наблюдала за обоими с гордостью, и глаза ее предательски блестели. Но я-то помню, как она рыдала на лестнице!

— У нас есть один такой боров — командир отделения. Так вот, в одной композиции я у него стою на плечах. Ну, я ему покажу, я ведь тоже не пушинка!

— Любо! — ужаснулась Милуш, противная, как всегда. — Что за выражения, ты не в казарме!

— Подумаешь! — отреагировала я. — Я что, в первый раз в жизни слышу слово «боров»? Я тоже кое-что знаю. И вообще, служба в армии пошла ему на пользу, — ты посмотри, как он загорел.

— Да, — согласился Любош, — из-за спартакиады. Загар — прямо как у Катки, — хохотал муж моей сестры. — Но должен признаться, загорать в феврале — удовольствие ниже среднего.

— Однако все говорят, что солдат, участвовавших в тренировках, часто отпускали домой, а ты ни разу дома не был — пожаловалась Милуш.

Я не утерпела:

— Ты еще заплачь! Он дома, а ты сейчас начнешь реветь, что долго его не видела.

— Ленда, успокойся, — остановила меня Ева.

Когда мы возвращались в общежитие, Ева стала меня уговаривать:

— Она ведь только что родила, ты должна быть с ней терпеливой, ребенку всего шесть недель, и состояние матери физиологически естественно.

— С ума от тебя сойти можно! Ты что, всю медицину выучила наперед?

— Мне очень интересно. Надо договориться, чтобы на лето нас послали поработать в больнице — там всегда не хватает санитарок.

— Мне-то зачем? Я ведь не собираюсь в медицинский институт!

— А я бы с тобой поехала куда угодно, хоть в спортивный лагерь. В августе мама опять ляжет в больницу, и, наверное, мы в сентябре на курорт уже не поедем.

Она еще будет мне сыпать соль на раны! Я даже остановилась посреди потока спешащих людей, что было небезопасно. Хоть Ева была очень грустна, я все равно не вытерпела:

— Ты что, решила, что я сейчас же должна стать учительницей? — Я говорила с трудом и начала задыхаться. — Это еще когда будет, не сегодня же мне начинать!

— Все равно летом надо где-то работать! Разве тебе это повредит?

— Я тебя знаю. Ты уже придумала для меня работку! Я сердилась, но чем занять каникулы, если нет баскетбола?

— Конечно. Мы поедем с детьми в лагерь, ты будешь вожатой, а я — санитаркой.

Это, безусловно, не противоречило моим планам. Даже ближайшим, которые я намеревалась осуществить немедленно. И, насколько возможно, еще во время спартакиады, пока у мамы, по всем данным, должно быть очень хорошее настроение (если мне вообще удастся ее увидеть, но я уж постараюсь).

Правда, дело немного касается и Милуш. Надо признаться, она ведет весь дом. Ева права: нечего к ней цепляться по мелочам.

На другой день я приступила к осуществлению своих планов. Еву с собой не взяла — с Милуш я ее познакомила, пока достаточно. Тут как раз в общежитие пришли наши ребята и предложили пойти на какую-нибудь дискотеку. Это тоже мне на руку.

Прекрасно, а я пока сбегаю домой, — сказала я.

Ева, однако, захотела снова поглядеть на маленького, она уже купила нашу Милуш тем, что брала ребенка на руки и забавлялась с ним. Но я ей объяснила, что Томаша нельзя оставлять без присмотра.

— Пожалуйста, побудь с ним, тогда я буду спокойна. Надо признаться, теперь Томаша не узнать. Конечно, никаких признаний — не такой Томаш человек (и я тоже), но теперь нет никакого сомнения, что мы дружим. Даже Шеф заметил.