Враг из прошлого - Гусев Валерий Борисович. Страница 16

Сенечка разложил шампуры над углями и продолжил свои пляски. Он то раздувал жар в мангале большой книгой, то заливал огоньки вином из красивой бутылки, то поворачивал шампуры и все время приговаривал:

— Такой шашлык не едали даже французские короли!

— И французские королевы тоже, — серьезно добавил Алешка. — И Эйфелева башня.

Морковкин еще думал, а Матвеич уже хохотал. А тетушка Тильда мило улыбнулась и протянула:

— Прелее-е-е!.. Очарова-а-а!.. — И вдруг бодро добавила: — Супер-пупер.

Матвеич хмыкнул, Алешка разинул рот до ушей. А что говорить — его школа. Тетушка Тильда вольно или невольно, как актриса, подхватывала его словечки. И радостно их выдавала.

Один раз они даже поспорили. Алешка стал объяснять ей разницу между выражениями: «До лампочки» и «От фонаря». Тетушка его внимательно выслушала, но продолжала путаться: «Мне — от лампочки, а тебе — до фонаря»…

— Готово! — Морковкин переложил шампуры на блюдо и поставил его на столик. — В атаку! Шашлык нужно есть горячим.

Мы с Алешкой, конечно, не были большими специалистами по шашлыку. Нет, поесть шашлычка до икоты мы были мастера, но готовил его всегда папа, а мы только помогали. Правда, шашлык мы делали в лесу, над костром, нанизывая его на рябиновые прутики. Простенько все так получалось, без всяких плясок и приговорок. Но вкусненько. До сытой икоты.

А сейчас, конечно, все звезды надуются и попадают.

Но они не попадали. Даже не показались. Шашлык у Морковкина получился разный. Одни кусочки мяса остались сырыми, другие пригорели до корочек, а лучок, который колечками висел между кусочками, вообще обуглился.

Но мы, конечно, все старательно ели и приговаривали, как все изуми-и-и-тельно вкусно. Прав Алешка: такой шашлык даже железная Эйфелева башня есть не станет.

Зато тетушка Тильда была в восторге:

— Прелее-е-е!.. Изуми-и-и!.. В своей жизни я только однажды наслаждалась таким шашлыком. Не помню, в какой стране, на приеме у премьер-министра. Это было восхити-и-и!..

По Алешкиным глазам я понял, что ему до слез жалко этого премье-е-ера.

Мы с Алешкой поблагодарили за королевский шашлык и отпросились на рыбалку. Матвеич дал нам ключи, Алешка забежал в дом за удочками, мы отнесли ключи обратно и пошли на озеро.

— Правильно, Дим, — ворчал Алешка по дороге. — После такого шашлыка нужно поскорее поесть ухи, а за ухой — жареной рыбки…

— И куриный компот на третье, — усмехнулся я.

Лодка была на месте, мы отвязали ее и поплыли вдоль берега на свое любимое место. Алешка про него говорил, что оно у нас как магазин: пришли, набрали рыбки сколько надо и пошли домой.

Но тут получилось иначе. Невдалеке какой-то дядька в дюралевой лодке с мотором выбирал из воды сеть.

Завидев нас, он нам помахал и крикнул:

— Подсобите, хлопцы. А я рыбкой с вами поделюсь.

Мы, не раздумывая, подплыли к нему. Дядька был вылитый рыбак. С огромной черной бородой, в которой местами светились белые нити, в шляпе-зюйдвестке и в резиновых сапогах до пупка. Как у Окаянного Ганса.

— Я, значит, сеть выбираю, а вы, значит, рыбку из нее выпрастывайте и в лодку кидайте.

Выпрастывать рыбку было не просто. Она, видно, билась в сети и так запуталась, что мы еле-еле управлялись. Но зато здорово было — в сеть кто только не набрался: и окуни, и лещи, и подлещики, один линь, один судак и даже две щуки.

— Со щучкой осторожно, хлопцы, — все время предупреждал нас рыбак. — Тяпнуть может. А зуб у нее коварный.

Наконец мы справились с делом, и Алешка сказал:

— А сетью ловить нельзя. Вы браконьер, что ли?

Дядька не обиделся:

— Не, хлопцы, я лодочник, с того берега. Мне можно сеть ставить. Мне это дело рыбнадзор поручает. Они рыбе учет ведут. Для них отлавливаю, для счета. Держите! — И он перебросил в нашу лодку с десяток крупных окушков, двух лещей и одну щучку. — А вы кто будете?

— А мы у Матвеича гостим, — ответил я.

— Да ну? У самого полковника? — с уважением удивился Лодочник. — Тогда я вам еще подброшу, судачка. Ценная рыбка, вкусная. А вы ему кто будете? Внучки, племяши?

— Я — дядя, — хихикнул Алешка. — А Димка — дедушка.

— Во дает! — расхохотался Лодочник и блеснул сквозь бороду стальными зубами. — Как тебя звать-то?

— Алекс. А вас?

— А так и зови — Лодочник. Меня все здесь так кличут. Так что давайте дружиться. Ежели что надо — рыбки там или лодку с мотором — я запросто. Как покличете, так я уже тут. Ну, бывайте.

Лодочник пересел на корму, дернул заводной шнур мотора и умчался к своему берегу.

— Класс! — сказал Алешка. — Вот это мы с тобой наловили! И на уху, и на жаренку, и на рыбий компот хватит. И тетушке отнесем. Только ты, Дим, не проговорись про Лодочника. Давай лучше похвалимся, что это мы сами наловили.

Не проговорюсь. Еще и потому, что мне эта широкополая шляпа на бородатом Лодочнике что-то напомнила. Что-то такое туманное. В тумане, точнее. Не его ли мы тогда видели ночью на озере? Он выплыл из тумана, стоя в лодке и подгребая одним веслом, а потом снова скрылся в тумане. И почему с веслом? Хотя в такой туман, да еще ночью, под мотором не больно-то поплаваешь. Да еще в такой шляпе, чем-то похожей на капюшон.

Когда мы вернулись, Матвеич был уже дома и пил чай с хлебом. Проголодался. После королевского блюда.

— Ай да ребята! — Он даже облизнулся машинально, когда увидел наш улов. — Вятские — хватские. А я-то, старый пенек, хлеба наелся.

— Ничего, — успокоил его Алешка. — Пока обед сготовится, вы опять проголодаетесь. Отдыхайте, Федор Матвеич, работайте. А я сейчас в самую большую кастрюлю воды наберу. А Димитрий рыбку ощиплет, картошечку почистит, лучок порежет — и мы с ним уху сварим.

— И рыбный компот на третье, — буркнул я.

Федор Матвеич сел отдыхать за письменным столом, а мы сходили к тетушке Тильде, отнесли ей рыбки.

— Это преле-е-е!.. — обрадовалась она. — Это сплошной фосфор. Я после этой рыбки-и-и буду светиться в темноте, как юная фея. Алекс, Димитрий, вы молодцы! А нам всем хватит этого улова? Клев был клевый?

— Клевее не бывает, — успокоил ее Алешка.

Вернувшись домой, мы пошли на камбуз. Алешка налил воды в кастрюльку и тоже сел отдыхать — уморился, бедняга, уху варить. А я занялся готовкой под Алешкину болтовню. И я не особенно к ней прислушивался. Алешка трещал, как воробей на ветке. И раскачивался на табуретке.

— …И я даже думаю, Дим, как бы он этот пистолет у Матвеича не скрал… — При этих словах он доигрался — табуретка грохнулась, Алешка ударился попой об пол.

— Не ушибся? — спросил я, пробуя кипящую уху.

— Какие-то табуретки у Матвеича кривые. Нестойкие.

Хозяин нестойких табуреток как раз зашел на камбуз.

— А чего ты на полу? — спросил он Алешку.

— Его табуретка сбросила, — объяснил я. — Горячая такая. Как конь-скакун.

— А я вас обрадую, — сказал Матвеич. — Сережа сейчас звонил, они завтра приезжают. На два дня.

Ни фига себе! Как время летит! Мы, оказывается, уже целую неделю здесь живем.

— А завтра какое число? — спросил Алешка. — Суббота, что ли?

— Четверг после дождичка. — Я снял кастрюлю с плитки и поставил на нее сковороду.

— Что ты нас все время рыбой кормишь? — выступил Алешка. — На мне уже чешуя растет. Чешется. Во всяких местах.

— После обеда купаться пойдем, — сказал я. — С мылом.

— После обеда про Окаянного Ганса будем рассказывать, — возразил Алешка. Для него мыло — страшнее понедельника. — Да, Федор Матвеич?

Он подумал и согласился:

— Ладно. Если только наш кок на третье порадует нас куриным компотом.

Алешка завял — куриный компот даже в сказках не бывает. Но он ошибся, я уже придумал. И когда они с Матвеичем ушли в комнату, чтобы поскорее сесть за стол, я быстренько этот компот соорудил. Это очень просто. Мама нас этим компотом баловала. Берешь несколько яиц, отделяешь белок от желтка, по отдельности взбиваешь, смешиваешь, добавляешь сахар — вот вам и куриный компот. Под названием гоголь-моголь.