Роликовые коньки - Сойер Рут. Страница 10

И вот я думала, думала и наконец решила: «Люсинда! Оставайся в той церкви, где тебя окрестили!» А кто же меня крестил, если не доктор Коллиер? Вот я и вернулась в Церковь Мессии, и там и останусь, и пусть тетя Эмили хоть лопнет от злости. Так оно все и вышло. Тетка явилась в субботу и закатила скандал, что я должна ходить в воскресную школу от секты этого бывшего мистера Суиденборга. Потому что он умер, а секта и воскресная школа остались. Теперь тетя Эмили станет все время с этим ко мне приставать, пока родители не приедут. Но я ей подчиняться не собираюсь. Вообще-то поговорили мы вежливо. Но внутри у меня все кипело!

22 сентября 189… года ходила в церковь. Вернее сказать, скаталась туда на роликах. По-моему, в роликах нет никакого греха, а на своих двоих ходить очень скучно. Хорошо, что я решила вернуться в свой приход. Дьякон там просто отличный. Я сразу с ним познакомилась. Он сказал: «Отлично помню, как тебя тут крестили». Это очень мило с его стороны. Потому что вообще-то меня крестили не в церкви, а дома. Сама я, конечно, про это не помню, но мама рассказывала, что доктор Коллиер пожаловал к нам на воскресный обед, а во второй половине дня окрестил младенца, то есть меня, в присутствии родственников. Мама еще говорила, что я была в «свивальниках». Так в Библии называют пеленки. Звучит и правда гораздо красивее.

Я все-таки решила точно выяснить у своего друга дьякона, грешно или не грешно ездить в церковь на роликах. Он немного подумал и говорит: — Если ты хоть раз заявишься сюда с роликами на плече да еще скажешь, что я тебе разрешил, плакала моя работа, Люсинда. Но если ты будешь приходить загодя и уходить после всей этой модной публики, я могу прятать твои ролики в ризнице.

Я дала честное слово, что буду приезжать раньше всех, а уезжать после того, как в церкви не останется никого из паствы. С тех пор я так и поступаю и езжу в церковь с большим удовольствием.

По-моему, дьякон меня поддержал потому, что в молодости сам любил путешествовать. Таким, как он, есть о чем вспомнить. В общем, мои ролики ему нравятся. Он говорит: «Когда целый час простоишь в крахмальном воротнике, кажется, что шея вытянулась, как у жирафа». Наверное, мне лучше все-таки не рассказывать мисс Питерс про то, что я езжу в церковь на роликах. Ведь это она велела мне надевать в церковь самые нарядные платья. Вдруг ей покажется, что ролики к этому не идут?

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С МИСТЕРОМ УИЛЬЯМОМ ШЕКСПИРОМ

Целых десять лет жизнь Люсинды была подчинена соображениям пользы. Каждый час из тех, что она не спала, отводился какому-нибудь делу. И все из-за тети Эмили! Она посвятила себя без остатка Системе, Обязанностям и Дисциплине. Мама Люсинды по мере сил такой жизни сопротивлялась, но все-таки кое-что из убеждений старшей сестры и ей перепало. Разумеется, семейство Уаймен никогда не смогло довести свою жизнь до того совершенства, в каком пребывали домашние тети Эмили. Но и самой малости тетиных принципов было вполне достаточно, чтобы отравить Люсинде существование.

Попав к сестрам Питерс, она ощутила подлинное блаженство. В их маленькой квартирке Система, Обязанности и Дисциплина словно истаяли. Теперь это были не грозные существа, а лишь призраки. Люсинда о них еще помнила, но не посвящала им жизни. Призраки возрождались лишь на один день в неделю. Каждую субботу к четырем часам Люсинде вменялось в обязанность идти к тете Эмили.

Девочка призывала все свое мужество, затем облачалась в лучший передник из белого французского льна, отделанный гамбургским кружевом. Эти передники с рукавами застегивались сзади на пуговицах. Носили их поверх платья, от которого виднелся один лишь подол. Подобно другим неприятностям, передники появились в жизни Люсинды тоже благодаря тете Эмили. Сперва она стала водить в них собственных дочерей, а потом насела на маму Люсинды и не унималась до тех самых пор, пока та не признала, что «каждая девочка из приличной семьи обязана надевать передник».

Временному сиротству Люсинды минуло две недели. В их число вошли, разумеется, и две субботы, проведенные у тети Эмили. Оба раза Люсинда вела себя там превосходно. Она не совершила ни единого проступка, и ни разу тете Эмили не удалось вызвать ее на скандал. Не то чтобы Люсинде стало больше нравиться у нее. Просто с некоторых пор она поняла: любой спор тетя Эмили обернет в свою пользу. Вот почему Люсинда целых две недели подряд покорно сидела на стуле и, болтая для равновесия ногами, которые не доставали до пола, старалась как можно аккуратнее шить. Тетя Эмили в это время говорила. Речи ее были посвящены тому же, что и письмо, которое получила мама Люсинды перед отъездом. Племяннице очень хотелось ответить, но она изо всех сил стискивала зубы и таким образом преодолевала себя.

Люсинда нашла в себе мужество даже тогда, когда тетя Эмили категорически запретила приезжать к ней на роликах. Девочка сумела изобразить покорность и две субботы подряд ходила пешком, «как настоящая юная леди». Каким-то чудом она умудрялась при этом не испортить себе настроения и представала перед тетей вполне жизнерадостной. Люсинда очень надеялась, что и третья суббота пройдет без особенных происшествий, но с самого утра день явно не ладился.

У Тони эта суббота оказалась свободной, и он звал Люсинду в парк покататься на лодке. Разумеется, она предпочла бы провести время с ним. Они ведь могли не только кататься на лодке, но и побегать наперегонки. К тому же и день, как назло, выдался чудный. Но из-за тети Эмили ото всего пришлось отказаться.

Стремясь хоть немного утешить себя, девочка придумала по пути к тете игру. Игра называлась «Прибыть-к-тете-Эмили-как-настоящая-юная-леди». А суть была в том, что Люсинда незаметно пристраивалась за разными дамами и пыталась подражать их походкам. Она то тяжело переступала с ноги на ногу, подобно одной очень толстой даме, то, совсем как горделивая попутчица, шествовавшая впереди, вышагивала с надменным и независимым видом. Наконец совсем рядом с тетиным домом Люсинда пристроилась за какой-то чрезвычайно нервозной особой. Особа семенила по улице, то и дело озираясь на все, что попадалось ей по пути. Это привело девочку в восхищение, и она старательно повторяла каждый жест странной дамы. Игра настолько ее увлекла, что у нее не было никаких сил расстаться с очаровательной спутницей.

Миновав дом тети Эмили, она шла вперед еще минут пять и лишь после этого спохватилась, что ей необходимо возвратиться.

Знала бы Люсинда, что все это время коварная тетя наблюдала за ней из-за занавесей! Никогда еще племянница не слышала от нее столь ужасных речей. Но девочка сумела сдержаться и в этот раз. Она до боли закусила язык и сосредоточилась на шитье. К несчастью, тетя заметила, что Люсинда «чересчур сильно выпячивает губы вперед». Попробовала бы тетя сама закусить язык и не выпятить губы! Но объяснять ей это было бессмысленно, и Люсинда смолчала.

— Ты что, нарочно мне строишь рожи? — не унималась почтенная родственница.

— Да нет, не совсем, тетя Эмили, — уклончиво отвечала Люсинда.

— Как это так — «не совсем»?

— Ну, так… — еще пыталась сдержаться племянница.

Однако стоило ей открыть рот, как, помимо ее воли, на тетю Эмили извергся целый водопад слов. Слушая себя с некоторым изумлением, Люсинда лишь сокрушенно думала: «Ну, почему моя тетя не успокаивается, пока не доведет меня до скандала?»

А тетя Эмили, выждав, пока племянница замолчит, сухо спросила:

— Тебе к этому есть что добавить, Люсинда?

О, Люсинда прекрасно знала, чего добивается от нее тетя Эмили! Она ждала извинений. Люсинда должна была самым покорным голосом заявить, что жалеет о своем поведении, стыдится самой себя, раскаивается и поступать больше так никогда не будет. А тетя, упиваясь ее унижением, милостиво улыбнется и скажет, что «долго зла никогда не держит». Люсинду передернуло от одного лишь воспоминания. Еще раз вынести подобное издевательство? Никогда! И, дерзко глядя тете прямо в глаза, Люсинда ответила: