Скрипка неизвестного мастера - Дашевская Нина. Страница 13

— Мне… нужна твоя помощь. Я умираю, Джироламо, — сказав эти слова, Винченцо усмехнулся про себя: надо же, в них нет ничего страшного! Только обычная правда. Поневоле он вспомнил последний разговор со своим старым учителем. Но Джироламо и слышать не хотел такой правды:

— Что за чушь, Винченцо! Я немедленно пошлю за доктором! Тебе всего сорок — с чего ты собрался отдавать Богу душу? Давай-ка, поднимайся! Ты ещё сделаешь виолончель для моего Антонио!

Губы мастера тронула усмешка: старшему сыну органиста всего шесть лет; не скоро же он возьмёт в руки виолончель! А отец уже торопиться записать его в музыканты!

— Не нужно … тратить слов. Я… построил скрипку. Поиграй.

Винченцо кивнул на уже готового Поллукса. Джироламо растеряно смотрел на мастера, видно, всё ещё собирался бежать за доктором. Но Винченцо был спокоен и ждал. Органист церкви святого Фомы был неглупый человек; он понял.

Бережно — чтобы не испортить свежий лак — Джироламо взял в руки Поллукса и оглядел его.

— Небольшой инструмент. Очень красивый, благородный…

Винченцо показал глазами в сторону: Джироламо и сам знал, где взять струны и всё необходимое. Не зря он торчал в мастерской несколько лет; всё сделал правильно: вставил струны в колки, установил подставку. Наконец, взял смычок, тронул струну. Поллукс отозвался. И Винченцо уже понял: да, получилось!

Джироламо пробежался по звукам, как по лестнице. Будто новая скрипка была неизвестным зданием, и ему хотелось осмотреть все его комнаты, заглянуть и на чердак, и в подвал…Что ж, хоть здание и не было парадным дворцом — но все комнаты были уютны, чисты и светлы. Джироламо хотелось бы пожить в таком доме! Чем больше играл он, тем больше сживался с новым инструментом — а в дальних комнатах небольшого уютного дома вдруг обнаруживались фрески старых мастеров… Тембр скрипки был хоть и небольшим, но богатым — она могла звучать и нежно, и тепло — и сильно, и даже грозно! Джироламо вспомнил одну из своих самых любимых мелодий. Он знал, что Винченцо тоже любит её.

Первый раз в жизни Винченцо получил тот звук, какой хотелось. Скрипка звучала светло и ровно. Будто зимнее солнце в дымке.

Музыкант опустил, наконец, смычок. Бережно снял с плеча новую скрипку.

— Великолепный инструмент. Поздравляю. Это, пожалуй, лучшая твоя работа, Винченцо. Есть покупатель?

Винченцо кивнул. Он с радостью бы подарил инструмент Джироламо; деньги ему теперь ни к чему. Но Поллукс предназначен другому.

— Жаль…

— Попробуй ещё этот, — Винченцо кивнул на Кастора. Джироламо не спеша, как учил его Винченцо, поставил струны и на этот инструмент. Наконец, всё было готово — и красавец Кастор впервые попробовал свой голос. Потом его звук будет другим, лучшим — инструмент необходимо разыграть, он не сразу звучит в полную силу. Но Винченцо уже понял, какой будет у него голос.

Мастер откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он улыбался. Подумал о том, что всегда раньше завидовал Франческо Руджери. Это раньше; а теперь — нет. Вот и он, Винченцо, сделал не хуже.

Джироламо покачал головой.

— Откуда у тебя эта скрипка? Не улыбайся так; я знаю, не ты сделал её. Не шути со мною так: ты хороший мастер, я знаю. Но это не твоя работа. Кто это?

— Руджери, — улыбнулся Винченцо.

— Я так и думал… Хорош, необыкновенно хорош! Или… Чему ты смеёшься?!

— Попался, как мальчишка! Неужели ты думаешь… я выжил из ума… смыл старый лак …и покрываю своим лаком, заново, скрипку Руджери?! Ты не чувствуешь запах свежего дерева?!

Джироламо покраснел и закрыл глаза.

— Винченцо… прости. Это твоя скрипка, я понял. Ты — великий мастер. Ты… Да что же я, ты же болен! Я сейчас же бегу за доктором, ты поправишься! Ты — гений, ты станешь знаменит. Ты ещё сделаешь много волшебных инструментов!

— Стой, — сурово сказал Винченцо. — Не трать время. У меня просьба к тебе. В субботу придут два музыканта. Они выглядят, как бродяги. Но это … Не обращай внимания. Ты должен отдать им эти скрипки. Это для них. Понял, Джироламо? Никому другому! Они уже… оплатили работу. Это их… только обещай мне!

Джироламо обещал. Теперь Винченцо мог быть спокоен.

Когда музыкант ушёл, Винченцо сразу же заснул — сил у него совсем не осталось. Зато когда он проснулся — уже под вечер — то почувствовал удивительный прилив бодрости.

В этот вечер он закончил свою работу. Две скрипки: «Поллукс — зимнее солнце» и «Кастор — великолепный». Придёт весна, и только солнце — настоящее, горячее солнце — доведёт его работу до конца: высушит дерево, добавит в звук сияющего янтаря. Винченцо этого уже не услышит. Но он знает, слышит внутри себя этот звук уже сейчас. В эти скрипки он по-настоящему вложил всё сердце, всего себя. Ах, если б можно было полностью раствориться в этих инструментах, уйти в них — и жить долго, долго! Столько, сколько отпущено им: если повезёт, то сто лет, а может, и больше. Если б это было возможно!

XI. Эйнштейн

— Кешка! Как ты вовремя сегодня! — Михаил Соломоныч был сегодня как-то особенно взволнован. — У меня такая встреча случилась… Погоди, скрипку не раскладывай — сначала расскажу. Садись!

Кешка утонул в пухлом кресле, а Михаил Соломоныч взволновано зашагал по комнате.

Михаил Соломонович шёл домой с работы, из училища. Настали первые тёплые дни. И он не спешил, радуясь солнечному теплу.

Вдруг на него налетел абсолютно незнакомый человек и бросился чуть ли не обниматься:

— Иннокентий! Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?

Михаил Соломонович неловко отстранился и попытался рассмотреть незнакомца. Лет тому было прилично, но язык не поворачивался назвать его стариком. Незнакомец был настоящий франт: клетчатое пальто, и шляпа, и трость — вот удивительно в наше время! — шейный платок. Густая шапка седых волос из-под шляпы, белые усы… Эйнштейн! Конечно, он похож на великого физика Альберта Эйнштейна. И этот Эйнштейн смотрел на Михаила Соломоновича счастливыми глазами:

— Иннокентий, как я рад! Отлично выглядишь; а мне говорили про тебя всякую чушь…

— Извините, — Михаил Соломонович совсем смутился. — К сожалению, я не Иннокентий.

— Кеша, брось дурить!!!

— Правда, не Иннокентий — могу паспорт показать!

Кто его знает — сумасшедший какой-то. Симпатичный, конечно, сумасшедший, но ведь не знаешь, чего от него ожидать! Михаил Соломонович развернул паспорт:

— Пожалуйста: Соловьёв Михаил Соломонович, год рождения…

— Кеша, ты что — сменил имя?! — «Эйнштейн» всё не верил, и вдруг ахнул: — Простите ради Бога! Вы, наверное, его родственник? Но просто удивительно — одно лицо! Я должен был сам догадаться — вы совсем молодой человек, а мы с Иннокентием… Вы его брат? Племянник? Сходство изумительное… Как он там?

Михаил Соломонович пожал плечами:

— Простите, это недоразумение… Представления не имею, о ком вы говорите!

— Но ведь… Соловьёв же! Иннокентий. Нет?… Ах, простите. Я понял. Надо же — просто одно лицо! Да ещё однофамилец. Извините… Я не видел своего товарища много лет, он уехал в Соединённые Штаты. Ещё раз простите…

Незнакомец сразу как-то сник и даже постарел. Развернулся и пошёл своей дорогой. И тут Михаил Соломонович, наконец, догадался: Иннокентий Михайлович! Америка! Конечно, это Кешкин дедушка!

— Постойте! Погодите! Э… Альберт! Ох, извините…

— Ничего, — глаза «Эйнштейна» весело сверкнули из-за очков, — меня все так зовут, даже студенты. Как говориться, партийная кличка. Это мне даже несколько льстит. Ну так что — вы вспомнили Кешу?

— Он скрипач? — спросил Михаил Соломонович.

— Нет, он физик, как и я… Но он играл на скрипке; вы ведь это имели ввиду? Я почему и побежал за вами — вы ведь тоже со скрипкой…

— У меня, понимаете, учится мальчик, Кеша. Мне кажется — он внук вашего друга! Скрипка ему от деда досталась, в наследство…

— В наследство?… — охнул Альберт. — Что же… значит, он всё-таки умер?.. Ну да, мне говорили…