Сокровище магов - Евлогиев Иван. Страница 24

Его закрыло облако пыли, подымаемой мощными взмахами крыльев. Но сквозь это облако сквозила на­дежда. Увидев, что руки его освободились, профессор приподнялся, схватился за ноги орла, чтобы освободить плечи от острых когтей. Орёл испугался, подскочил, взлетел и опять сел на другом склоне.

Теперь профессор смог без особых усилий высвобо­диться из песков, прополз до скалы и, ступив на твёр­дую землю, лёг на спину, усталый до изнеможения.

В этот же момент до ушей профессора достиг ра­достный крик «Во-да!»

— Павлик! — всплеснул руками профессор.

Несмотря на свою усталость, он вскочил на ноги, обошёл вокруг скалы, под которой едва не погиб и недалеко от неё увидел широкое отверстие колодца. Возле колодца валялись разбитые куски каменных плит.

«Так вот где заглох грохот падающей скалы!» — подумал профессор и лёг возле устья колодца.

Снизу донесся новый крик. В двух метрах под со­бой профессор увидел Павлика, скрючившегося в углу колодца.

— Ты ранен? — спросил профессор.

Павлик в ответ смог только невнятно прорычать что-то.

— Поднимись, подай мне руку! — крикнул профес­сор и протянул ему руку.

Павлик не двинулся. Растревоженный профессор ре­шил спуститься в колодец. Ему это казалось совсем лёгким, так как он видел в стенках колодца каменные плитки, выступающие как ступени. Некоторые из них были разбиты упавшей скалой, но многие оставались целы.

Профессор одной рукой схватился за край колодца, а другой попробовал схватить Павлика под мышки и притянуть к себе. Это оказалось невозможно. Пришлось ступить на провалившуюся в колодец скалу. Она не шевельнулась, так как прочно застряла между стенками колодца. Профессор, к счастью, всё же не доверился этому, а крепко ухватился за ступени, и только после этого наклонился и потащил Павлика наверх. От этого движения скала внезапно скользнула и с грохотом про­валилась на дно колодца.

Выбравшись на поверхность, весь в поту, профес­сор облегчённо вздохнул. У Павлика не оказалось серьёзных ран. Он съехал по скату вслед за рухнувшей скалой, у него на теле были только царапины. Про­фессор разорвал на куски свою рубаху, перевязал лёгкие раны Павлика, прикрыл его от палящего солнца, и, оголившись до пояса, подошёл к колодцу. Его тянуло посмотреть, какая глубина открылась там, после того, как застрявшая скала провалилась на дно.

Чтобы разглядеть это, он собрал пучок прутьев, прочно перевязал его жилистыми травинками, и вылил на них бензин из своей зажигалки.

Факел полетел вниз, оставляя, как ракета фейер­верка, долгий светлый след. Подобно комете он проре­зал мрак колодца и осветил обросшие мхом стены. Но спустившись на дно, он не потух, а сильно вспыхнул. Теперь уже горела не маленькая связка прутиков, разго­релось яркое пламя. Ослепительный блеск на миг на­полнил колодец, потом раздался будто взрыв бомбы, от которого скалы задрожали.

В последнее мгновение профессор отпрянул от ко­лодца, но всё же страшная воздушная струя подхватила его и отбросила на несколько метров.

Клубы дыма и пыли понеслись к небу, заволокли утёсы, засыпали их сухой травой.

Раздался ещё более сильный грохот со стороны осыпей, поднялись грозные тучи песка. Целые лавины понеслись вниз.

Загрохотало эхо в горах. А со дна пропасти вста­вали к небу гигантские столбы дыма, застилавшие солнце.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

16

 Волк оскаливает зубы

Старший геолог проснулся с головной болью. По­вернулся лениво на другой бок, зажмурился, словно собираясь снова уснуть. Но в его сознании промельк­нуло что-то тревожное, неприятное, и он протёр глаза, чтобы прогнать кошмарные предчувствия. В это мгно­вение он осознал положение, в котором находился, и резко откинул толстые одеяла. С пустой, обманчивой надеждой он ощупал постель рукой и в отчаянии уро­нил её.

— А-ах! — вырвалось стоном из его груди. Он вско­чил на ноги.

В его памяти возникли против воли впечатления вчерашнего дня. Вот он глотает фруктовую водку; возле него сопит Медведь, потный и неуклюжий, с отвислыми усами, и уговаривает его выпить ещё; профессор Мар­тинов строго простирает к нему руку с образчиком сфа­лерита и говорит: «Кто заинтересован в том, чтобы твоя мысль помутилась? Кто заинтересован в том, что­бы здесь не велось работ? Чтобы не трогали Чёртовых Берлог, не копались в старинных выработках? А? Мы-то знаем, если у вас нет доблести сказать». Хромоногий, насупив брови, расспрашивает его, глядя злыми глазами, а он так позорно терпит его вопросы, терпит всю эту отвратительную обстановку…

Он почувствовал, что задыхается. Подошёл к окну, чтобы распахнуть его, но увидел, что крепкая железная решётка снаружи не позволяет этого. С его губ сорвал­ся беспомощный крик, и он с такой силой ударил по сетке, что разбил стекло и поранил руку острым оскол­ком. Показалась капля крови, он яростно смахнул её и стал шагать по комнате, как раненый зверь.

Сел. Постарался спокойно обсудить своё положение. Его собственного ружья не было, патронов тоже. Мысли его понеслись: «Хромоногий — злодей. В его глазах видна зверская кровожадность. Он без всяких угрызе­ний воспользуется моим ружьём. Если встретит профес­сора, застрелит его. После вчерашней стычки каждый укажет на меня, как на убийцу!.. Хромоногий — под­лец! Он потому так ожесточённо защищал Чёртовы Бер­логи, потому хотел направить исследования в другое ме­сто, что здесь есть спрятанный клад. Он сам вчера мне всё открыл. Мне надо сейчас же, сейчас же выбраться из этой ловушки! Я сам во всём виноват и я должен всё исправить».

Старший геолог принялся ходить по комнате, обду­мывая положение. В то же время он осматривал место своего заключения. Только сейчас он дал себе отчёт в том, что находится в приземистом турецком доме, с глиняным полом и саманными стенками на деревянном каркасе. Это было видно по неровности грубо обмазан­ных глиной стен, по трещинам вдоль заложенных в стены брусьев. Этот турецкий образец строительства, столь различного от строительства болгар, ясно указы­вал на национальность обитателей. Приземистые хибарки с маленькими окошками, выстроенные из глины, просто и невзрачно, по турецкому обычаю, никогда не были присущи одарённому и обладающему богатой ду­шой болгарину.

Сердце Петрова пылало негодованием от безысход­ного положения, в которое он сам себя вовлёк. Он взгля­нул на часы — давно перевалило за полдень.

Медвежья шкура перед топчаном привлекла его внимание. Она была туго натянута. Он обратил внима­ние на то, что она прибита гвоздями. У него мелькнула мысль, что гвозди не могут так прочно держаться в глинобитном полу. Ответ напрашивался: гвозди вбиты в дерево. Но, в таком случае, пол не глиняный, или в него встроены куски дерева… да и они бы не держа­лись так прочно в глине.

Геолог осмотрелся. Возле двери висел большой ста­ринный турецкий кинжал, скрещённый со старинным кремнёвым ружьём. Он вынул кинжал из ножен. Порыв­шись в земляном полу, нащупал в нем деревянную бал­ку. Продолжая исследование пола, он услышал стук о доску, под которой, по-видимому, было пустое про­странство.

В волнении он вскочил на ноги, подошёл к окну и, с сильно бьющимся сердцем, стал рассматривать через решётку двор. Видна была только мусорная свалка и возле неё приземистая постройка, крытая позеленевшей от времени черепицей, местами засыпанной прошлогод­ними почерневшими листьями развесистого ореха, про­стиравшего над нею могучие ветви.

Он вернулся к тому месту, где обнаружил доску, и стал рыть смелее. Выстукав сквозь слой глины дощатый настил, он установил, что в нём есть люк. Не теряя вре­мени, Петров отрыл крышку люка и поднял её. На­ступил решительный момент. Посветить ему было не­чем. В слабом свете, еле проникавшем через маленькое окошко в этот ранний час, чуть вырисовывались грубо выделанные ступеньки.