Проделки Лесовика - Ольченко Дмитрий. Страница 33

Юрка собирался уже оставить это место, но подумал, что пещера очень уж хороша. Не избавившись от страха, он поначалу совсем забыл, почему оказался здесь. Понемногу успокаиваясь, решил, что лучшего убежища нельзя и придумать. Кто знает, как долго придется жить в этом полном опасностей мире. Если за пещеру пришлось сразиться и победить, она, естественно, становится владением победителя.

Юрка ходил по пещере и выталкивал палкой останки жертв сколопендры к выходу. Среди них оказался и недоеденный птеродактиль, убитый, вероятно, несколько часов назад. Все это Юрка сгреб в кучу и вместе с бездыханным убийцей выбросил вон. Еще раз внимательно осмотрел все закоулки, повыгонял оттуда всяких жуков, тараканов, сороконожек… Никакого соседства! Так будет спокойнее. Теперь он натаскает в пещеру листьев папоротника и выстелит ими весь пол. Гигиенично и мягко! «Юрка, ты гений!» — мысленно похвалил себя мальчишка и тут же принялся за дело. Он спустился вниз, убрал с дороги выброшенный из пещеры хлам и внимательно осмотрел близлежащие заросли, выгоняя оттуда все живое, могущее доставить ему неприятности. Когда осмотр закончился, Юрка без промедления начал резать папоротник и складывать его под пещерой. На одинокой сосне, что росла метрах в пятнадцати от скалы, уселось несколько птеродактилей. Они изредка взмахивали кожистыми крыльями и прищелкивали длинными клювами, наблюдая за Юркиными действиями.

Куча папоротника у подножия скалы быстро росла, и мальчишка, вытирая запотевшее лицо, решил, что нарезал достаточно. Теперь оставалось поднять его в пещеру. Но как это сделать? Он вспомнил, что когда пробирался к пещере через заросли кустарника, обратил внимание на длинную лозу, вьющуюся по деревцам. Через полчаса он тащил к пещере большую связку длинных, гибких лиан. Тонкими лозинами он связывал охапки папоротника. Их получилось около десятка. Привязав несколько штук к одному концу лианы — ее пришлось нарастить, чтобы дотянуть до входа в пещеру, — Юрка взял противоположный конец в зубы и вскарабкался наверх. После этого подтянул связки и аккуратно разложил их в самом уютном уголке, поближе к выходу.

— Отлично придумал! — воскликнул Юрка, окончив работу. — Теперь бояться нечего!

Юрка обрел уверенность в себе. Подошел к выходу и уселся, спустив ноги. На сосне гроздьями висели птеродактили. Их глаза поблескивали в солнечных лучах. Из-за камня внизу выглядывал похожий на крысу зверек с хитрой розовой мордочкой. Вдалеке большое стадо игуанодонов, пересекая саванну, приближалось к реке на водопой.

Саванна утопала в мягких лучах заходящего солнца. Бредущие по ней динозавры, парящие птицеящеры и почти неподвижные белые горы облаков представляли собой картину, полную безмятежного спокойствия. Юрке хотелось оставить пещеру и пойти куда глаза глядят. Но куда? И зачем? Куда и сколько бы он ни шел — домой не попадет, с людьми не встретится…

Он снова поразился тому, что мир для него существует в двух временных плоскостях: этот, мезозойский, населенный странными праживотными, мир, не осознающий себя; и тот, откуда пришел Юрка, мир, где все подчинено человеку. А между ними — бесплотная стена времени толщиной в 80–90 миллионов лет. Пожалуй, не стена, а скорее пропасть. По какому же мостику Юрка перебрался через нее? И как отыскать этот мостик, чтобы вернуться обратно?

Отчаяние снова овладело Юркой. Глухая тревога комком подступила к горлу. Никто в целом мире не чувствовал себя таким одиноким. Это было абсолютное одиночество человека, единственного на Земле. Ему не с кем было словом перекинуться, он не мог рассчитывать на чью-либо помощь и должен был полагаться только на себя. О, безысходность!.. Земля впервые увидела человеческую печаль и, наверное, поняла ее. Вокруг стало очень тихо. Замер даже легкий ветер, покачивающий птеродактилей на сосне. Динозавры остановились, не дойдя нескольких десятков метров до реки, и, вытянув длинные шеи, смотрели в Юркину сторону. Может быть, в эту минуту они почуяли неясное беспокойство! Повсеместную тишину нарушали только сдавленные рыдания мальчишки да невнятное журчание реки за скалами.

— Вот так-так!

Юрка вскинул голову. На сосне, распугав птеродактилей, уселся Лесовик.

— Мы, кажется, ударились в слезы?! — несколько преувеличивая свое изумление, спросил Лесовик. — И тебе не стыдно, парень?

В деревянном голосе звучала укоризна. Неожиданно для себя Юрка почувствовал радость, увидев своего мучителя, но, конечно, не подал вида, — смотрел на него в упор суровым взглядом мужчины, знающего себе цену. Ему было досадно, что Лесовик увидел его плачущим.

— Ты действительно плачешь?! — не переставал деланно удивляться Лесовик.

— Нет, смеюсь!

— Но я вижу слезы!

— Это слезы радости.

Лесовик прищурился и стал поглаживать зеленую бороду. Он поглаживал ее всякий раз, когда его одолевали сомнения, точно поглаживание помогало разрешать их.

— С чего бы это тебе радоваться? — недоверчиво спросил Лесовик.

— Хочу и радуюсь! Тебе-то какое дело? — Юрка отвечал грубо, а ведь ему вовсе не хотелось грубить. К чувству радости, что в мезозое роддом с ним оказалось существо из двадцатого века, примешивалась горечь: разве можно забыть о том, что именно это существо, этот паскудный старикашка, был повинен в испытаниях, свалившихся на мальчика.

— Я радуюсь тебе назло!

— Ой ли?

Юрка разглядывал Лесовика, не испытывая никакого страха перед ним, и сам удивлялся этому.

— Ой-ой-ой! — воскликнул Лесовик. — Какие мы гордые! Какие мы сердитые! Можешь меня презирать, сколько тебе вздумается, меня не убудет. А я, например, могу сию же минуту вернуться в двадцатый век и напрочь забыть о тебе. Доживай здесь свои годы как знаешь!

«А ведь ему ничего не стоит сделать это!» — ужаснулся Юрка.

— Конечно, мне это ничего не стоит. Захочу и улечу!

Лесовик сидел на сосне, щурился, — алые предвечерние лучи светили, прямо в глаза, — и добродушно смотрел на Юрку.

— Послушай, дед, а ты когда-нибудь был маленьким?

У Лесовика глаза полезли на лоб. В таком панибратском тоне с ним никто еще не разговаривал. У лесного хозяина даже челюсть отвисла. Придя в себя, он зашелся в смехе. Он хохотал, как в свои лучшие годы. Как совсем недавно в полесском лесу.

— Ах-ха-ха! Ох-хо-хо-хо-хо-хо-о! Ух-ху-ху-ху-у!

Он хохотал и трясся до тех пор, пока под ним не треснула ветка. Он плюхнулся на землю. Его смех замер, точнее — оборвался, как говорится, на полуслове. Дело в том, что он свалился на огромную змею, которая спала под сосной на подстилке из хвойных иголок. Змея вскинулась, несколько раз ударила Лесовика ядовитыми клыками, попыталась оплести его кольцами.

— Тьфу ты, гадость! — воскликнул Лесовик. — Сгинь!

И змея вдруг сгинула, будто и не было ее. Юрка так и не понял, куда она подевалась — то ли в палеоцен, то ли в триас. Лесовик мог отправить ее в любую сторону времени. Ой озабоченно осмотрелся и взмыл вверх. На этот раз выбрал ветку потолще.

— Так о чем ты меня спросил, малыш? Был ли я ребенком? Конечно, был! — гордо ответил Лесовик.

— И, конечно, был красавчиком?

— О, да! Но как давно это было, дорогой! Как давно! — Лесовик с удовольствием погрузился в воспоминания. — Когда же это было, дай бог памяти?!. Так, так… Это было в палеозое, в начале девонского периода… Если не считать моего возвращения в мезозой, а его можно не считать, поскольку я заглянул сюда на часок, чтобы проведать тебя, то мне, считай, четыреста миллионов лет. Четыреста миллионов! Ты хоть представляешь себе, что это значит? Четыреста миллионов!

— Ого! — воскликнул Юрка. Возраст у Лесовика был не шуточным, с этим надо согласиться.

— А как ты думал! — не без гордости воскликнул лесной владыка. — Я — древняя душа леса. Как только появились на земле первые кусты, деревья, появился и я. Лес — это моя колыбель, моя жизнь, мое здоровье. Моя молодость связана с необозримыми девонскими лесами. Ах, какое это было великолепное зеленое царство, какие гигантские деревья, какие невообразимые заросли! Человек добывает уголь — а ведь это останки моих лесов! Нынешние леса… эх, что о них говорить! Постарели леса, вырождаются, вырубаются… Леса стареют — и я старею, и тут ничего не поделаешь.