Агенты школьной безопасности - Гусев Валерий Борисович. Страница 2

…Мы разбрелись по классам. Не глядя друг на друга. Это было очень противно – думать, что кто-то из нас украл эти деньги. Конечно, в нашей школе, я уже говорил, как и везде, были всякие ребята. И хулиганы, и курильщики, и двоечники, и драчуны. Были и такие, которые отбирали у малышей деньги. Исправляли в журналах оценки. Но воров у нас никогда не было. А вот теперь – есть! Есть и у нас вор. Да еще какой – хапнул целый чемодан денег. И, может, он сидит рядом с тобой, в твоем классе… А мы все сейчас под подозрением.

На переменке Никишов (он у нас, как говорит директор, и формальный и неформальный лидер) задержал нас в классе, стал к дверям и сказал:

– Если это сделал кто-то из наших, пусть немедленно сознается. Все равно мы узнаем. Но тогда…

– А что тогда? – спросил Костя Музейник. – Расстреляешь?

– В овраге искупаю, – мрачно пообещал Никишов.

Да, это была серьезная угроза. Когда-то в наш овраг сливались отходы с бензоколонки, и сейчас там зловонное болото. Не отмоешься никогда. И ничем.

– А чего ты грозишься? – недовольно спросил Кузнецов. – И оскорбляешь. У нас в классе таких нет. Я вообще думаю, что деньги не ребята сперли.

– А кто? – шагнул к нему Никишов.

– Кто-то из взрослых. Из учителей.

– Думай, что мелешь! – вспыхнул Никишов. – В лоб захотел?

– Попробуй. – Кузнецов усмехнулся. И не зря. В школе поговаривают, что его старший брат Витек состоит в какой-то группировке. Может, это и так, а может, Кузнецов сам это придумал, для авторитета. Витек время от времени тоже появляется у нас в школе. На вид – он настоящий добродушный бандюга. Рот до ушей, но взгляд тяжелый. И с Баулиным он хорошо знаком, они с ним в одном классе в свое время глобусом в футбол играли. Так что Кузнецова у нас побаиваются.

Но Никишов Кузнецова не боится. Наверное, потому, что его не любит. И еще потому, что у Никишова тоже есть старший брат, который служит в какой-то крутой охране.

– А что? – не унимался Кузнецов. – Учителя у нас бедненькие, зарплаты у них маленькие, а сейф, считай, игрушечный.

– Ты по себе-то не суди! – Мне показалось, что у Кузнецова и впрямь сейчас лоб зачешется. – Не все деньгами меряется!

Тут он прав. Мы наших учителей знаем уже много лет. И никто из них не смог бы такое сделать. Хоть у них и зарплаты маленькие.

В общем, мы не только все переругались, но и чуть не подрались. А потом Никишов сказал:

– У древних юристов было правило: ищи, кому выгодно. Вот мы и…

– Глупости говоришь, Андрюха, – перебил его Костя Музейник. – Такие бабки хапнуть – каждому выгодно.

– И тебе? – сощурился Никишов.

– И мне, – смело кивнул Костя, – выгодно. Только я ни из-за какой выгоды воровать не стану.

Я подумал, быстренько прокрутил в голове весь класс и понял: выгодно каждому, но никто из нас такое не сделал бы. Мне как-то даже легче стало. Вот только такая мысль пришла: а ведь сейчас, наверное, в каждом классе такая же буря поднялась. И все говорят и орут примерно то же самое.

Но ведь все-таки кто-то украл эти деньги. Кто? И зачем? Ну, зачем, это ясно. Деньги и зарабатывают, и крадут для того, чтобы их тратить. Тот, кто зарабатывает деньги, тот тратит их на жизнь. А тот, кто их крадет, тот тратит деньги на всякие развлечения.

И я не думаю, что громадные деньги из сейфа директора украдены на хлеб с маслом. Я думаю о другом: вот если бы вдруг я нашел на дороге пачку денег, что бы я сделал? Я бы отнес их в милицию. Никогда не взял бы чужое. Я помню, у нас был такой случай, с Кузнецовым, я еще тогда дружил с ним. Он на самом деле нашел на улице деньги. Целую пачку. И все их проел. И мне потом похвалился.

– Ну и дурак! – сказал я. – В милицию бы отнес.

– Ага! Разбежался! Я их проел, а они их пропили бы. Ты что, наших ментов не знаешь?

Я не люблю драться. Мне трудно ударить человека, даже очень плохого, в лицо. Но тут я не сдержался. И вмазал ему в лоб кулаком. Даже пальцы ушиб. Потому что мой папа работает в милиции. И он никогда не возьмет чужое. Наоборот – он работает для того, чтобы возвращать людям то, что у них украли, и наказать тех, кто это сделал. Он рискует своей жизнью ради других, совершенно чужих ему людей.

Мне вообще кажется, что нужно почаще думать о других людях. Нельзя относиться к ним небрежно. Вот в Алешкином классе учится Светик, очкарик, тихоня такой. У него мама – дворником работает. И некоторые ребята относятся к нему с презрением. «У меня мама – артистка, а у тебя – дворничиха. Иди отсюда, от тебя помойкой пахнет».

А если подумать, то без артисток мы уж как-нибудь проживем, а вот без дворников просто пропали бы все. В мусоре заблудились. И помойкой пропахли бы.

В общем, у этого Светика трудная жизнь, некоторые ребята его дразнят. А он, молодец, не стесняется, что его мама не знаменитая кинозвезда, а простой дворник. И Светик ей все время помогает убирать территорию. Им вообще трудно живется. Папа их бросил, ушел в другую семью, к другим детям. И квартиру у них забрал. Вот мама Светика и пошла в дворники, потому что там давали жилье. В общем, они со Светиком дружно живут. Но бедно…

Перед последним уроком в наш класс влетел Алешка. Весь какой-то встревоженный и растерянный.

– Дим! Светика арестовали!

Мы все так и ахнули.

Выяснилось: никто его не арестовывал, просто Любаша отвела его к директору.

Вот это новость! Светик в нашей школе самый послушный и тихий ученик. Чтобы его отвели к директору? Такого быть не может!

– Может! – выпалил Алешка. – Любаша сказала, что это он деньги украл!

Глава 2

Неопровержимые улики

Любаша – это учительница в Алешкином классе. Она носит на голове высокую прическу и ходит в туфлях на высоких каблуках, высоко задрав носик. Но все равно, когда ее окружают в классе ученики, обнаружить среди них Любашу трудновато. Разве что по голосу. Он у нее командирский. Звонкий, четкий и решительный. Такой же, как и стук ее каблуков по коридору.

Вот под этот стук она и повела Светика к директору.

А в третьем «А» случилось вот что.

Есть там у них один амбал, с соответствующей фамилией Пеньков. Ростом с меня и толщиной с бочку. Здоровенный и очень озорной. Почти хулиган. Все время что-нибудь шкодит. Наверное, будущий Баулин.

У него любимая шутка такая. Он обычно входит в класс последним, когда все ученики уже стоят возле своих парт в ожидании Любаши. И этот Пеньков изо всех сил толкает ближайшего ученика. Тот падает и сшибает следующего. И так далее. Весь ряд валится как косточки домино.

А последняя парта – Светика. Он и упал последним. Из его рук выпала книга, а из книги – сложенный в несколько раз тетрадный листочек. Когда вошла Любаша, все уже стояли на ногах, только Светик пыхтел под партой и вылавливал свою книгу «Таинственный остров».

– Святослав! – строго сказала Любаша. – Что у тебя там такое? – Она прошагала к нему через весь класс и подняла листочек. Развернула, внимательно и долго смотрела на него и вдруг ахнула и покраснела. А потом побледнела и взглянула на Светика. И сказала упавшим голосом:

– Вот от тебя я этого не ожидала! – И столько было обиды и горечи в ее голосе, что Светик весь съежился, еще меньше стал.

– Я не нарочно, – пролепетал он.

Любаша открыла рот, но сразу ничего не смогла сказать. Только зубами щелкнула. Открыла еще раз и, запинаясь, проговорила:

– Как это не нарочно? Разве можно украсть деньги случайно? Ты бы лучше не врал!

Светик вскинул голову. И за стеклами его очков сверкнула то ли слезка, то ли гордость:

– Я никогда не вру!

– Пошли к директору! – И Любаша, сжимая в одной руке бумажку, а другой вцепившись в Светика, зацокала каблучками на второй этаж.

Наш Алешка опомнился первым и тут же помчался в кладовку на третьем этаже. Там у нас был секретный наблюдательный пункт. Когда-то в школе меняли трубы и проводку, и в кладовке на третьем этаже осталась в полу приличная дырка. Строители собирались ее заделать, но только заткнули комком пакли и забыли про нее. В общем, дырка как дырка. Но с одним великим достоинством. Она находилась в потолке директорского кабинета. Почти над его столом. И когда нам нужно было разведать в учительской что-нибудь секретное, мы вытаскивали паклю и беззастенчиво подглядывали за педагогами. Рядом с дыркой, кстати, давно уже прижился старенький театральный бинокль. С его помощью можно было свободно читать записи и отметки в раскрытом журнале.