В морях твои дороги - Всеволожский Игорь. Страница 33

— По вашему приказанию воспитанник Рындин явился! — отрапортовал я, чувствуя, как непростительно дрожит голос.

Офицер, прервав на полуслове рассказ, обернулся. Где я видел его лицо? Почему оно мне так знакомо? И почему он на меня так пристально смотрит?..

— Никита? — спросил офицер.

— Отвечайте, — сказал адмирал.

— Никита.

— Очень рад тебя видеть!

Офицер подошел ко мне, обнял меня, заглянул в глаза. И вдруг я узнал его! Я не решался назвать его имя. А что, если я ошибаюсь?..

— Тебе от мамы письмо, — протянул он мне вчетверо сложенный листок.

Плохо слушавшимися пальцами я развернул письмо и прочел: «Никиток, мой родной! Спешу сообщить тебе большую-большую радость: папа вернулся…»

Все завертелось у меня перед глазами; я почувствовал, что куда-то проваливаюсь, скатываюсь, лечу…

Очнулся я на диване. Рядом со мной сидел Серго Гурамишвили (ну, конечно же, это был Серго!) и гладил меня по голове. Адмирал говорил улыбаясь:

— Сколько лет на свете живу, но не видал, чтобы от радости умирали.

— Дядя Серго? — спросил я.

— Ну да, Серго, разумеется! — просиял капитан-лейтенант. — Узнал?

Я вскочил:

— Папа где?

— В Севастополе. Я все расскажу по дороге. Товарищ адмирал разрешил тебе пойти со мной к Антонине. Вы ведь друзья? Мне твоя мама рассказывала… Завтра полетишь со мной в Севастополь.

Я готов был кинуться к адмиралу и расцеловать его. Но, вовремя вспомнив, что воспитаннику не полагается лезть с объятиями к начальнику, я сказал:

— Благодарю вас, товарищ контр-адмирал! Очень, очень благодарю вас!

Адмирал поздравил меня и сказал, чтобы я передал привет отцу. «Если он меня помнит», — добавил начальник.

— А теперь идите и одевайтесь, пойдете с капитан-лейтенантом.

Не чуя под собой ног, я побежал в класс.

— Ну что? — спросил Фрол тревожно. — Попало?

— Да нет! Мой отец жив!.. И Гурамишвили живой! Серго приехал из Севастополя и сидит в кабинете у адмирала!

— Да ну? Кит, не врешь? — не поверил своим ушам Фрол. — Где отец?

— В Севастополе! Я к нему на самолете лечу.

— Вот штука так штука!.. Эй, ребята! У Никиты отец нашелся! — закричал Фрол на весь класс.

Все обступили нас и принялись меня поздравлять. У них были такие радостные, приветливые и веселые лица! Пришли и Кудряшов и командир роты и тоже меня поздравляли. Один Бунчиков отошел в сторонку, сел на парту и опустил голову на руки.

— Бунчиков, что с вами? — спросил командир роты, сел рядом с Вовой на парту и стал гладить большой рукой по его коротко остриженной голове. — Ну, успокойся, милый, — в первый раз обращаясь к кому-либо из воспитанников на «ты», проговорил Николай Николаевич. — Ну, успокойся, Вова, не надо…

— Рындин, готовы? — вошел в класс Протасов. — Капитан-лейтенант вас ждет.

— Ты что, уже уезжаешь? — спросил Фрол.

— Нет. Мы идем к Антонине.

И я пошел в кубрик, мигом переоделся и выскочил в вестибюль, где терпеливо ждал меня Серго.

Как я был благодарен ему, что он зашел в училище прямо по пути с вокзала и взял меня с собой! Наверное, отец попросил его об этом, чтобы я узнал как можно скорее, что он жив. По дороге я рассказывал про Антонину и Шалву Христофоровича. Я сказал, что Антонина все время надеялась на его возвращение.

— А отец… совсем ничего не видит?

Услышав ответ, Серго задумался и молчал всю дорогу.

— Пойди ты вперед, Никита, — сказал он, когда мы вошли во двор знакомого дома.

Он отошел под каштан, а я позвонил.

— Открыто, входите! — крикнула из окна Тамара. — А, это ты, Никита? Иди к Антонине, она скучает.

Я поднялся по лестнице. Шалва Христофорович сидел у открытого окна.

— Кто пришел, Тамара?

— Это я, Шалва Христофорович.

— Никита? Входи, дорогой… Антонина, Никита пришел!

Антонина радостно закричала:

— Никита! Пойдем, я тебе покажу… Что-нибудь случилось? — вдруг спросила она с тревогой. — Ведь сегодня не воскресенье, почему тебя отпустили?

Я не знал, как сказать, что ее отец жив и вернулся.

— Ты один? Ты один пришел? — насторожилась она и вдруг закричала: — Нет, ты пришел не один!

Я никак не мог сообразить, почему она поняла, что я пришел не один.

— Никита, скажи, да скажи же!..

И вдруг с криком: «Папа вернулся!» она, задев меня платьем, выбежала на лестницу.

— Что ты сказал ей, Никита? — спросил художник, приподнимаясь с кресла. — Ты ничего не сказал… Откуда она взяла? «Ты пришел не один, это папа вернулся…» Нет, неужели? Не может быть! — повторял он все громче.

— Шалва Христофорович, это правда! Дядя Серго вернулся! Он пришел к нам в училище и…

Я мог не продолжать, потому что со двора уже слышалось: «Папочка!.. Папа, папа!..»

Они поднимались по лестнице. Серго повторял:

— Антонина, моя дорогая, ну полно! А Антонина твердила:

— Я всегда знала, что ты вернешься!

И вот Серго вошел в комнату, а за ним — Антонина, такая счастливая…

— Это ты? — спросил Шалва Христофорович.

— Я, отец, — ответил капитан-лейтенант.

Он подошел к Шалве Христофоровичу, опустился перед ним на колени и прижался губами к руке старика.

— Вот мы и снова все вместе! — сказал Серго. — Я говорил, что вернусь, — и вернулся…

Глава седьмая

ГДЕ ОНИ ПРОПАДАЛИ

Старый художник, закрыв глаза, застыл в своем кресле. Мы с Антониной забрались на тахту. Тамара то и дело вытирала концом передника слезы. Серго рассказывал:

— …Когда мой катер пошел на дно, я поплыл за Георгием…

Отца ранило в руку, и он плыл с трудом. Серго помог ему выбраться па берег. По мокрым камням шарил прожектор.

— …Несколько раз луч скользнул по нас, но мы были неподвижны, как камни…

Русьев не хотел уходить без друзей. Но лучи прожекторов скользили и по морю и накрыли, наконец, прыгавший на волне катер.

— «Уходи, уходи, Виталий!» — кричал я ему, как будто он мог в этом вое меня услышать. Катер рванулся и исчез в темноте. Трассирующие пули преследовали его по пятам…

Серго разорвал на себе рубаху и перевязал отцу руку. «Надо уносить ноги, скоро рассветет». Скалы были отвесные, скользкие, а отец мог цепляться за них лишь одной рукой. Они выбились из сил, пока очутились высоко над морем, в небольшом темном гроте, где шумел водопад. Отцу стало плохо: он потерял много крови. Серго посмотрел вниз и увидел передвигавшиеся светлые точки. Гитлеровцы обшаривали берег! Серго показалось, что он слышит собачий лай. Но светлые точки вскоре погасли. Когда наступил рассвет, перед Серго открылось пустынное море. Берег кишел солдатами.

— …Георгий бредил так громко, что я опасался, как бы не услышали гитлеровцы. Очнулся он в полдень. «Уходи! — сказал Георгий. — Оставь меня, уходи!» Я ответил: «Не говори глупостей». Тогда он мне стал приказывать. Я сказал, что он может меня расстрелять, но это приказание я считаю незаконным. Тут Георгий опять впал в беспамятство и вспоминал Ленинград, жену и тебя, Никита. Я все прислушивался, не идет ли кто. Но никто не шел, только шумело море…

Серго не мог развести огня: не было спичек, да и дым от костра выдал бы их. И Серго целый день сидел рядом с отцом. А в это время Русьев докладывал обо всем, что случилось, капитану первого ранга. Капитан первого ранга разрешил Русьеву вернуться. И катер Русьева снова понесся к тем берегам, где остались в беде товарищи.

— …Ночь тянулась томительно. Георгий спал, а я сидел у входа в грот, вглядываясь в темноту. Вдруг в море замелькал огонек. Может быть, мне это показалось?.. Нет, это был сигнал: кто-то с правильными промежутками зажигал карманный фонарик. Точка — тире, точка — точка — тире… Я прочел: «Где вы? Где вы? Я — Русьев, я пришел, отвечайте». Виталий пришел на выручку! «Георгий! Скорей, скорее вставай!» — «А? Что?» — «Виталий пришел за нами». — «Где?» — «У нас нет фонаря. Мне нечем ответить. Он уйдет, думая, что нас нет в живых». Георгий с трудом встал. Как он спустится вниз по острым и скользким скалам?.. «Скорей, скорей, Георгий! Сможешь ты плыть?» — «Попытаюсь…»