Избранные произведения в двух томах: том I - Артюхова Нина Михайловна. Страница 30

Павел Петрович тоже весь как-то насторожился, даже голову повернул, смотрел с любопытством.

Людмила Алексеевна была явно огорчена.

— Ну, как же, Андрюша?.. Три яблока… Одно ты дал сестре.

Она хотела помочь Андрюше и не знала, как это сделать. Так хорошо отвечал на все вопросы. И общее развитие…

— Одно яблоко ты дал сестре… — повторила она.

— У меня нет сестры, выговорил наконец Андрюша.

И все вздохнули с облегчением бабушка, Людмила Алексеевна и седой учитель, сидевший у окна.

— Хорошо, — стараясь не улыбаться, сказала Людмила Алексеевна, — ты тут написал «Женя» и про девочку у Жени в классе говорил, я подумала, что Женя твоя сестра.

— Женя — мой брат, — гордо ответил Андрюша, — Женя Смирнов.

— Хорошо, тогда скажем так: у тебя три яблока, одно ты дал своему брату. Сколько у тебя осталось?

И опять Андрюша не ответил. Это было совсем странно. Бабушка еле сдерживалась, ей хотелось как-то подтолкнуть, расшевелить его.

Одно яблоко ты дал брагу, — уже почти с отчаянием начала опять Людмила Алексеевна.

— Как же я могу, — с негодованием, с обидой проговорил наконец Андрюша, как же я могу Жене дать одно яблоко, а себе оставить два! Никогда я так не сделаю!

Теперь улыбались все, уже не скрывая улыбок.

— А как бы ты сделал, Андрюша?

— Одно дал бы Жене, другое себе, а третье мы разделим пополам!

Людмила Алексеевна и бабушка засмеялись. А высокий седой учитель, который преподавал математику в старших классах, подошел к Людмиле Алексеевне и сказал очень серьезно:

— Я считаю, что этого парня надо принять в первый класс. Семи лет еще нет, а уже умеет решать задачи на дроби!

Совесть заговорила

Дима Тепляков с тревогой раскрыл тетрадь — контрольную работу по арифметике. Первое, что ему бросилось в глаза, — красным карандашом написанное веселое слово «хорошо». Глаза обрадованно забегали по странице и увидели в правом нижнем углу невеселую двойку.

Дима очень удивился и медленно прочитал всю фразу: почерк у Николая Михайловича был красивый, но не очень разборчивый.

«Хорошо списано у Володи Кузьмина».

Вот тебе раз!.. Но как Николай Михайлович догадался?! Одинаковые ошибки, вот что подвело! Но почему Николай Михайлович так уверен, что именно Дима списывал у Володи, а не наоборот?

Возвращаясь домой, Дима с грустью думал: до чего все-таки ему не везет в жизни. Думал и о том, какое это недоразумение, что Николая Михайловича все считают близоруким.

А тут еще председатель совета отряда Сережа Коненков и звеньевой Витя Ивашов, Димины попутчики, пилили его с двух сторон, как будто напополам хотели разрезать большой пилой, без всякого снисхождения.

— Не понимаю, зачем ты с Володькой дружишь, — говорил Витя, — он тебя разлагает.

— А еще все радовались на прошлом сборе, что ты стал твердым троечником! — Это Сережа потянул «пилу» в свою сторону.

Дима расстроенно молчал. Мальчики дошли до ворот и остановились. Сережа и Витя жили в небольшом домике во дворе, Витя на первом этаже, а Сережа на втором. Диме нужно было перейти улицу к высокому дому напротив.

И вдруг Диме стало грустно расставаться и идти куда-то одному.

Как хорошо дружат Сережа и Витя. И живут рядом. А с Володькой Кузьминым хоть и сидишь за одной партой…

Сережа понял Димино грустное настроение и вдруг сказал:

— Хочешь, зайдем ко мне, мы с Витей тебя еще немножко проработаем?

По его тону Дима понял, что нравоучений больше не будет. К тому же уроки кончились раньше обычного: не было физкультуры. Значит, мама не ждет… тем более не ждет двойку по арифметике… и нечего спешить с этой двойкой…

Дима вошел в ворота вместе с Сережей и Витей.

— Кого это прорабатывать и за что?

От сарая с охапкой дров шла Витина старшая сестра Лена. Мальчики сейчас же рассказали ей, за что «прорабатывали» Диму.

— Ай, ай, ай! Лена укоризненно покачала головой, отчего зашевелились, как живые, толстые белокурые косы одна спереди лежала, через плечо, прихваченная вместе с дровами, другая висела за спиной, ярко выделяясь на темно-красном джемпере.

Лена была всего года на четыре старше брата, но Диме она казалась очень солидной и взрослой. Мама не мама, а так, вроде чьей-то тети, — смотрит на них, на маленьких третьеклассников, сверху вниз.

— Иди обедать, Витя, — сказала она.

— Я сейчас, только к Сереже на минутку зайду.

Лена уже стояла на крыльце и открывала дверь кончиком туфли.

— Не задерживайся, мне скоро в школу на собрание идти. Она исчезла в сенях, прикрыв за собой дверь все с той же ловкостью, при помощи ноги.

В глубине двора зашипел белый сварочный огонь. Пахло карбидом.

— Что это? — спросил Дима.

Там стоял большой грубый стол на железных ножках. На столе с обеих сторон тиски. Две девушки в комбинезонах что-то делали с длинной узкой трубой, похожей на газовую трубу.

— Это нам теплоцентраль проводят, — сказал Сережа, — стояк гнут.

Хорошо вам будет. С дровами не возиться.

Дима отвлекся немного, наблюдая за работой девушек. Потом вспомнил про неудачу с арифметикой и снова загрустил. Сережа открыл дверь своим ключом — в квартире не было никого.

— Пообедаешь со мной? — спросил Диму.

— Нет, нет, спасибо, я домой обедать пойду.

— Ладно, тогда посиди у меня в комнате, а я погрею суп.

Витя сказал:

— Дай мне полотенце, у меня все руки в чернилах, — и тоже пошел в кухню вместе с Сережей.

Дима присел на диван в углу у окна и стал разглядывать комнату.

Сохранились еще такие дома на окраинах города: с низкими подоконниками, с белым кафелем голландских печей…

Белый кафель напомнил Диме тетрадь в клеточку с неудачной контрольной работой. Интересно, если бы сам сделал задачу, не списывал бы у Володи Кузьмина, что тогда? Не такая уж трудная задача… Тройка, во всяком случае, была бы, а может быть, и целая четверка… В последнем вопросе даже засомневался, правильно ли перемножено у Володи, сделал по-своему, а потом перечеркнул и написал с ошибкой, как у Володи…

— Ах, Дима, Дима! Списывать нечестно!

Дима даже вздрогнул от неожиданности и громко спросил:

— Кто это?

Молчание. В комнате не было никого… Где-то там, в кухне или в ванной, переговариваются Сережа и Витя…

Так кто же это сказал, что нечестно списывать?

Голос был низкий, глуховатый, слова прозвучали совсем близко, рядом… Диме казалось, что заговорил диван, на котором он сидел.

Стараясь не пугаться, Дима спросил:

— Кто здесь?

В коридоре шаги. Вошли Сережа и Витя.

— Это мы, Димка, — сказал Сережа, открывая буфет.

— Кто у вас в комнате спрятался? — спросил Дима.

— Как кто? — удивился Сережа. — Нет здесь никого.

— Кто-то сейчас мне сказал…

— Что сказал?

Сказал: «Ах, Дима, Дима! Списывать нечестно!»

— Кто же мог сказать? Мы с Витей были в кухне.

Витя засмеялся:

— Это, Димочка, у тебя совесть заговорила!

Сережа и Витя опять ушли в кухню. Все тот же глуховатый голос подтвердил:

— Да, Дима, я твоя совесть.

— Врете вы все! — крикнул Дима, стукнув по дивану рукой. — Никакой совести не бывает!

— Как не бывает совести? — удивился таинственный голос. Нет, Дима, совесть есть у каждого человека. Только иногда совесть засыпает, и люди забывают о ней, а потом совесть пробуждается и начинает говорить…

— Ну и что? — спросил Дима, заглядывая за диванные подушки.

— Как что? И тогда человек начинает раскаиваться. Ты разве не раскаиваешься, что списывал у Володи Кузьмина?

— Раскаиваюсь, — пробормотал Дима.

Он отогнул один валик, другой… Даже под диван заглянул, хотя под таким диваном не могла бы спрятаться даже кошка. Диван, с двумя валиками и тремя твердыми пестрыми подушками, стоял на полу так же плотно, как стоит шкаф, пожалуй, даже подметать под ним нельзя было, не отодвигая.