Избранные произведения в двух томах: том I - Артюхова Нина Михайловна. Страница 53
— А мы с тобой, Катюша, как в театре!
В воскресенье приехал из Москвы бабушкин младший сын Владимир. У него кончался отпуск, и он хотел навестить бабушку. Катя первая услышала его твердые легкие шаги и увидела его огромную тень на ступеньках террасы.
По сравнению с дядей Володей все другие люди казались очень маленькими, узкоплечими и бледными. У него были веселые глаза и шумный голос.
Светлые, жесткие, коротко подстриженные волосы завивались с левой стороны надо лбом, образуя какое-то непокорное завихрение. Это придавало ему очень моложавый и даже немного ребячливый вид.
Чтобы обнять его, Кате пришлось прыгнуть на стул.
Она прижалась лицом к зеленой гимнастерке и чуть не поцарапала себе щеку.
— Ну-ка, ну-ка, дай поглядеть. Это за Финляндию? Да?
Орден Трудового Красного Знамени Катя видела давно: дядя Володя получил его, когда еще не был военным и работал инженером на заводе. Круглая серебряная медаль «За отвагу» была новенькая и незнакомая. К сожалению, дядя Володя сейчас же снял гимнастерку и ни за что не соглашался перевесить ордена на рубашку. Так и на речку пошел. Все самое интересное оставил дома.
Когда дядя Володя прыгал в реку, Кате казалось, что река выступает из берегов.
— Дядя Володя, — кричала она, — ты похож на кита!
После купанья Владимир предложил сыграть в городки, потому что бабушкины пироги были еще не совсем готовы.
Ему в партию дали Любочку, а против него играли Катя, Федя и Нюрка.
Когда бил Владимир, было даже немного страшно смотреть. Девочки приседали и жмурились.
Любочкины битки вяло шлепались на землю, не долетев до города. У нее даже не хватало сил развалить фигуру.
Зато Катя и Нюра старались вовсю.
— Вы уж лучше мимо бейте, девчонки, — злился Федя. — Опять «кашу» сделаете.
На «колбасе» застряли. Федя заходил то справа, то слева, брал и любимые битки, и нелюбимые — колбаса лежала как заколдованная.
Владимир выбил уже и «пушку», и «бабушку в окошке», и «дедушку на крыше» — ребята еле успевали собирать городки.
— Да-с, — сказал он наконец, — плохо ваше дело! Вам необходимо подкрепление.
Он огляделся и на ветке тополя, около забора, увидел Сережу.
— А ты, синеглазый, играть умеешь?
Сережа вспыхнул.
— Умею.
— Иди сюда, бей по колбасе.
Сережа спрыгнул на траву, выбрал себе две битки потяжелее, сдвинул брови и старательно прицелился. Но он слишком волновался. Первая битка только царапнула колбасу, не сдвинув ее с места. Федя презрительно фыркнул. Сережа прикусил губу.
Свист. Удар. Катя даже не успела провизжать как следует. Колбаса целиком выехала из города. Сережа сложил руки на груди и гордо сказал:
— Ставьте пушку.
— Вот это удар! — воскликнул Владимир. — Замечательно! Не знали мы, кого позвать с самого начала. Это ты сейчас около моста купался?
— Я.
— Молодец, хорошо плаваешь. Вот тебе пушка.
Любочка вдруг пискнула:
— Ой, стадо идет! — и спряталась за калиткой.
По широкой улице с важной неторопливостью шли коровы, белые, рыжие, пестрые.
— Разве можно коров бояться? — сказал Владимир. — Самые добродушные домашние животные.
— Тут одна есть очень бодучая, — сказала Катя, усаживаясь на загородку, чтобы можно было в случае неожиданного нападения бодучей коровы сразу очутиться в саду.
Нюрка, желая показать свою храбрость, махала веткой перед мордой быка, развалившего городки.
— Быка бояться тоже, конечно, не нужно, но так бесцеремонно обращаться с ним я бы не посоветовал.
— А быка этого мы как раз и не боимся, — Катя спрыгнула на землю, — он большой, а совсем нестрашный и очень добрый. Его зовут Васькой.
Все подошли к быку и стали его гладить, только Любочка не решилась.
Бык стоял, наклонив широкую голову, обмахивался хвостом и действительно был какой-то нестрашный.
— Дядя Володя, — вдруг воскликнула Катя, — до чего же он на тебя похож, а ты на него! Просто удивительно!
— С ума сошла! — с негодованием проговорил Федя.
Владимир расхохотался.
— Замечательно! Утром я был похож на кита, а теперь…
— Да нет, вы посмотрите, посмотрите! — волновалась Катя. — Такой большой, широкий, сильный и масть такая же: золотисто-каштановая… У тебя посветлее немножко…
— А ведь правда похож, — согласилась вдруг Нюрка. — И шерсть завитушкой вот здесь на лбу…
— И выражение лица! — продолжала Катя. — Иногда, когда ты вот так голову наклонишь… ну, точь-в-точь!
— Масть! Шерсть! — Владимир смеялся так, что даже не мог гладить быка.
— Да ты не смейся… Ну вот спроси хоть Любочку… Любочка, правда похож?
— Правда, — Любочка вышла из-за калитки: быка, похожего на Владимира Николаевича, она уже не боялась.
Сережа и Федя не знали, что сказать от негодования, видя такое нахальство девочек.
Впрочем, все отлично понимали, что ничего обидного, в сущности, сказано не было: бык был красив, а главное, необыкновенно симпатичен.
В это время пастух щелкнул кнутом, а бабушка крикнула из окошка, что пироги очень хорошо подрумянились и что нужно обедать.
И когда огромный бык неожиданным упругим галопом помчался догонять стало, а Владимир, взяв Катю за руку, легко взбежал на ступеньки крыльца, сходство стало настолько очевидным, что даже мальчики расхохотались.
За обедом папа спросил дядю Володю, как это Анечка отпустила его.
Катя удивилась, что какая-то Анечка может пустить или не пустить такого взрослого мужчину, да еще командира.
Однако Владимир, по-видимому, не нашел в этом ничего странного и даже самодовольно улыбнулся.
— Какая Анечка? — спросила Катя.
Папа ответил:
— Твоя будущая тетушка. Разве ты не знаешь, что дядя Володя женится?
После обеда всем захотелось земляники.
Федя и Нюрка стояли наготове около калитки.
— Пойдем за линию, — сказал Федя.
Нюрка заспорила:
— Нет, на Ивановскую порубку.
— Позовите мне этого синеглазого, чемпиона вашего по городкам, — сказал дядя Володя. — Мне кажется, он поведет именно туда, куда нужно.
Сережа стоял, наклонившись за низеньким забором, и смотрел в щелку. Катя подбежала к нему.
— Сережа, дядя Володя зовет тебя в лес.
Сережа помчался за корзинкой.
— Дядя Володя, — спросила Катя, — какую фотографию ты бабушке показывал? Покажи нам.
Он раскрыл свою записную книжку и подал ей карточку. Он был снят рядом с черненькой девушкой, голова которой не доходила даже до его плеча.
— Это Анечка?
Владимир кивнул утвердительно и сделал какое-то странное движение губами, по-видимому, желая удержать улыбку, но не удержался и все-таки улыбнулся.
— Хорошенькая! — сказала Катя. — Сережа, смотри, это его невеста.
Фотография обошла всех, причем девочки ахали: «Хорошенькая», а мальчики восхищались молча.
— Бровки тоненькие-тоненькие… Смотри, Нюрка!
— У Томки Зазулиной, — сказала Нюрка, — точь-в-точь такие, только она их подбривает, а потом опять отрастают, и некрасиво.
— Дядя Володя, у Анечки брови сами такие или она их подбривает? — спросила Катя.
— Никогда! — с негодованием ответил Владимир. Он поспешно спрятал фотографию и сказал: — Пошли. Веди нас, Сережа, а то мы договоримся до того, что я начну бодаться!
— Замечай дорогу, — шептала Нюра Феде, когда они вошли в лес. — Теперь будем знать, куда он ходит.
Сережа раздвигал руками траву около пней и взволнованно говорил:
— Я вам еще одно место покажу. Вот здесь тоже очень спелая!
Было воскресенье, Сережина мама была дома и доила козу сама. Сережа мог идти куда хотел и не спешил возвращаться. Вечером купались все вместе и опять играли в городки.
Никто за весь день ни разу не назвал Сережу ни дояркой, ни козодоем.
А в понедельник Владимир уезжал в Москву с поездом двенадцать пятьдесят.
После завтрака он вышел совсем одетым, в гимнастерке, с орденами, и сел на скамейке в саду.