Избранные произведения в двух томах: том I - Артюхова Нина Михайловна. Страница 59

Не думать о ногах можно. Но почему нельзя совсем не думать? Хорошо ли он сделал, что оставил Любочку? А вдруг он собьется с пути и замерзнет в поле? Или залетит сюда немецкий снаряд и убьет его?

Но ведь Любочка не одна. Там Нюрка и Федя, их мать и отец, правда, он болен. Если Сережа не вернется, Любочка завтра пойдет с ними. До Зимницкого совхоза дойдут пешком. А там Ивана Кузьмича обещали посадить на грузовик и подвезти в город. Иван Кузьмич у них работает, его там все знают.

Приедут в город… Это с Сережей или без Сережи? Конечно, все вместе, Сережа уже вернется в Дубровку.

Приедут в город. Там сейчас же нужно будет оставить где-нибудь Любочку и бежать на мамин завод, узнать, почему она так задержалась.

А если на заводе скажут, что мамы там нет, что она уехала в Дубровку? Может быть, именно в тот день, когда бомбили пассажирский поезд?

Говорили, что раненых тогда увезли в Михайловскую больницу. Убитых… Довольно, больше думать об этом нельзя!..

Вот первые кустики замаячили слева. Они двигаются вместе с Сережей, потом отстают. Опять все одинаковое, белое, мутное. Даже рябит в глазах…

Что они делают сейчас там, в сарае?

Как изменилось лицо Владимира Николаевича за эти несколько часов! Неужели он умрет? Нет, не может быть. Его будут лечить, сделают переливание крови.

Берут ли кровь у детей?

Хорошо бы, если бы Сережина кровь подходила для мамы, для Любочки и для Владимира Николаевича.

Почему, когда умирает веселый человек, его особенно жалко?

Почему нельзя поменяться: умереть одному человеку вместо другого? Хорошо бы умереть два раза: один раз вместо мамы и другой раз вместо Владимира Николаевича.

Но если Сережа умрет, с кем будет оставаться Любочка, когда мама на работе? Ничего, мама может жить в городе, а Любочка будет ходить в детский сад.

Вторые кустики должны быть справа. Они идут из белесого мрака Сереже навстречу, они подходят совсем близко к дороге.

Они похожи на человечков, которых рисует Любочка: прямые, черные руки подняты кверху, и на каждой руке по пять растопыренных пальцев — и даже больше.

Они отступают, их уже не видно.

Где-то здесь, на дороге, должны быть противотанковые ямы… Вот первая…

Не оступиться бы. Яма не глубока, но можно ушибить ногу, будет еще труднее идти.

Почему так трудно вытаскивать ноги из рыхлого сугроба?

Слабость какая-то…

Глупо, что он не поел перед отходом. Ведь ребята ели в сарае, нарочно принесли горячей картошки и молока. Нужно было поужинать с ними. Ведь Сережа даже пообедать сегодня не успел. Если бы он стал есть, никто не подумал бы, что он жадный. Нужно было поесть, чтобы легче и быстрее дойти. Не успел, забыл об этом, поторопился.

Несколько минут Сережа мог думать только о чугуне с горячей картошкой. Нужно было хотя бы выпить молока. Нужно было взять с собой хлеба.

Ветер задул сильнее. Сейчас начнется метель.

Ветер стоит перед ним колючей, плотной стеной. Через нее нужно пробиваться всем телом, головой, руками. Это уже не снег, поднятый с земли ветром, этот снег падает с неба.

Падает? Нет, он стремительно несется прямо в лицо, в рот, не дает смотреть глазам.

Да и зачем смотреть? Все равно во всем мире ничего не осталось, кроме снега и ветра.

Снег. Ветер. И еще — Сережа, который должен идти им навстречу. Если все время передвигать ногами, когда-нибудь он дойдет…

Слева становится мягко ступать. Нужно идти правее. Откуда эта гора? Почему так трудно идти?

Нужно посмотреть. Придется открыть глаза…

Могила, приготовленная для кого-то. Крутой холмик земли. Ах да, это противотанковая яма!

Можно обойти справа. Все равно, дорогу можно найти потом.

А все-таки дороги нет. Снег рыхлый и вязкий, он придерживает валенок при каждом шаге и не дает поднять его. Неужели так трудно поднять ногу?

Теперь нужно идти зигзагами, чтобы ноги сами нашли твердое. А если они не найдут? Хорошо, что ветер переменился. Легче стало дышать. Странно… чьи-то следы.

Кто-то прошел здесь совсем недавно — следы только чуть присыпаны снегом.

Нужно наклониться и пощупать их руками.

А может быть, это мама идет пешком в Дубровку?

Нет, мама пошла бы другой дорогой. Ведь это же дорога в Бельково.

Следы делают полный круг. Если идти так, никуда не придешь. Это его собственные следы.

Теперь нужно подумать, нужно хорошенько подумать. Ветер дует в спину, помогает идти.

Впереди, далеко-далеко, тоже стреляют. Почему стреляют в Белькове? Неужели там немцы? Парашютный десант?

Глупости! Десант в такую погоду?

Сережа стоит и слушает, потом заставляет себя опять повернуться лицом к ветру.

В конце концов, не так важно найти дорогу. Ведь это еще не настоящая зима. Снег еще неглубокий. Можно идти прямо полем. Трудно, конечно. Но главное — не потерять направления…

Все время идти против ветра и чтобы стреляли сзади.

Опять навстречу ему Любочкины нарисованные человечки. Третьи кустики? Если это они, то совсем близко река, а когда поднимешься на высокий берег, то в мирное время можно уже видеть огни Белькова. Теперь огней нет.

Черные нарисованные человечки толпятся и справа, и слева. Они хватают Сережу за полы его полушубка, они трещат и хрустят растопыренными пальцами.

Валенки тонут в мягком, рыхлом снегу. Как здесь глубоко, человечки ловят и задерживают снег своими черными ножками.

Нужно выбираться отсюда. Почему теперь с каждым шагом он спускается все ниже и ниже?

Яма какая-нибудь?

Но почему такая большая?

Ветер как-то смягчается и затихает.

И снег теперь не такой частый и колючий. Можно немного осмотреться.

Все понятно. Это не третьи кустики. Это кустарник на склоне оврага. Сережа спускается вниз к реке.

О том, чтобы искать мост, нечего и думать.

Но ведь река давно уже стала, ее можно перейти в любом месте.

Река в Белькове меньше, чем в Дубровке. Тем легче будет ее перейти.

Хорошо бы найти палку и постучать по льду, прежде чем переходить.

Сережа хочет отломить ветку, но черный человечек сопротивляется и борется с ним, хлещет по лицу, обсыпает руки снегом.

Все равно, он перейдет так. Лед крепкий, он должен быть крепким.

Мутно виднеется под ногами широкий завиток снега, нависающий над берегом.

Сережа сбивает его валенком и, придерживаясь руками за кусты, становится на лед. Топает ногой.

Ну, разумеется, лед совсем твердый, можно идти.

Человечки не сердятся больше. Теперь это дружеские руки, они поддерживают и охраняют его. Но приходится оставить их, идти одному.

Ничего. Лед твердый и гладкий, немного запорошенный снегом. Вот уже середина реки. Подходить к тому берегу нужно очень осторожно. Он крутой, с круглым поворотом. Почему-то кажется, что в таких местах бывают родники. Даже в сильный мороз река может не замерзнуть.

Что-то темнеет справа. Неужели это вода?

Нужно держаться левее…

Что случилось?

Почему он сделал такой большой шаг? Резкий холод охватывает ногу до самого колена.

Все стало непрочным и мягким. Валенки тяжелеют и наполняются водой.

Тонкие, мутно-белые льдины мягко обламываются одна за другой и с тихим бульканьем погружаются в черную воду.

Сережа ложится на живот и пытается ползти на локтях и коленях.

Это похоже на страшный сон.

Все колеблется под ним, не на что опереться…

Жарко натопленная русская печь. Мерцающее пламя гильзы освещает бревенчатые стены. Большая высокая кровать с полосатым матрацем.

Над кроватью — картина-коврик. На картине синее небо, голубая река. За рекой — белый дом с белыми колоннами и сине-зеленые деревья. По реке плывут два белых лебедя.

Белые лебеди, кровать с полосатым матрацем да ухваты около печки — это остатки мирной жизни. Все остальное военное.

Автомат на стене. На столе — полевая сумка и развернутая карта. Над картой склонился капитан с черными усами. Огонек колеблется, коптит, по стенам блуждают беспокойные тени.