Дырчатая луна (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 104

Конечно, ежедневная жизнь укладывалась в рамки уставов не всегда. Случались и шалости. Командиры взводов и рот и сам генерал — начальник школы — смотрели на них с известной долей снисходительности. Видимо, понимали: мальчишки есть мальчишки. Лишь бы их проказы не нарушали — это самое главное! — принципов гвардейской чести и не выходили за известные границы. Ну а если порой и выходили, тогда...

— Курсант Вельский. Весьма сожалею, но вам придется снять пояс и доложить дежурному командиру, что вы отправляетесь под арест на сутки...

Даже в этом был свой интерес, своя романтика.

...Но сейчас не было никакой романтики, никакого интереса. Только застывший в груди ком — сгусток стыда и горечи.

Лён стоял перед строем уже без формы — в той жалкой интернатской одежонке, в которой привезли его сюда год назад.

Теперь было заметно, как он вытянулся за этот год. Бахрома узких обтрепанных штанов раньше достигала середины икр, а теперь она едва прикрывала колени. Кисти рук беззащитно высовывались из обшлагов тесной вельветовой курточки. Прошлогодние сандалии оказались совсем малы, поэтому штрафнику оставили казенные черные ботинки. По-уставному начищенные до блеска, они казались нелепыми на тощих голых ногах...

Офицеры, стоявшие отдельной шеренгой слева от группы знаменосцев, были неподвижны. Только седой подполковник (бывший майор, приезжавший за Лёном в интернат) надел очки и поднес к ним очень белый твердый лист.

Подполковник читал слегка монотонно, однако внятно и громко...

— ...впервые за все время существования нашей славной школы. Находясь в составе парного караула на одном из самых ответственных постов, проявил преступное небрежение к своим обязанностям и, по собственному признанию, не наблюдал за подходами к складу, а пытался разглядеть в бинокль спутники планеты Юпитер...

«Господи, неужели все верят, что я в  с а м о м  д е л е мог такое?..»

— ...Что и дало возможность преступным агентам незаконной повстанческой армии йосских сепаратистов совершить хищение нескольких десятков единиц стрелкового оружия. Случай небывалый сам по себе, а в военное время обретающий особую тяжесть, ибо это хищение ощутимо усиливает противника и может послужить причиной гибели многих доблестных защитников Империи...

«Скорей бы уж все кончилось...»

— Учитывая тяжесть преступления, военный трибунал приговорил старшего в ночном карауле — капрала Кроха — к расстрелу...

Чуть заметное шевеление прошло по строю.

— Прошу порядка, господа... — в голосе подполковника слегка поубавилась официальность. — Что касается воспитанника Вельского, то... тринадцатилетних мальчиков, даже если они носят гвардейскую форму, под трибунал не отдают и не расстреливают. Но его преступление от этого не становится меньше. Командирский совет школы постановил...

Подполковник впервые поднял очки от листа и обвел ими строй. А на Лёна так и не взглянул.

— ...постановил: изгнать бывшего воспитанника Леонтия Альберта Вельского из наших рядов. Оповестить все военные школы Империи, что вышеупомянутый Леонтий Альберт Вельский лишен права быть зачисленным в эти учебные заведения. Он также не имеет права быть принятым ни в какие военные части и учреждения в качестве юного волонтера или сына полка... Кроме того, учитывая тяжесть содеянного, совет командиров решил прибегнуть к дополнительному возмездию и вернуться для этого к традициям кадетских корпусов прежнего времени...

Опять шевеление...

— После процедуры лишения воинской чести бывший воспитанник Вельский проведет ночь в подземной камере гауптвахты, а утром будет подвергнут пяти ударам шомполом от старинной винтовки образца тысяча восемьсот девяносто шестого года. После этого Вельского выведут за территорию школы и предоставят его собственной судьбе... Публичные наказания запрещены законом, но экзекуция будет снята видеокамерой, и вам придется посмотреть этот эпизод в вечернем выпуске школьных известий... А теперь — приступайте.

Два унтера не грубо, но сильно взяли Лёна за локти и за плечи, надавили, поставили на колени. Тощий молоденький лейтенант с бесстрастным лицом сильно согнул над его головой тонкий клинок. Лён этого не видел, но услышал пружинный звон, когда шпага сломалась.

Тут же его опять крепко взяли за локти и повели из зала (Лён еле успевал переставлять ноги).

Его заставили спуститься по винтовой чугунной лестнице (закружилась голова). Затем был низкий кирпичный коридор. В середине коридора унтеров и Лёна встретил капитан Харц, адъютант начальника школы. Приказал унтерам: 

— Ступайте обратно. Дальше я сам...

Унтера загрохали по ступеням, а Харц взял бывшего воспитанника за плечо.

— Вот сюда, Вельский...

За железной глухой дверью оказалась не камера. Была комната с шелковистыми обоями й портретом Его величества. Без окон, с теплым светом торшера и с покрытой чехлами мебелью.

Генерал сидел за украшенным львиными мордами письменным столом. Он встал.

Он не просто встал, а почти что по стойке смирно. И сказал тихо:

— Садитесь, друг мой...

Лён быстро сел на край кресла. Лбом лег на край стола и зарыдал.

Генерал остановился за его трясущейся спиной. И терпеливо ждал, когда рыдания станут потише. Нагнулся.

— Мальчик мой... Вы не должны стыдиться этих слез. Ничуть. Бывают обстоятельства, когда плачут даже ветераны, много раз смотревшие без страха в лицо смерти. Я понимаю, как вам тяжело... Выпейте это...

Лён стукнул зубами о край стакана. Глотнул. Было что-то холодное, горьковатое, с запахом мяты. Полегчало. Лён всхлипнул, глотнул еще раз, хотел встать.

— Сидите, сидите, — генерал ласково надавил на его плечо. Лён повернул к нему мокрое лицо. Близко увидел седоватый ежик, шрам на худой щеке, квадратную бородку. Добрые, вовсе не командирские глаза. Лён впервые был так близко от генерала.

— Я понимаю, как вам тяжело... — В голосе генерала были виноватые нотки. — Каким несправедливым оказалось все это... представление. Но ведь и вы понимаете: оно необходимо, чтобы никто-никто не догадался о вашей особой миссии. Невозможно заподозрить курьера государственной важности в мальчишке, которого с позором изгнали из юных гвардейцев...

Лён всхлипнул опять. Генерал сказал негромко, но теперь потверже:

— Гвардеец Вельский...

Лён встал. Рукавом мазнул по глазам и уже не опускал лица.

— Курсант Вельский. Прежде всего от имени имперского генералитета я приношу вам извинения за такое... такую вынужденную меру. Это будет особо подчеркнуто перед строем, когда вы вернетесь. И тут же — возвращение гвардейской формы и достоинства, звание сублейтенанта, которое недавним указом императора приравнено к младшему офицерскому чину. Вам будет вручен офицерский кортик с правом постоянного ношения... Знаете что?! Не просто кортик. Я вручу вам вот этот, свой... Честное слово, вы заслужили его. То есть заслужите, когда справитесь с заданием. А я уверен, что справитесь.

Оружие, похожее на маленький меч, висело на цепочках, спускавшихся из-под генеральского мундира — у бедра с лампасом. В темно-зеленых кожаных ножнах с оковками, с золотистой витой рукояткой.

Слезы на веснушчатых щеках стремительно высыхали. Лён сдвинул каблуки гвардейских ботинок.

— Господин генерал! Могу я задать вопрос?

— Конечно, мой мальчик!

— Господин генерал... То, что мне поручено, не требует особой смелости и риска. Добраться, найти, встретить, передать... За что же такая награда?

— Ты прав, на первый взгляд поручение не слишком сложное. Но от его выполнения во многом зависят успехи наших вооруженных сил. И нынче, и в будущем. Ты несешь в себе сведения небывалой важности... И дело в том, что донести их можешь только ты... Мы недаром так долго искали именно такого человека. Ваши математические способности, ваше умение воспринимать изображение плоского кинескопа как реальное трехмерное пространство — все это обратило внимание на вас. Такая уж судьба, что человеком, способным нести информацию, зашифрованную в объеме четырехмерного энергетического биополя, оказался мальчик... Ты, Лён... Ничего, что я обращаюсь так по-дружески? То «вы», то «ты»...