Абарат. Абсолютная полночь - Баркер Клайв. Страница 59

— У Пикслера весьма эклектичный вкус, Щипцоверн.

— Вы имеете в виду эти картины?

Бабуля Ветошь помедлила, разглядывая одну из них: очень яркое полотно, изображавшее простой белый дом, несколько деревьев, небольшую беседку и одну-единственную звезду.

— Щипцоверн?

— Да?

— Что это за кошмар?

— Насколько я помню, это называется «Утро Рождества Христова».

— Декаданс. Только взгляни на цвета. Меня от них тошнит.

— Я ее уберу.

— Нет нужды, — сказала Бабуля Ветошь.

Она подняла руку, и полотно поглотил невидимый огонь: яркие цвета потускнели, почернели, вспучились, и скоро исчезла последняя искра цвета, оставив лишь древнюю позолоченную раму вокруг того, что представляла собой сейчас почти любая точка в Абарате.

В нескольких шагах висела еще одна картина, чей стиль и тематика были настолько же нервными и жестокими, насколько мирным и спокойным был стиль первой. На ней изображалось тело, висевшее на сети из колючей проволоки, однако разобрать конкретные детали было сложно. Карающая рука поднялась вновь, и Щипцоверн моргнул. Однако Бабуля Ветошь просто указывала.

— А вот эта, — сказала она, — мне нравится. — Она посмотрела на Щипцоверна. — Ладно. На сегодня картин достаточно.

Больше она не задержалась ни у одного полотна, следуя за Щипцоверном к большой комнате в конце коридора.

— У тебя проблемы с канализацией, Пикслер, — сказала она, входя внутрь.

— И со светом, — ответил Пикслер из темноты. — Боюсь, здесь всё ломается. Ваши… ваши силы, Императрица… пожинают… свои плоды. Мой идеальный город больше не идеален.

— Забудь о городе. Я хочу тебя видеть. Здесь вообще нет огней? — В ее голосе возникло нечто большее, чем простое подозрение. — В комнате должно быть окно, доктор. Свет горящего города…

— Свет, — ответил Пикслер, — не покажет вам ничего, что ваши глаза хотели бы увидеть.

— Ты мне запрещаешь?

— Нет. Конечно нннет. Как я могу. Вы — Императрииииица.

— Тогда что здесь происходит? Я хочу немедленно знать.

— Если Императрица того желает…

— Желает.

— Тогда смотрииии.

Внезапно в комнате возник свет, но исходил он не от лампы. Источником холодного света был сам Роджо Пикслер, хотя теперь его человеческая анатомия была просто хрупкой сердцевиной живой формы, которая занимала всю комнату, представляя собой сложное кружевное переплетение тканей, покрывавших стены и в вялом разложении свисавших с потолка. Отвратительная вонь исходила от слоев гниющей плоти, которая то тут, то там образовывала комки, формируя неповоротливое создание, крепившееся пульсирующими нитями вещества к телу самого Пикслера.

Бабуля Ветошь схватила Щипцоверна, так глубоко впившись пальцами в его тело, что он вскрикнул от боли.

— Примитивная ловушка, доктор.

— Я понятия об этом не имел, Императрица! — возразил Щипцоверн.

— Она… не Императрица, — ответил Пикслер, и в его искаженном голосе слышалось явное презрение.

Он встал, хотя было ясно, что это движение запустили не его собственные ноги. Его подняло создание, в теле которого он находился.

— Яааа… теперь… часть чего-то большего, — сказал Пикслер. — И я не… боюсссь твоей ТЬМЫ, ведьма. — Свет в переплетеной ткани замерцал. — Я… провел эпохи во тьме более черной, чем твоя серая Полночь.

Свет вновь замерцал. Но это не погрузило комнату во мрак. Словно под извращенными рентгеновскими лучами, в ней обнажилась единая обширная анатомия человека и чудовища, демонстрируя с отвратительной ясностью, как кости Пикслера сливаются со зловонной субстанцией его нынешнего обладателя. Роджо Пикслер, великий архитектор, стал частью чего-то существовавшего во всей своей непознаваемой невероятности в глубинах Моря Изабеллы.

Он поднялся с пола на веерах трепещущей, переливающейся ткани. Ряды обрамленных влагой клапанов поворачивались и исторгали из себя жидкость, мягкие выступы превращались в скопления зловещих шипов, а через прозрачные каналы от одного тела к другому шли всплески энергии, время от времени шумно изливая на мраморный пол соки существа.

— Реквия, — произнесла Бабуля Ветошь, и ее губы скривились от отвращения. — Неудивительно, что тут воняет, как на берегу в прилив.

— А каков… твой запах, Ведьма? — спросил Пикслер-Реквия. К этому моменту тело архитектора находилось в десяти футах над полом, освещаясь снизу вспышками холодной люминисценции, которая разливалась по слоям разросшейся ткани.

— Скажи своему хозяину, чтобы он следил за словами, Щипцоверн, или я вырву его грязный язык.

Щипцоверн попытался сформулировать какой-то ответ, но ее хватка убивала его, и он утратил контроль над телом. Язык бессмысленно шевелился во рту, не в силах произнести ни единого слова. Тело лишалось жизненной силы и было теперь настолько слабым, что если бы Императрица его не держала, глубоко вонзив пальцы в плечо, он бы упал на пол и умер на месте.

Но она держала его и трясла, словно маленькую одноглазую куклу.

— Скажи ему, идиот! — В отчаянии и ужасе Щипцоверн мог только качать головой. — Ты собирался заманить меня в ловушку? К этой… рыбе?

Щипцоверн вновь закачал головой, но с каждой секундой его контроль над телом слабел.

— Чего ты хочешь, рыба! — произнесла Матриарх. — Ты висишь там, чтобы меня запугать? Даже не надейся! Что бы ты там собой не представляла, ты ничто. Поклонись. Слышишь меня? Поклонись Императрице Абарата!

Говоря это, она опустила свободную руку ладонью к полу. Этот простой жест позволил ей взмыть в воздух вместе с доктором Щипцоверном, чье тело теперь дергалось, словно в эпилептическом припадке.

В комнату вошли другие, наблюдая за этой гротескной сценой — помощники Щипцоверна из Круглого Зала, несколько швей, — но никто не попытался вмешаться в происходящее. Шла битва Высших Сил, и все видевшие ее понимали: любой, кто попытается это сделать, будет немедленно убит. Они оставались поближе к дверям на случай, если дела пойдут совсем худо, и наблюдали издалека.

— Поклонись! — вновь велела Бабуля Ветошь, поднимаясь над полом. — Лицо к земле!

Сперва Пикслер-Реквия не отвечал. Потом, очень медленно, создание начало качать головой. Вес мозга великого архитектора исказил форму мягких костей; его рот открылся, и оттуда потоком вытекла жидкость, напоминающая черную патоку. Стоявшая в комнате вонь усилилась, став такой резкой и жестокой, что три члена команды Щипцоверна развернулись и выбежали в коридор, едва сдерживая рвотные позывы.

Но Бабуля Ветошь знавала запахи и похуже. Это представление ее не смутило. Она замерла в воздухе на той же самой высоте, что и архитектор, и подняла руку, указывая ладонью на врага.

— У тебя последний шанс склониться передо мной. Иначе я заставлю тебя сделать это, даже если мне придется переломать все твои кости. Выбирай, рыба. Склонись, или я сломаю тебя.

Качание головы замедлилось, потом прекратилось. Пикслер вытер последние капли зловонной жижи, остававшиеся вокруг рта. Когда создание заговорило вновь, его речь больше не искажалась. Теперь голос Реквии звучал так, словно Пикслер вернул себе контроль и произносил каждое слово почти с абсурдной точностью.

— Сложно будет ломать мягкие кости, — ответило существо. Оно подняло над головой правую руку, взялось за запястье левой и повернуло вокруг своей оси, словно они были сделаны из резины. — Течения несут меня, но никогда не ломают.

— Вот и возвращайся в свои течения, рыба.

— Да будет тебе известно, женщина, что я не рыба, — ответило создание. — Я РЕКВИЯ!

Глава 51

Отец и сын

Не успев договорить последнее слово, создание бросилось на Бабулю Ветошь. Она предвидела это, и как только оно к ней потянулось, перед Матриархом раскрылось нечто, напоминающее веер фиолетовых и золотых оттенков. Она подула на него — легкий выдох, и пятна фиолетового и золотистого окружили голову Пикслера-Реквии.