Второго шанса не будет - Кобен Харлан. Страница 13

Бам! – и все. Следующая сцена – в больнице.

Телефон зазвонил вновь. Я открыл глаза.

Рука нащупала трубку.

– Да.

– Это Риган. Со мной агент Тикнер. Мы будем у вас через две минуты.

– А что случилось? – Я даже поперхнулся.

– Через две минуты.

Он повесил трубку.

Я встал с кровати и выглянул в окно, быть может, надеясь увидеть опять ту женщину. Джинсы с вечера валялись на полу. Я сперва натянул их, затем (через голову) рубаху и двинулся вниз по лестнице. Я открыл входную дверь и прищурился. Из-за угла показалась полицейская машина. За рулем сидел Риган. Рядом с ним – Тикнер. По-моему, я впервые видел их в одной машине.

Я был уверен, что ничего хорошего меня не ожидает.

Мужчины вышли из машины. Я почувствовал, как к горлу подступает тошнота. К этому визиту я готовился с тех пор, как отдал похитителю выкуп и не получил дочь. Я даже прокручивал в уме, как все это произойдет: они оглоушат меня сообщением, я кивну, скажу «спасибо» и, извинившись, пройду к себе. Я репетировал. Я тренировался. И теперь был готов к любому варианту развития событий.

Но по мере того, как Риган и Тикнер приближались ко мне, мои защитные сооружения обращались в прах. Меня охватила паника. Меня забила крупная дрожь. Я едва удерживался на ногах. Колени подогнулись, я оперся о дверной косяк. Мужчины шагали плечом к плечу. Мне вспомнился один военный фильм, эпизод, в котором офицеры со скорбными лицами приходят к матери погибшего товарища. Я затряс головой, стараясь прогнать навязчивый кадр.

Мужчины вошли в дом.

– У нас тут есть для вас кое-что, – сказал Риган.

Он включил свет, но лампа горела слишком тускло. Тикнер подошел к дивану и открыл ноутбук. Экран замерцал.

– У нас появился след, – объявил Риган.

Я подошел к нему.

– Помните, ваш тесть передал нам перечень номеров банкнот, которые пошли на выкуп?

– Помню.

– Одна банкнота вчера во второй половине дня всплыла в банке. Тикнер сейчас покажет ее вам.

– Каким образом?

– Мы встроили в его ноутбук видеокамеру. Двенадцать часов назад кто-то менял стодолларовую бумажку на мелкие купюры. Надо, чтобы вы посмотрели.

Я сел рядом с Тикнером. Он надавил на кнопку. Я ожидал черно-белое изображение неважного качества. Ничуть не бывало. Съемка велась откуда-то сверху, в почти безупречном цвете. Лысый мужчина разговаривает с кассиром. Звука нет.

– Я не знаю его, – сказал я.

– Терпение.

Лысый что-то сказал кассиру. Похоже, оба добродушно рассмеялись. Лысый взял полоску бумаги и на прощание помахал кассиру. Тот ответил коротким взмахом руки. От очереди отделился следующий клиент. И тут я услышал собственный сдавленный стон.

Это была моя сестра Стейси.

Тут-то пришло желанное оцепенение. Желанное потому, что я испытал два абсолютно противоположных чувства. Одно – страх. Выходит, это дело рук моей собственной сестры. Моей родной сестры, которую я любил от всего сердца и которая меня предала. А другое – надежда. Теперь появилась надежда. Есть след. И если здесь действительно замешана Стейси, то ничего дурного Таре она не сделает, в этом я был уверен.

– Это ваша сестра? – Риган прицелился указательным пальцем в экран.

– Да. – Я посмотрел на него. – Где это снимали?

– В Катскиллских горах. Городок называется…

– Монтегю.

– Откуда вы знаете? – Риган переглянулся с Тикнером.

Но я уже направился к двери.

– Я знаю, где она.

Глава 7

Мой дед был заядлым охотником. Меня всегда это удивляло: такой мягкий, незлобивый человек. Однако он никогда не говорил о своем увлечении. Не держал над камином голову убитого оленя. Не хранил фотографий, свидетельствующих об охотничьих подвигах, не коллекционировал оленьих рогов и тому подобных сувениров. Он никогда не охотился с друзьями или родственниками. Охота для деда была индивидуальным предприятием, он не обсуждал его, не защищал и не делил ни с кем.

В 1956 году дедушка купил небольшой дом в охотничьих угодьях неподалеку от Нью-Йорка, в местечке под названием Монтегю. Стоил домик (во всяком случае, мне так сказали) меньше трех тысяч долларов (сегодня, наверное, и того меньше). В домике была всего одна спальня. Сооружение умудрялось сохранять деревенский вид, будучи совершенно лишенным очарования, которое свойственно данному типу архитектуры. Избушку было почти невозможно отыскать – глинистая дорога обрывалась в двухстах ярдах от нее. Дальше приходилось брести пешком, то и дело спотыкаясь о корневища деревьев.

Дед умер четыре года назад, домик перешел к бабушке (по крайней мере, я так думаю. А вообще-то, это мало кого занимает). Дед с бабкой перебрались во Флориду почти десять лет назад. У бабушки с тех пор развилась болезнь Альцгеймера. Судя по всему, старая хибара – бабушкина собственность. В плане налогов и иных расходов, связанных с содержанием домика, думаю, все сроки давно уже вышли.

Детьми мы с сестрой ежегодно проводили в этом домике неделю с дедом и бабкой. Я не находил в этом никакого удовольствия. Природа была в моих глазах чистой тоской, которую скрашивали лишь налеты комаров. Здесь даже телевизора не было. Мы отправлялись в постель слишком рано. И вокруг было слишком темно. А в дневное время мирную тишину слишком часто нарушали звуки выстрелов. Обычно время мы проводили в прогулках (занятие, навевающее на меня скуку и доныне). Однажды мать дала мне одежду цвета хаки, и целых два дня я боялся, что кто-нибудь из охотников примет меня за оленя.

А Стейси там очень нравилось. Даже совсем еще маленькой она обожала избавляться от столь характерной для пригорода мешанины школьных и внешкольных мероприятий, спорта, пикников и так далее. Она готова была часами бродить по лесу, срывать листья с деревьев, копать и пускать в банку червей. С полным восторгом бегала босиком по ковру из сосновых иголок.

Я рассказал Ригану и Тикнеру про домик в горах. Тикнер связался по радио с полицией Монтегю. Как найти хижину, я помню, но объяснить затрудняюсь. Тем не менее, я постарался. Риган изо всех сил жал на акселератор. В половине пятого утра дорога была совершенно пустынна, и включать сирену не требовалось. Через некоторое время мы миновали парк отдыха в Вудбери.

Замелькали деревья. Теперь мы были недалеко. Я сказал Ригану, где сворачивать. Машина то ныряла, то взмывала вверх по дороге, которая за последние три десятилетия не изменилась ни на йоту.

Через пятнадцать минут мы были на месте.

Стейси.

Особой привлекательностью моя сестра не отличалась никогда. Наверное, это многое объясняет. Да, звучит как абсурд… Действительно, глупо. И все же выставляю эту версию на ваше рассмотрение. Стейси не приглашали на свидания. Ей никогда не звонили мальчики. У нее почти не было друзей. Конечно, подростков с такими проблемами полно. Отрочество – это всегда война, никто не выходит из него в целости и сохранности. Естественно, тяжелым бременем на всех нас легла и болезнь отца. Но это еще не объяснение.

В конце концов, перебрав все варианты наших житейских обстоятельств, еще и еще раз пройдясь по болезненным переживаниям ее детства, я решил, что причины бед моей сестры коренятся глубже. Что-то с мозгом у нее не в порядке, я имею в виду – химически. В одном месте поток молекул слишком интенсивный, в другом – слишком медленный. Мы слишком поздно разглядели опасные симптомы. Стейси впадала в депрессию во времена, когда это состояние ошибочно принимали за обыкновенную замкнутость. А может, я просто пытаюсь оправдать свое равнодушие. Стейси всегда оставалась для меня лишь младшей сестрой с большими странностями. Но я, извините, сам имел проблемы. Я был, если так можно сказать, подростком-эгоистом.

Но все это уже неважно. Физиология служила причиной ее бед, психология или и то, и другое, но самоубийственное путешествие Стейси подошло к концу.

Сестренка была мертва.

Мы обнаружили ее на полу, в позе зародыша. Вот так, свернувшись калачиком, подтянув колени к груди и опустив подбородок, она спала в детстве. Но сейчас, хоть и не было заметно никаких следов смерти, я видел, что она не спит. Я наклонился. Глаза у Стейси были открыты. Она смотрела прямо на меня – немигающим, вопросительным взглядом. И вид у нее был совершенно потерянный. Так не должно было случится. Смерть должна была даровать ей одиночество. Смерть должна была принести ей покой, которого она не могла найти в жизни. «Так отчего, – спрашивал я себя, – Стейси выглядит такой безнадежно потерянной?»