Большая книга ужасов - Некрасова Мария Евгеньевна. Страница 33

— Ты уверен? — переспросил я. — Мне вовсе не улыбается шляться голышом по улице и выглядеть счастливым. Так и в психушку попасть недолго.

— Дурак! — рявкнул в трубку Сашка. — Ты можешь стать олигархом, невидимкой, воздухом, деревом, наконец! Какая психушка, очнись! Психушка, школа и работа теперь находятся в другом измерении! Сейчас я к тебе зайду, ты, похоже, так и не понял, какие у тебя возможности!

Он положил трубку и тотчас же позвонил в дверь. Я открыл. На пороге рядом с Сашкой стоял хитрюга-пес. А я так надеялся, что он взял ключи!

Санек, видимо, уже совсем вошел в образ колдуна. Он стоял на пороге в одних трусах и брезгливо вертел в руке стаканчик мороженого:

— Хочешь? Обожрался с утра.

Я отказался, уж очень брезгливой была его мина. И вообще, колдун я или не колдун?! Я сказал:

— Давай вместе во что-нибудь превратимся, а то одному непривычно.

— Лучше по одному, — солидно заметил Сашка. — Я еще не понял, сколько силы дается на раз, может случиться так, что превратимся, а обратно — уже придется зарабатывать. А как работать, если ты табуретка или пень.

Я сказал:

— Не хочу быть пнем.

— А кем хочешь?

— Летать хочу. Птицей.

— Лучше воздухом.

— Ага, а ты меня испортишь!

Сашка заржал:

— Валяй, становись своей птицей! — прошел в комнату, плюхнулся на диван и стал ждать шоу.

Я вышел на середину, щелкнул пальцами и…

Пол стремительно приближался, казалось, еще секунда — и я разобью его клювом. Как же летать-то, а? Я замахал руками, смутно догадываясь, что это теперь и есть крылья, и пол стал отдаляться. Огромный уродливый Сашка вскочил с дивана и запрыгал внизу:

— Игорь, ты летишь!

Неужели? Руки не уставали, хвост рулил сам собой. Ног я вообще не чувствовал. Пол, далекий и твердый на вид, выглядел пугающе. Я выпорхнул в форточку, услышал: «Игорь, ты куда?!» — и чуть не сошел с ума. Вроде небо, вроде солнце, деревья, вроде… Не те! Вообще не похожи на те, что я видел из окна все эти годы. Листья огромные, больше, чем у фикуса, солнце — теперь я верю, что это звезда! Небо — раздолье! Это непередаваемый кайф — летать и шкрябать по листьям лапами, вот сейчас загну мертвую петлю!..

— Игорь, ты где? — Сашка высунулся в форточку и орал. Он же не различает меня среди других птиц. Да и не видит поди, я так летаю, что у него, небось, в глазах рябит. Я ему чирикнул, но он разве поймет?! Человек! Действительно мерзкое существо. Громадное, неуклюжее, с большими глазами, несуразно длинными конечностями. А какие огромные у людей прыщи, когда ты воробей! Нет, правда: был человеком — не замечал, они мне казались маленькими. А теперь вижу… Фу! Ненавижу быть человеком!

— Игорь, залетай, ты где?

Вот истеричка-то, а? Ладно-ладно, иду. Я влетел в форточку, чирикнул, что хочу обратно, и щелкнул уже своими человеческими пальцами. Длинными, костлявыми — фу! Больно приземлился на пол, аж иголочки в ногах забегали. Отвратительно!

— Ну как ты, рассказывай?! — насел на меня Сашка.

Я только отмахнулся:

— Попробуй сам. Оно того стоит. — И занял его место на диване.

Санек подошел к окну, щелкнул пальцами… Нет, он все-таки остался дураком. Неуклюжие человеческие руки превращались на моих глазах в еще более неуклюжие кожистые крылья, лицо вытянулось, потемнело… Ага, воробей ему показался неоригинальным, этот идиот решил превратиться в птеродактиля. Ну-ну, как он в форточку-то вылетать думает? Соседи испугаются!..

В форточку он все-таки пролез, сложив огромные крылья, протиснулся, рухнул было камнем вниз, но быстро сориентировался, взлетел…

Вот это пейзаж за окном, это я понимаю! Солнце, небо, верхушки деревьев и твой сосед — птеродактиль, очень оригинально!

Я сидел на диване и наблюдал, как Санек выписывает кренделя в воздухе. Что бы такое еще придумать, а? Можно пойти в школу и заставить учителей петь и танцевать (а что, они же нас заставляют на всяких там утренниках!), перекрасить все машины под окнами в зеленый цвет, открыть «Макдоналдс» на крыше соседнего дома, научить разговаривать окрестных собак, чтобы хозяева в обморок падали, да мало ли что?!

Санек выписывал кренделя, а я, кажется, начал осознавать, какие у меня теперь возможности. Сашка прав, я в школу больше не пойду. Пойду в корпорацию, буду работать каждый день, вылечивать пауков хоть по десять штук за смену, если понадобится. Я теперь все могу. Все-все, и даже больше. Надо познакомиться с народом в корпорации, поспрашивать, как они живут, чем занимаются. Наверняка мутят что-то поинтереснее превращений в птеродактиля.

— Ну, блин, это жесть! — Санек спикировал в комнату (форточку чуть не снес, зараза), обрел человеческий облик и стал зачем-то отряхиваться:

— Жуки о крылья разбиваются, как о стекло машины, прикинь?!

Я сказал:

— Ты бы еще слоном летающим стал. Смотри, завтра во всех газетах твой портрет будет. Сколько народу тебя видело?

— Плевать, — хихикнул Санек. — Хочу, чтобы свидетели моего полета все забыли! — Он щелкнул пальцами, и стало темно.

Глава IV

В которой мы с Сашкой устраиваемся на работу

Я даже не испугался, удивился просто, слишком быстро все произошло. А через секунду сообразил, что мы опять стоим на поляне в той самой луже, где я оказался вчера.

— Сила кончилась! — солидно заметил Сашка.

— Угу. — Это все, что я мог сказать, потому что грязь уже подбиралась ко рту. Только это все ерунда, второй раз уже не страшно. Вот сейчас мы окажемся под землей…

Палыч сидел у костра один, надо полагать, рабочий день был в разгаре. Увидел нас и набросился:

— Опаздываете на работу! Оштрафую.

Санек хихикнул, как человек, хорошо понимающий шутку, но Палыч глянул на него так, что я подумал, может, и не шутит он, а? Корпорация есть корпорация, может быть, здесь своя система поощрений и наказаний? Интересно, как тут штрафуют? Вычитают проценты из заработанной силы? Палыч сердито посмотрел на нас и махнул рукой куда-то вперед:

— Ты на покойников, ты — на упырей, и чтобы за час управились! Куча работы сегодня, а они… эх! — Он щелкнул пальцами, и снова стало темно.

Я стоял в темноте с чем-то тяжелым в руках: палка не палка… А, лопата! Допустим, и что я с ней здесь делаю? И что я с ней делаю где? Ни черенка лопаты, ни собственного носа не видать, только стрекочут кузнечики и ухает сова. А было утро…

Впереди сверкнули два красных огонька. Подумал было, машина, но слишком быстро понял, что нет. Палыч сказал: «Ты на упырей, ты на покойников», — интересно, кто такой красноглазый достался мне?

Огоньков прибавлялось. Там и тут вспыхивали новые и новые пары красных глаз. Больше ничего не было видно. И хорошо, что не видно, и ладно. Ни к чему лишние эмоции на работе, сейчас я их всех не глядя… Судя по лопате — закопаю. Судя по красным глазам (они вроде бывают у упырей) — вгоню всем в спины черенок. И что же делать? Если перепутаю, Палыч по головке не погладит, вон какой сердитый был с утра!

Я так и стоял, а огоньки так и вспыхивали. Считать я уже боялся. Тут и там, как на улице в Новый год, целыми гроздьями, словно гирлянды на проводах! Хорошо, поделим на два (ведь у каждого по два глаза), все равно выйдет очень и очень много.

Главное — кроме глаз, я ни черта не видел. Пока не высунулась из темноты белая рука в лохмотьях и не схватила за майку. Я разглядел тогда, почему она белая: мяса нет, не рука, а одни кости. А лохмотья-то как раз из мяса и кожи… Нет, не противно, когда этакая конечность тебя хватает, меньше всего думаешь о брезгливости. Какая брезгливость, отбиваться надо!

Я с размаху саданул по руке, и она отпала. Уже лучше. Теперь нужно закопать… Пробовали рыть вслепую? Первое, что я сделал, — это вогнал острую кромку лопаты мертвяку в ногу. Понятное дело, ему это не понравилось. Мертвяк (или все-таки упырь?) взвыл и так наподдал мне оставшейся рукой, что я свалился плашмя на землю, ударившись при этом затылком о собственную лопату. А у кого-то фонарик есть!..