Пусть танцуют белые медведи - Старк Ульф. Страница 5

— Нам нужен именно этот!

Отец так шарахнул по огромному телевизору, что я испугался, что тот сейчас покатит прочь на своих черных круглых колесиках.

— Ну, что скажешь? — повернулся ко мне отец.

— Ей понравится, — ответил я.

— Да она будет без ума от счастья! — просиял отец.

— Ага. Старый-то ей уже давно надоел.

— Да она его терпеть не может, парень! Готова в любой день скинуть его с лестницы.

— Или в окно выбросить.

Отец сиял почище любого кинескопа.

— Вы сможете заплатить наличными? — с тревогой спросил продавец, суетившийся над оберточной бумагой.

— Ясное дело, — кивнул отец.

Он терпеть не мог покупать в рассрочку.

Папа выудил из кармана бумажник, послюнявил пальцы и торжественно извлек пять тысячекроновых бумажек и еще несколько банкнот по сотне крон, все это он выложил на прилавок.

— Вот!

Отец глаз не мог оторвать от коробки. Упаковочная бумага была вся в краснощеких гномах и порхающих снегирях, так что у телевизора получился и в самом деле рождественский вид.

— Спасибо! — поблагодарил отец.

Он протянул свою огромную ручищу продавцу, тот стал красным, как гном и, казалось, испугался, что отец вырвет ему сейчас руку и швырнет в окно.

— Желаю вам хорошего Рождества! — промямлил продавец.

— Уж не сомневайтесь, так и будет! — заверил его папа.

Все было готово.

Мама надела красное платье, как раз в тон к губной помаде, которую я собирался ей подарить. От папы за версту шибало лосьоном после бритья. Он следил, чтобы мама не пошла в мою комнату, где мы припрятали наш Сюрприз.

Первой явилась тетя Дагмар.

— Классный причесон! — похвалила она, проведя ладонью по моей бритой голове. Она стояла близко-близко, и от нее пахло гиацинтами из цветочного магазина, рука ее гладила меня по макушке, и я почти поверил, что этот рождественский вечер и впрямь будет удачным.

А потом гости стали прибывать один за другим. Обе мои бабушки и дедушка. Папины родители пришли вместе, а мамины развелись и старались навещать нас по праздникам по очереди, чтобы не встречаться. Ну и еще Сессан — поседевшая такса бабушки и дедушки.

— Как дела в школе?

Бабушка опустила руку мне на плечо. Ручища у нее — килограмм сто, не меньше!

Пока я решал, что ей ответить, вмешался дедушка:

— Жрать пора! Давайте-ка все к столу!

Ужин был накрыт в гостиной. Между елкой и старым «Люксором» мы поставили, раздвинув, кухонный стол. Он был похож на стол для бутербродов на пароме, что ходит на Аландские острова. Тут было много всякой всячины: колбасы, студень, паштеты, рождественский окорок, похожий на боксерскую грушу, салат с селедкой, мясные тефтели, горчица, сыр и нетронутая большая банка маринованных огурцов, свекла к холодцу и маленькие хрустальные рюмки для взрослых.

— Пожалуйста, налетайте! — пригласил отец.

И сам набросился на угощение, торопясь поскорее с ним разделаться, чтобы перейти к раздаче подарков. Дедушка ел молча, насупив брови, словно пытался решить заковыристую математическую задачу. Бабушка пристроилась рядом и все косилась на почти пустую мамину тарелку, где лежали лишь кружочки маринованных огурцов, которым, скорее для отвода глаз, составляли компанию кусочек печеночного паштета и тонюсенький ломтик солонины.

— В чем дело? Ты что, заболела?

Бабушка пристально посмотрела на маму.

— С чего ты взяла?

— Да ты же не ешь ничего, Риточка, милочка!

— Бросьте, она себя прекрасно чувствует! — вмешался папа.

— Может, с животом нелады? — наседала бабушка, не желая сдаваться.

— С животом! — подхватил отец радостно. — Пожалуй, можно и так сказать.

— С животом надо быть поаккуратнее, — наставительно сказала бабушка.

— Конечно, — согласился отец, — да мы за ним будем, как за малым дитем, ходить.

Бабушкина рука с сосиской на вилке так и застыла на полпути ко рту. Она сидела, словно на телевикторине, и таращилась на отца. Тот сиял ярче елочной гирлянды, а мама строила ему рожи, чтобы он угомонился. В конце концов она видимо, попыталась стукнуть его по ноге под столом, потому что из-под скатерти, как новогодняя ракета, внезапно выскочила Сессан. От испуга дедушка поперхнулся, и бабушке пришлось колошматить его по спине, чтобы тефтеля, попавшая не в то горло, выскочила назад.

— Аффе, — строго сказала бабушка, словно это дедушка был во всем виноват.

Сессан быстренько схватила выкашлянную дедушкой тефтельку и скрылась с ней под диваном. Снова воцарился покой и порядок — до тех пор, пока тетя Дагмар не посмотрела на свои часы.

— Господи, да сейчас же по телику показывают Дональда Дака! — всполошилась она.

Но «Дональд Дак» [5]пропал в бушевавшей на экране метели, а с ним и «Утиные истории», «Бык Фердинанд», «Леди и Бродяга» и все остальное.

Уж и не знаю, может, отец специально что-то там намудрил с нашим стареньким телевизором, но тот не показывал ничего, кроме шуршащего снегопада. Сколько мама ни лупила по ящику — ничего не помогало.

— Черт бы побрал тебя вместе с этой рухлядью! — шипела она на отца. — Скупердяй несчастный, не может купить нормальный работающий телик!

— Вот именно, — подхватил я, — жадина, каких мало!

Отец наслаждался нашей перепалкой. Он словно не хотел расставаться со старым теликом и все крутил ручки и с улыбкой смотрел на бушующий на экране буран.

— Ладно, оставь его, — сказала Дагмар. — Давайте хоть вокруг елки потанцуем.

Мы вытащили елку на середину комнаты, взялись за руки и стали водить хоровод, подбадривая себя громким, но нестройным пением. И так мы резвились до тех пор, пока дедушка, раскрасневшись, как рождественское яблоко, не заявил, что больше не может.

Тогда отец завел проигрыватель.

— Позволь тебя пригласить, — сказал он, беря маму за руку.

Элвис пел «Hard Headed Woman» и «А Fool Such as I» [6], а они танцевали так, как когда-то в самом начале. У мамы раскраснелись щеки, и она улыбалась своей ангельской улыбкой, так что был виден потемневший передний зуб. Елка растеряла половину иголок, а мама с размаху толкнула комод, где стоял вертеп, отчего Иосиф пустился в пляс вокруг Марии и младенца Христа, да столь резво, что в конце концов свалился на пол и потерял голову.

— А теперь настал черед подарков! — объявил папа.

— Гадство!

Дагмар попыталась натянуть маску рождественского гнома, но у той порвалась резинка. На Рождество Дагмар всегда была гномом [7]. И вот теперь она стояла с грустным видом и держала в руках свое лицо, на плечах ее было старое отцовское пальто, скрывавшее тело, а у огромных сапожищ лежал мешок с рождественскими подарками.

— Ну что теперь делать? Не могу же я выйти без маски!

— Сейчас мы вмиг все приделаем!

Я кинулся в родительскую спальню. Я знал, что мама хранит швейные принадлежности в желтом трюмо. Мне пришлось немного покопаться, прежде чем я нашел то, что искал, — небольшой кусок суровой нитки и иголку. Я уже собирался задвинуть ящик обратно, когда заметил, что что-то торчит между носовыми платками и старыми чулками.

Это был пакет, завернутый в белую бумагу и перевязанный коричневой лентой. Он был небольшой, и к нему была привязана открытка с рождественским гномом. Мама в своем репертуаре: сначала спрячет подарок, а потом о нем забудет! Папа-то бы, конечно, ничего прятать не стал.

Пока Дагмар возилась с маской, я сунул пакет на самое дно ее мешка. Я вообразил себя ангелом-спасителем, мне казалось, что сияющий нимб озаряет мою обритую голову.

— А вот и гном! — обрадовался отец. Он первым подбежал к двери и распахнул ее настежь.

В дверях стояла Дагмар. Ее красный колпачок развевался над только что подлатанной маской, карие глаза, прищурившись, смотрели сквозь крошечные отверстия, казалось, ей тысяча лет, не меньше, и прибыла она прямиком из Царства белых медведей.