Под знаком розы и креста - Кузьмин Владимир Анатольевич. Страница 17

– Адвокату порой тоже необходимо так рассуждать.

– А теперь вы разговор в сторону уводите, – заулыбался студент. – А я его в нужное русло верну. Было дело, меня из-за Пискарева едва не отчислили.

Тут Петя удивился очень сильно, потому что из предыдущего разговора ничего такого не должно было возникнуть.

– Дело, конечно, пустяковое, я о нем упоминаю, чтобы дальнейшее понятнее стало. Валентин забыл в аудитории книгу. Та была в газету завернута, я, не глядя, что за книга, принес ее в общежитие, чтобы на следующий день вернуть. А тут инспектор с проверкой. Нас же ежедневно, вернее, каждый вечер проверяют. В общежитии уж обязательно, на квартирах сейчас, как студентов много стало, это не получается. Так вот, инспектор едва не сразу принялся сверток развертывать, а там Папюс оказался! Книжка не запретная, но студентам ее читать воспрещается. Вроде пустяк, но инспектор вдруг взвился, стал кричать, мол, вот вы здесь чем занимаетесь, оккультизмом! Может, и в сектах богомерзких уже состоите!

– А вам пришлось сказать, что книга ваша?

– Пришлось. А еще я не сдержался и пару слов о свободах слова и совести добавил. Тут такое началось! Но Пискарев, едва узнав про инцидент, кинулся к ректору и сумел убедить, что тут вообще никто ни при чем. Что книгу он сам подобрал на скамейке в роще, – не бросать же КНИГУ! – что в глаза не видел и знать не знал, что это за книга, а раз не его она, так и забыл, а уж Михайлов, то есть я, вообще никогда в чужие вещи не заглядывает.

– То есть обошлось?

– Обошлось. А рассказал я это вот к чему. При всем моем хорошем к Валентину Пискареву отношении, он своими поступками не раз мог товарищей подставить. Очень авантюрен был! Мог завестись на ровном месте ни с того ни с сего. В трактире…

Тут Кирилл Михайлов аж закашлялся, про трактир ему говорить не стоило, это уж весьма строго каралось – посещение студентами трактиров.

– Ну, словом, где угодно. Раз! И возникнет у него каверза в голове. Чаще всего безобидная, но столь же часто непростая в исполнении, да еще последствиями неприятными грозящая. Все силы приложит, чтобы осуществить задуманное, пусть оно ему и многим другим боком выйдет. Я таких случаев с дюжину припомнить могу, если вам будет интересно, позже мне напомните.

– Хорошо.

– А теперь о главном. Пискарев очень увлекался литературой. Особенно современной поэзией, символистами в первую очередь. Но, как мне кажется, это увлечение было продолжением его главной страсти. Страсти ко всему таинственному, секретному, ну и к нелегальному, то есть к противозаконному, тоже. О всяких таинственных древних знаниях мог часами рассуждать. Впрочем, всегда делал вид, что сам к ним всерьез не относится, что для него это лишь повод развлечься. Про все тайные ордена знал, про мальтийцев, масонов, про, бог ведает, еще кого. Книг во множестве на эти темы прочел. Но главное, я уверен, он не раз предпринимал попытки вступить в тайное общество. Как, через кого, каким образом и в какое – не ведаю. Но пытался и не раз.

– Не расскажете, как вам это стало известно?

– От него самого. Его попытались втянуть в свой круг те, кого называют революционно настроенной молодежью. Уж само собой, у них имелось свое тайное общество, а обойти стороной Пискарева они никак не могли, да и Пискарев мимо пройти не смог бы. Позвали его на собрание. Он сходил. После рассказывал, как все это убого и скучно, что играют уже взрослые люди в игру и даже игру эту не могут сделать увлекательной. Одна говорильня и глупые прятки от якобы шпиков, за ними подсматривающих, пароль дурацкий, который нужно говорить даже человеку, которого знаешь и который сам тебе его назвал. Пожаловался он на это и сказал… Нет, в точности слова его мне не вспомнить. Своими перескажу. Сказал он, что в древних тайных обществах хотя бы эти самые игры обставлены должным, красивым и истинно таинственным образом. И что в самом деле ему не слишком верится, что эти тайные общества хранят по-настоящему важные древние знания, но что-то они хранят. И пусть у него до сей поры не получалось в них вступить, но он дорогу найдет обязательно.

– Да, тут по-другому и не понять.

– Вот и я говорю, что точно, пытался он вступить в масонский орден или еще куда, не раз пытался, но не вышло у него. А он очень хотел. Книги на эту тему читал, оккультизмом интересовался. Наверное, готовился.

Петя еще минут двадцать разговаривал с Кириллом Михайловым, а затем они распрощались. По пути вниз он заглянул на второй этаж, подошел к двери комнаты номер восемь. Среди фамилий жильцов имелись Телега, Бричка и Кучеров.

14

«Вещи с квартиры вашего протеже свезли накануне не наши старые знакомые, а их коллеги по другому ведомству. Друзья говорят, что Валентину не удалось получить работу каменщика [34], но он настойчиво ищет ее или похожую. Пока все. Скорей бы лето.

Петя».

Я перечитала телеграмму от Пети раза три подряд. Не оттого, что сразу не поняла сути, просто пыталась представить, как он ее писал. Наверняка в три приема. Сперва написал более подробно и теми словами, что отражали суть дела. Потом посмотрел, без чего невозможно обойтись, а что ничего и не добавляет. А после в коротком варианте заменил все слова, которые не хотел писать в телеграмме, на что-то, что я легко должна правильно понять и истолковать, но у других подозрений не вызывает.

Очень правильно поступил. Попадись телеграмма на глаза цензору и как бы он отреагировал, будь в ней написано: «С квартиры Пискарева, убитого в Москве, вещи вывозили жандармы. Друзья говорят, что Валентин не раз пытался вступить в масоны или другое тайное общество, но у него не получилось, и он стал искать другие пути в этот или какой другой тайный орден».

Да уж, наверное, неприятностей случилось бы немало, тут и его самого, и его отца запросто могли обвинить в связях с тайными обществами. Нынче такие времена.

А слова «Скорей бы лето», видимо, следовало прочесть так:

– Я очень соскучился и жду не дождусь, когда настанет лето, и мы сможем встретиться!

И не спорьте со мной!

Пока из телеграммы нового ничего узнать не удалось, разве что можно догадаться, охранка уделяет этому делу повышенное внимание. Вон как скоро и в Томске засуетились, и уж верно в Красноярске, на родине Валентина Пискарева, всяческие меры предприняли.

Бедный Петя, наверное, потратил на сыск весь день. Не хотелось бы, чтобы у него из-за этого были неприятности с учебой. А то сын градоначальника, а двойки из гимназии приносит! Нет, до двоек у него вряд ли дойдет. Кстати, мне и самой еще предстоит уроками заниматься. Но пока можно часочек поразмышлять, наверное, набралось вполне достаточно фактов, чтобы из них хоть какие-то зацепки извлечь. Жаль, что Петя далеко. Обычно мы с ним просто начинали рассуждать о том, что известно, и получалось очень здорово. В вагоне транссибирского экспресса рядом был Иван Порфирьевич Еренев, помощник прокурора и в прошлом сыщик с немалым опытом. С ним тоже было легко размышлять. А тут я осталась одна. Даже записывать разные важные мелочи некому, а я так привыкла, что это всегда делал Петя.

Пришлось самой взять лист бумаги.

Для начала я в его верхних углах нарисовала два квадрата. Это будут дома, где произошли убийства, в которых обвиняют Михаила Пушкина. Как ни странно, этот простой рисунок меня сразу настроил на деловой лад. Я быстро написала несколько строчек:

«Обдумать все, что связано с этими домами, и нет ли в них чего-то, что может иметь существенное значение.

Восстановить в подробностях хронологию событий.

Сравнить орудие убийства Пискарева и предполагаемое орудие убийства тети Михаила».

Отчего-то думать я начала с конца, но не перебивать же саму себя? Подумала и тут же пошла к телефонному аппарату. Назвала нужный номер, попросила пригласить Осипа Ивановича.

– Здравствуйте, Дарья Владимировна. А я только что от Михаила.