Академия и хаос - Бир Грег. Страница 48

Риссик Нумант — новое имя Дэниела и человек, которому было присвоено это имя, — был «создан» несколько десятков лет назад. Дэниел просто добавил ряд подробностей относительно внешности этого вымышленного персонажа, и пожилой мужчина, выдающийся деятель в области теории дипломатии, вернулся к жизни на Тренторе. Когда-то он вращался в высшем свете и появлялся на множестве вечеринок, но мало кто теперь помнил его. Некогда он имел репутацию коварного и безжалостного соблазнителя, однако надо отметить, что дамы, которых он соблазнял, предавались соблазну без всякого сожаления. Уже нескольких десятков лет он не принимал заметного участия в светской жизни Трентора, удалившись на планету Дау в звездной системе Тысячи Золотых Солнц, где (согласно слухам) более двадцати лет обучался тому, как сдерживать низменные инстинкты, в рядах приверженцев тайной секты под названием «монахи-кортиканцы».

Словом, «легенда» вышла настолько правдоподобной и совершенной, что Лодовик даже сожалел о том, что эта роль выпала ему ненадолго. Роботы удивляются не так, как люди. Лодовик обнаружил, что Дэниел намерен предоставить ему при выполнении порученного задания на Тренторе полную свободу и безнадзорность. Он должен был поселиться в небольшой квартире недалеко от торгового района в Имперском секторе (это была еще одна конспиративная квартира, пустовавшая, но регулярно оплачиваемая) и нанести несколько визитов старым знакомым, которые, без сомнения, помнили его либо совсем смутно, либо не помнили совсем. Постепенно, в течение несколько месяцев Риссик Нумант должен был вернуться на социальную сцену, произвести соответствующее впечатление, а затем — ждать нового эпизода, который ему предстояло сыграть в планах Дэниела, — быть может, этот эпизод каким-то образом касался Гэри Селдона.

Любят роботы тоже совсем не так, как люди. Лодовик в его нынешнем, новом качестве — качестве робота, не связанного ограничениями, накладываемыми Тремя Законами, — считал Дорс Венабили необычным творением, в некотором роде совершенным образцом для подражания. В Дорс он видел нечто такое, что люди бы назвали трагичностью. Она была немногословна и подавала голос только тогда, когда к ней обращались непосредственно, а в разговоры других роботов Дорс практически не вмешивалась. Казалось, она погружена в собственные мыслительные процессы, и Лодовик догадывался почему. Скорее всего понимал это и Дэниел.

Пристрастие к конкретному человеку могло сказаться на роботе крайне пагубно. Такие роботы организовывали всю свою внутреннюю эвристику в целях удовлетворения всех потребностей своего хозяина, для ликвидации любых проблем, с которыми тот мог столкнуться. Дорс, невзирая на ремонт и перестройку, произведенные Яном Кансарвом, пока не избавилась — а вероятно, никогда не сможет избавиться — от влияния Гэри Селдона. В древности такое состояние именовалось фиксацией. Лодовик знал, что Дэниел некогда пережил фиксацию на легендарном Бейли, Элайдже Бейли.

Дорс получала последние инструкции от Дэниела по микроволновой связи. Они стояли на расстоянии метра друг от друга в небольшой гостиной с низким потолком, а Лодовик терпеливо ждал у двери. Покончив с инструктажем, Дэниел обернулся к Лодовику:

— Скоро начнется судебный процесс над Гэри. По окончании процесса возникнут большие сложности. Сейчас мы все обязаны заняться самой важной работой…

Дорс подошла к ним, все трое теперь стояли по кругу. В голосе Дэниела слышалась дрожь. Он был озабочен — вероятно, это чувство было вызвано тем, что он слишком долго играл роль разных людей.

— Надвигается ключевой момент Времени Противостояния. Если нас постигнет неудача, в течение тридцати тысячелетий человечество ожидают распад и страшные страдания, ужас которых ни один из нас вообразить не в состоянии. Этого не должно случиться, и это не произойдет.

Лодовик тоже чувствовал дрожь, но она была вызвана другими ощущениями, и страх его был совсем иным. Он мог представить, что случится, если Дэниел одержит победу, — это означало тысячелетия тягучего, безопасного существования для человечества, со всех сторон обложенного мягкими подушками и скованного обшитыми бархатом цепями. В конце концов человечество от этой трогательной заботы превратится в огромную, уютно устроенную мирную массу, безмозглый грибковый нарост, за которым ухаживают услужливые машины. Дорс, ныне — Дженат Корсан, стояла между двумя роботами-мужчинами, спокойная и молчаливая, и ждала. Роботы и спокойствие выражают иначе, не так, как люди.

Дэниел еле заметно дал знак правой рукой. Лодовик и Дорс вышли.

Каждому из них предстояло сыграть новую роль. Ученые давно считают, что составленная Гаалем Дорником биография Гэри Селдона страдает наличием заметных пробелов. И когда речь идет о событиях, при которых Дорник не присутствовал лично, а также тогда, когда он был связан в свободе изложения событий официальным «житием» Селдона, и, тем более, в тех случаях, когда редакторы и цензоры срединного периода Эры Академии просто-напросто выпускали некоторые подозрительные абзацы, нам следует более глубоко изучать обстоятельства тех или иных событий, искать их тайные разгадки, дабы яснее понять, что именно произошло в том или ином конкретном случае…

«ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ», 117-е издание, 1054 г . Э.А.

Глава 39

За Гэри Селдоном явились в Стрилингский Университет. Пришедших было двое — мужчина и женщина, и они и не подумали сразу отрекомендоваться сотрудниками Комитета Общественного Спасения. Нет, они явились под видом студентов. В кабинет Селдона они вошли согласно предварительной договоренности — для того якобы, чтобы взять у него интервью для студенческой газеты.

Женщина, которая явно была главной из двоих, отогнула обшлаг гражданского платья и продемонстрировала Селдону официальный знак Комитета — звездолет, солнце и жезл правосудия. Она была невысокого роста, крепкого телосложения, широкоплечая, с тяжелым подбородком.

— Не стоит устраивать шумихи, — выразила она свое мнение.

Ее спутник — высокий худощавый мужчина со сосредоточенным выражением лица и снисходительной улыбкой, согласно кивнул.

— Конечно, не стоит, — отозвался Гэри и принялся собирать бумаги и библиофильмы в портфель, который приготовил как раз для такого случая. Он надеялся, что ему удастся поработать в свободное от судебных заседаний время.

— Это вам не понадобится, — сказала женщина, отобрала у Гэри все, что тот собирался взять с собой, и аккуратно положила рядом со столом. Несколько листков выбились из стопки, и Селдон наклонился, чтобы подровнять их. Женщина положила руку ему на плечо, он обернулся. Комитетчица решительно покачала головой.

— У нас нет времени, профессор. Оставьте на мониторе в вашем кабинете сообщение о том, что вас не будет на месте две недели. На самом деле вы можете вернуться и гораздо раньше. Если все закончится благополучно, вы сможете возобновить свою работу.

Гэри выпрямился, сжав губы, обвел взглядом кабинет и кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Но через несколько часов сюда должен зайти один мой сотрудник, а я не знаю, где его найти, чтобы предупредить.

— Мне очень жаль. — Женщина сочувственно приподняла брови. Затем без лишних слов комитетчики вывели Селдона из кабинета.

Поначалу Гэри сам не мог понять, как воспринимает собственный арест. Он нервничал? Испугался? Ни первое, ни второе слово не были бы преувеличениями. Но сверх того он ощущал уверенность, хотя во все, что лежало за пределами ближайшего будущего, нельзя было верить с определенностью. Быть может, то, что он видел с помощью Главного Радианта, было, скажем, не его линией жизни, а линией жизни другого профессора, другого ученого-психоисторика, который жил через пятьдесят или сто лет. Быть может, все закончится его незаметной казнью, и тогда конец всем его трудам.

Все сотрудники, которых Селдон собрал для работы над Проектом, будут уволены. Быть может, Дэниел вновь соберет их после смерти Гэри… Все это очень удручало. Но старость научила Гэри тому, что жизнь — это всего лишь своеобразная отсрочка смерти, и тому, что отдельные люди играют какие-то роли лишь в течение краткого промежутка времени. Некоторых, особо важных людей могли клонировать, если уж общество никак не могло без них обойтись. Конечно, Гэри не считал себя настолько выдающейся персоной, чтобы его клонировали… Однако выведенные им формулы в том или ином виде говорили именно о его значительности.