Ремейк первой любви - Мазаева Ирина. Страница 24

– М-м... – промямлила она в трубку.

– Как ты? Что с тобой? Чем занимаешься?

И тут ее прорвало. Она разрыдалась, рассказывая, что она на окраине города, на заброшенном стадионе, раздевалки которого переделаны под конюшню, и вот теперь на этой самой конюшне в одном из денников лежит самый лучший в мире конь и умирает, а она не знает, что делать, и может только вытирать ему морду сеном.

– Так, скажи-ка точно, где ты находишься? Это там, где тридцать первая маршрутка останавливается у авторемонтного завода? И дорога уходит вниз к стадиону? – неожиданно по-деловому спросил Саша.

– Да-а... А что?

– Ну тогда выходи, открывай дверь!

Не веря своим ушам, Лена выскочила на крыльцо. Так и есть! На стадион через футбольное поле въехало такси. Из него выскочила собственной персоной ее первая детская любовь, расплатилась и побежала навстречу. Лена верила и не верила в происходящее. Это был Саша Рамус! Только уже не тот, одиннадцатилетний, а какой-то взрослый, на голову выше Лены, но ставший еще красивее. И с гитарой за спиной.

– А ветеринарная клиника? – сразу включился в проблему Саша. – Ты им звонила?

Лена провела его в денник к Диалогу: жеребец лежал все в той же позе и стонал.

– В том-то и дело! – Лена бросилась к коню, обняла за шею. – Я позвонила им, а они говорят – привозите. А нужно, чтобы врач приехал, посмотрел! Сам видишь!

– Я дурак! – Саша ударил себя по лбу рукой. – У меня ведь были деньги, а я их потратил на такси до тебя.

– Не ругай себя! Все равно бы не хватило. Надо ведь сперва туда доехать, а потом обратно. А это считается уже не по городу, а за город – двойной тариф. Все бесполезно! И что делать? Просто стоять и смотреть, как Диалог умирает?

– Эх, была бы у нас машина, хотя бы «Жигули» – семьдесят одна лошадиная сила... – вздохнул Саша и в бессилии пнул ногой дверной косяк.

– У нас есть десять лошадиных сил и две лошадиные силенки, – сказала Лена и приняла решение.

Глава 16,

в которой даже Наташа решает, что ей нужно срочно влюбиться

Лена закрыла конюшню, спрятала ключ в потайное место и подошла к фаэтону.

– А ведь я никогда не управляла не то что двумя – даже одной лошадью! – засомневалась она.

Саша, державший под уздцы Забаву и Великую Удаль, успокоил ее:

– У тебя получится, я в тебя верю.

«Я в тебя верю!» – всю свою жизнь Лена мечтала, чтобы кто-то в нее поверил. И она залезла на облучок, взяла в руки вожжи:

– От винта!

Саша отпустил кобыл и уселся на сиденье рядом с ней:

– Сначала в горку, потом за дом, направо, там перекресток, но у нас главная дорога, и мы никого не пропускаем. А потом на объездную и за город по прямой.

– Откуда ты все это знаешь? – восхитилась Лена.

– У моего папы «Жигули»-«четверка», и он иногда дает мне водить. Я скоро пойду на права сдавать!

– Но-но! – прикрикнула Лена на лошадей и шлепнула их вожжами по бокам.

Кобылы поднатужились, дернули разом, тяжелый фаэтон сдвинулся с места и с трудом покатился по снегу. Главное было – выехать на дорогу, которую старательно чистили от снега, и подняться на скользкую горку.

У Лены дрожали руки. Сейчас ей казалось, что все произошло в каком-то полусне. Вот они открыли с Сашей створки гаража, где на ночь оставляли экипаж, выкатили его. Вот вдвоем – она объясняет, он повторяет ее действия – надели кобылам уздечки, хомуты, расправили шлеи. Завели к дышло Забаву, пристегнули постромки, вывели Великую Удаль... Одна Лена ни за что бы не справилась. Одна бы она и не решилась...

Встреться она с Сашей где-нибудь в другом месте – растерялась бы. И подойти-то не рискнула бы, не то что заговорить! Позвони он – согласилась бы она с ним встретиться? Неизвестно. Только-только с одним кавалером у нее ничего не вышло – захотелось бы ей с другим встречаться? Да еще с кем?! С первым красавцем, с самым талантливым мальчиком из летнего лагеря! И кому? Ей! Далеко не самой красивой и совсем бесталанной девчонке...

Но сейчас Лене было не до этого. Лошади вытянули фаэтон в гору. Они выехали на улицу. На освещенную улицу, по которой сновали машины со включенными фарами, и все это слепило глаза. Лене стало страшно, она растерялась. Но мысль о Диалоге, который лежал там и, может быть, умирал, заставила ее взять себя в руки. И близость постоянно подбадривающего ее Саши придала девочке сил.

– Н-но! – громко крикнула она кобылам. – Пошли, пошли! – и послала их рысью.

Быстро покатился фаэтон. Лена аккуратно объезжала припаркованные машины. Следила и за теми, кто обгонял слева. Вот и перекресток.

– Едем, едем! Они нас пропускают! – крикнул Саша.

И правда, машины на перекрестке замерли, пропуская серых в яблоках, высоких и красивых орловских рысаков и черный лакированный фаэтон, отделанный красной кожей, с двумя подростками на облучке: девчонкой, смело управлявшей лошадьми, и парнем, прижимавшим к груди гитару...

Выехали на объездную.

– Н-но, милые мои, н-но, мои хорошие! – Лена колотила кобыл вожжами. – Простите меня, но нужно, нужно поторопиться!

И лошади скакали по ночной дороге, высекая подковами искры из асфальта. Километр, два, три... Сколько лошади могут сказать без перерыва? Лена не знала, но ей казалось: если она не будет гнать, случится что-то непоправимое, страшное...

Вот и бывший совхоз проехали, вот здание клиники показалось, и фонарь над входом горит. Лена подогнала фаэтон вплотную к двери, отдала Саше вожжи, а сама спрыгнула и бешено заколотила в запертую дверь. Вышел ветврач:

– У нас... там... лошадь... – едва смогла выдохнуть после длительной скачки Лена.

– Я же вам сказал – приводите. А поехать я никуда не могу, – ветеринар зевнул и почесал бок. – У меня дежурство здесь. Без выездов, – он развернулся и ушел.

Все было зря! И ее решительность, и счастливый случай, приведший к ней Сашу, и безумная скачка через ночь.

– Подержи-ка... – Саша спрыгнул с облучка, вручил ей вожжи.

И скользнул в не успевшую захлопнуться за ветврачом дверь.

Через пять минут он фактически за шиворот выволок коновала на улицу. Лена совсем растерялась: ветеринар, конечно, был не таким уж и солидным – максимум лет на десять старше них, но все-таки вполне взрослым, чтобы с ним можно было так обращаться.

– Там лошадь умирает, а вы! – в другой руке Саша держал чемоданчик ветврача.

– Вы совсем обалдели... – лениво протянул тот, усаживаясь на пассажирское сиденье.

У Лены от сердца отлегло. Саша подсадил ее на облучок и запрыгнул сам, подхватив в объятия свою гитару, с которой, как у Лены сложилось впечатление, он вообще никогда не расставался.

Путя с Улей, словно понимавшие всю серьезность момента, рванули с места. И ветеринар, которого звали Пашей, только и успел крикнуть: «Э, полегче!» – как они уже понеслись, едва ли не обгоняя машины на трассе.

А на конюшне уже были и Катя, и Сергей, и Аня с Наташей. Они так же, как Лена поначалу, суетливо бегали вокруг жеребца и не знали, что делать.

– Ты где была? – накинулись все на Лену, но, увидев идущего за ней ветврача, тут же, наоборот, стали обнимать ее и кричать: «Молодец!» и «Ура!»

– Микотоксикоз, – сказал коновал-Паша, когда все уже было сделано.

Диалог был исколот со всех сторон, напоен раствором глюкозы и наконец оставлен в покое.

Видя, что никто ничего не понял, врач решил пояснить свой диагноз:

– Микотоксикоз – отравление грибком, который поражает сено. Рулон или тюк полежит в сыром месте, сбоку начнет плесневеть. Если не заметить и дать такое сено лошади, у нее случается отравление. А если пропустить начало заболевания, то все, она больше никогда не встанет. Обратись вы с вашим рысаком завтра – боюсь, было бы поздно. Так что ладно, я уже не сержусь на вашу девочку, – он покосился на Лену, – и ее друга за то, что они меня фактически похитили из ветлечебницы.

– Ну... – Лена покраснела, – лошадь же умирала... А вы давали клятву Гиппократа!..