Музыка, звучащая в крови - Бир Грег. Страница 3

— Ты, надо понимать, шутишь? — спросил я, взглянув на него в упор. — Или нет?

— Слушай, они действительно знали, что значит становиться лучше, совершеннее. Они видели направление развития, но, находясь в телах бактерий, были очень ограничены в ресурсах.

— И насколько они оказались умны?

— Я не уверен. Они держались скоплениями по сто — двести клеток, и каждое скопление вело себя как самостоятельная особь. Может быть, каждое из них достигло уровня макак-резуса. Они обменивались информацией через фимбрии — передавали участки памяти и сравнивали результаты своих действий. Хотя наверняка их сообщество отличалось от группы обезьян прежде всего потому, что мир их был намного проще. Но зато в своих чашках они стали настоящими хозяевами. Я туда запускал фагов — так им просто не на что было рассчитывать. Мои питомцы использовали любую возможность, чтобы вырасти и измениться.

— Как это возможно?

— Что? — Он, похоже, удивился, что я не все принимаю на веру.

— Запихнуть так много в столь малый объем. Макака-резус — это все-таки нечто большее, чем просто калькулятор, Верджил.

— Возможно, я не очень хорошо объяснил, — сказал он, заметно раздражаясь. — Я использовал нуклеопротеидные компьютеры. Они похожи на ДНК, но допускают интерактивный обмен. Ты знаешь, сколько нуклеотидных пар содержится в организме одной-единственной бактерии?

Последнюю свою лекцию по биохимии я слушал уже довольно давно и поэтому только покачал головой.

— Около двух миллионов. Добавь сюда пятнадцать тысяч модифицированных рибосом — каждая с молекулярным весом около трех миллионов — и представь себе возможное количество сочетаний и перестановок. РНК выглядит как длинная спираль из бумажной ленты, окруженная рибосомами, которые считывают инструкции и вырабатывают белковые цепи. — Слегка влажные глаза Верджила буквально светились. — Кроме того, я же не говорю, что каждая клетка была отдельной особью. Они действовали сообща.

— Сколько бактерий ты уничтожил в чашках Петри?

— Не знаю. Миллиарды. — Он усмехнулся. — Ты попал в самую точку, Эдвард. Как планета, населенная E.coli.

— Но тебя не за это уволили?

— Нет. Прежде всего они не знали, что происходит. Я продолжал соединять молекулы, увеличивая их размеры и сложность. Поняв, что бактерии слишком ограниченны, я взял свою собственную кровь, отделил лейкоциты и ввел в них новые биочипы. Потом долго наблюдал за ними, гоняя по лабиринтам и заставляя справляться с химическими проблемами. Они показали себя просто великолепно. Время на их уровне течет гораздо быстрее: очень маленькие расстояния для передачи информации, и окружение гораздо проще… Затем как-то раз я забыл спрятать свое компьютерное досье под секретный код. Кто-то из руководства его обнаружил и догадался, чем я занимаюсь. Скандал был страшный! Они решили, что из-за моих работ на нас вот-вот спустят всех собак бдительные стражи общественной безопасности. Принялись уничтожать мою работу и стирать программы. Приказали, чтобы я стерилизовал свои лейкоциты. Черт бы их побрал! — Верджил скинул лабораторный халат и начал одеваться. — У меня оставалось от силы дня два. Я отделил наиболее сложные клетки…

— Насколько сложные?

— Они, как и бактерии, держались группами штук по сто. И каждую группу по уровню интеллекта можно было сравнить, пожалуй, с десятилетним ребенком. — Он взглянул мне в глаза. — Все еще сомневаешься? Хочешь, я скажу тебе, сколько нуклеотидных пар содержится в клетках млекопитающих? Я специально запрограммировал свои компьютеры на использование вычислительных мощностей лейкоцитов. Так вот, черт побери, их десять в десятой степени! И у них нет огромного тела, о котором нужно заботиться, растрачивая большую часть полезного времени.

— Ладно, — сказал я. — Ты меня убедил. Но что было дальше?

— Дальше я смешал лейкоциты со своей кровью, набрал шприц и ввел все это себе обратно. — Он застегнул верхнюю пуговицу рубашки и неуверенно улыбнулся. — Я запрограммировал их на все, что только можно, общаясь с ними на самом высоком уровне, который допускают энзимы и тому подобное. После чего они зажили своей жизнью.

— Ты запрограммировал их плодиться и размножаться? Становиться лучше? — повторил я его фразу.

— Я думаю, они развили кое-какие характеристики, заложенные в биочипы еще на стадии кишечных бактерий. Лейкоциты уже могли общаться друг с другом, выделяя в окружающую среду химически закодированные участки памяти. И наверняка они нашли способы поглощать другие типы клеток либо преобразовывать их, не убивая.

— Ты сошел с ума.

— Но ты сам видел изображение на экране! Эдвард, меня с тех пор не берет ни одна болезнь. Раньше я простужался постоянно, зато теперь чувствую себя как нельзя лучше.

— Но они у тебя внутри и постоянно что-то находят, что-то меняют…

— И сейчас каждая группа не глупее тебя или меня.

— Ты действительно ненормальный.

Он пожал плечами.

— Короче, меня вышибли. Решили, видимо, что я попытаюсь отомстить за то, как они расправились с моей работой. Поэтому меня выгнали из лаборатории, и до сего момента мне не представлялось настоящей возможности узнать, что происходит в моем организме. Три месяца уже прошло.

— И ты… — Я едва поспевал за перегоняющими друг друга догадками. — Ты сбросил вес, потому что они улучшили у тебя жировой обмен. Кстати, кости стали прочнее, позвоночник полностью перестроен…

— У меня никогда не болит спина, даже если я сплю в очень неудобной позе.

— Сердце у тебя тоже выглядит не так.

— Про сердце я не догадывался, — сказал он, внимательно разглядывая изображение на экране. — А насчет жира… Об этом я думал. Они вполне могли улучшить у меня обмен веществ. В последнее время я никогда не чувствую себя голодным. Привычки в еде у меня не слишком сильно изменились — по-прежнему хочется того, чего и всегда хотелось, — но почему-то я ем только полезные продукты. Видимо, они еще не поняли, что представляет собой мой мозг. Они освоили железистую систему, но пока не осознали глобальной картины, если ты понимаешь, что я имею в виду. Они еще не знают, что я — это я. А вот что такое репродуктивные органы, усвоили просто замечательно.

Я взглянул на экран и отвел глаза.

— Нет, внешне все выглядит нормально. — Он захихикал. — Но как, ты думаешь, я подцепил эту красотку Кандис? Она рассчитывала просто на одноразовое приключение с технарем. Я и тогда уже неплохо выглядел: без загара, но уже постройнел и одевался весьма прилично. Ей, видишь ли, никогда раньше не попадался технарь, ну и она решила попробовать ради смеха… Но мои маленькие гении не давали нам спать чуть не до утра, и с каждым разом они становились все умнее и умнее. Я был словно в лихорадке.

Улыбка исчезла с его лица.

— Но однажды ночью я почувствовал, как у меня по всей коже бегают мурашки. Я здорово тогда напугался и решил, что эксперимент выходит из-под контроля. Кроме того, меня беспокоило, что может произойти, когда они преодолеют гематоэнцефалитический барьер и узнают обо мне, о настоящих функциях клеток головного мозга. Поэтому я начал кампанию сдерживания. Насколько я понимал, они пытались проникнуть в кожу, потому что по поверхности прокладывать коммуникационные каналы гораздо легче, чем устанавливать цепи через органы, мускулы и сосуды или в обход им. По коже получалось проще. Пришлось купить кварцевую лампу… — Тут он перехватил мой удивленный взгляд. — В лаборатории мы разрушали белок в биочипах, подвергая их ультрафиолетовому облучению, а я чередовал лампу дневного света с кварцевой. В результате они не лезут на поверхность, а я получаю отличный загар.

— Ты еще можешь получить рак кожи, — добавил я.

— Думаю, они сами сделают все, что нужно, чтобы меня уберечь. Как полицейские патрули.

— Ладно. Я тебя обследовал, ты рассказал мне историю, в которую трудно поверить… но чего ты теперь от меня хочешь?

— Я не настолько беззаботен, как могло показаться, Эдвард. Меня по-прежнему не оставляет беспокойство, и я хотел бы найти какой-нибудь способ ограничить их прежде, чем они узнают о моем мозге. Ты сам подумай: их теперь триллионы, и каждый не глупее меня. Они в определенной степени сотрудничают, так что я, возможно, умнейшее существо на планете, но на самом деле у них еще все впереди. Я бы не хотел, чтобы они захватили надо мной власть. — Он рассмеялся, и у меня по спине пробежал неприятный холодок. — Или украли душу… Поэтому я прошу тебя подумать над каким-нибудь способом ограничить их. Может быть, этих маленьких чертенят можно поморить голодом? Подумай. — Он вручил мне листок бумаги со своим адресом и телефоном, затем подошел к клавиатуре, убрал изображение с экрана и стер данные обследования. — Пока никто, кроме тебя, ничего не должен знать. И пожалуйста… поторопись.