Трофейная банка, разбитая на дуэли - Крапивин Владислав Петрович. Страница 59

Обычно Лёнчик носил балахонистый наряд, в котором Лодька увидел его здесь в первый день. Но к подъему и спуску флага надевал свой черный матросский костюм (только уже, конечно, без чулок). Видимо, Лёнчик считал, что матроска с короткими штанами придает ему подтянутый пионерский вид, необходимый на торжественной линейке...

Лодька однажды после сигнала "Подъем" заскочил в палату к младшим, чтобы сфотографировать какого-нибудь зевающего лентяя (не для критики, а ради смеха). Лёнчик сидел на заправленной койке и расправлял поверх матроски повязанный алый галстук.

Вожатая Маша назидательно сказала:

— Арцеулов, ходил бы ты всегда в таком виде. А то похож на шпану в своем картузе и великанских штанах.

Лёнчик, поздоровался с Лодькой глазами, а Маше досадливо объяснил:

— Потому что я уж-жасно боюсь комаров. То есть не я боюсь, а мой организм. У меня на комариные укусы повышенно негативная реакция...

Лодька ему посочувствовал, сказал Маше:

— Это возрастное. У некоторых. Меня три года назад в лагере комары тоже ели поедом...

Лодька "щелкнул" сладко зевающего лентяя Андрюшку Гаврина (тот показал язык), и пошел на линейку. Становиться в строй он не стал, потому что была мысль: сделать снимок, разоблачающий "строевого командира" Геночку Брюквина и тем отомстить ему за Лёнчика.

Геночка был ветеран лагеря и завзятый активист. Чтобы Геночку да не выбрали в совет дружины — такого просто быть не могло! А на этот раз он без лишней скромности дал понять старшей вожатой Алле Михайловне, что желает стать председателем совета. У Аллочки, однако, была своя кандидатура — похожая на полновесную тетю восьмиклассница-комсомолка Татьяна Седых, у которой под белой блузкой явственно просвечивал "держатель бюста". Несомненно, фигура более авторитетная и внушительная, чем небольшой, пухленький и вертлявый Брюквин.

— Геночка, знаешь что? — повела дипломатическую линию Алла Михайловна. — Давай сделаем так. Ты по-джентльменски уступишь председательскую должность Танечке, а тебя мы назначим специальным заместителем — командиром по строевым делам. У тебя ведь больше склонностей командовать, а не заседать. А?

Брюквин подумал и снисходительно кивнул. Склонностей командовать у него было больше.

Чаще всего эту склонность он проявлял на Лёнчике Арцеулове.

На утренней линейке полагалось сдавать рапорта. Командир октябрятского отряда сдавал рапорт последним. Черненький гибкий Арцеулов  старательно маршировал по желтому песку площадки к Брюквину, вставал по стойке смирно и салютовал:

— Товарищ заместитель председателя совета дружины! Младший отряд пионерского лагеря "Сталинская смена" к проведению назначенного распорядком дня готов! Настроение бодрое! Больных и отсутствующих нет! Рапорт сдан!

И что дальше? Брюквину бы салютнуть в ответ: "Рапорт принят", и гуляй Лёнчик на место. Но очень часто (примерно через раз) Геночка деревянным голосом отвечал:

— Рапорт не принят. Твой отряд не умеет стоять в строю. Наведи порядок. Кр-ругом...

Лёнчик, не дрогнув лицом (но, конечно, дрогнув в душе) поворачивался через левое плечо и по-строевому мерил тонкими ногами расстояние до своего отряда. Там он проходил вдоль строя, что-то говорил тихонько своим преданным подчиненным (те замирали), отдавал негромкую команду и шагал отдавать рапорт снова.

— Рапорт принят, —  сообщал на этот раз Геночка и снисходительно отдавал салют.

Лёнчик ни разу никому не пожаловался, но другим это наконец надоело. На совете дружины (где Лодька присутствовал, как фотожурналист) Брюквину стали делать внушение. Он, однако, заявил, что, если его выбрали строевым командиром, то пусть не вмешиваются. Он командует всерьез и справедливо требует на линейке дисциплину.

Монументальная председательша Татьяна Седых возмутилась:

— Подумаешь, ребенок в строю ухо почесал или чихнул! Почему ты только Лёнчика гоняешь туда-сюда, а к старшим не придираешься?

Геночка сразу нашел ответ:

— Потому что их уже не перевоспитаешь!

— А тебя еще можно перевоспитать? — поинтересовался Лодька.

— Не твое дело! — возмутился Брюквин. — Ты вообще не член совета!

— Ладно, кончится совет, я тебе напинаю... седалищную область, — пообещал Лодька. Это возмутительное (с точки зрения Брюквина) заявление почему-то не вызвало бурного негодования у лагерного актива, лишь Аллочка погрозила корреспонденту Глущенко пальцем.

Пинать Брюквина Лодька, разумеется, не собирался, он разработал другой план. После каждого "рапорт не принят" у Брюквина делалось очень довольное лицо, следовало только поймать момент...

И вот опять линейка. Вынос дружинного знамени. Знаменосец — стройный белокурый Виталик Ланчиков — всегда шагал со знаменем легко, словно едва касался сандалиями площадки. Слева от него старательно молотил в барабан десятилетний Олежка Банченко. Справа дудела в серебристый горн голенастая и веснушчатая Томка Горячева. Веснушки у нее были такие, словно кто-то обмакнул в коричневую краску толстый палец и беспорядочно запятнал Томкины щеки лоб и подбородок. Во время игры на горне они злорадно отливали бронзой. Томка дула прямо Виталику в ухо. Понятное дело, нарочно. Виталик несколько раз говорил ей по-хорошему: "Уймись ты, холера!" Но она не понимала. Однажды Виталик даже обратился к вожатому Вите:

— Скажите вы этой пятнистой гиене, чтобы не дудела мне в барабанную перепонку, я с шага сбиваюсь.

Витя сказал. А она все равно...

Лодьке  Томка нравилась. Не так, как нравилась недавно Стася, а скорее, как приятель-мальчишка. Он разговаривал с ней, пожалуй, чаще, чем с остальными. Потому что беседовать с Томкой было просто, она никого из себя не строила, рассуждала ясно и коротко, на вопросы отвечала без хиханек-хаханек и дельно.

И вот однажды Лодька спросил ее в упор:

— Чего ты все время изводишь Витальку? Он тебе нравится?

— Пожалуй, да, — сразу ответила Томка.

Лодька посоветовал:

— Скажи ему прямо.

Томка слегка сбилась:

— Ну... я скажу, а он подумает не так. Я ведь не хочу лезть к нему в подруги. Если хочешь знать, у меня, в нашем классе, есть очень хороший друг, с детского сада. Мы с ним всегда рядом...

— А тогда для чего тебе Виталька? — Лодьке стало слегка жаль его.

— Лодик, понимаешь... ну, мне просто хочется, чтобы он разок посмотрел на меня по-хорошему. Сама не знаю, зачем...

— Для начала перестань дудеть ему в ухо!

— Я пробовала. Тогда он совсем не смотрит...

— Заколдованный круг, — сказал Лодька. Чем помочь им обоим он не знал...

Но все же перед этой линейкой Лодька попросил Томку, чтобы Витальку она пощадила. Ничто не должно было нарушать ход линейки до сдачи рапортов. Мало того, Лодька по секрету от Лёнчика попросил двух пацанят из его отряда устроить в строю небольшую возню — объяснил, зачем это надо. И они устроили! И, конечно, "строевой командир" не принял рапорт Арцеулова. А Лодька с аппаратом заранее выбрал позицию — поближе к Брюквину. Когда Лёнчик привычно (и на этот раз даже чуть понурившись — вот удача!) шагал мимо, Лодька навел объектив на Геночкино лицо. Оно светилось удовольствием и ощущением власти.

В лаборатории Лодька сразу проявил и высушил пленку, настроил увеличитель. Скадрировал снимок (он уже знал, что такое "кадрировать"). И получилось — то, что он задумал!

На сильно увеличенной фотографии с левого края был крупно виден Лёнчик. Не весь, а по колено, со срезанным правым плечом, и заметно, что понурый. Изображение получилось не резким, но Лодька так и хотел. Зато Геночка Брюквин сиял во всей красе. Круглолицый, уверенный, полный командирского величия. Ну, прямо фельдмаршал-победитель...

В тот же день большущий снимок под названием "Опять рапорт не принят..." появился в газете "Зрачок" (и никто на этот раз не исправлял букву!). Геночка ходил злющий, а народ шумно веселился.

Лодьке на Брюквина было наплевать, но слегка покусывало опасение: не обиделся бы Лёнчик. Однако тот ничуть не обиделся, сам подбежал и спросил: