Трофейная банка, разбитая на дуэли - Крапивин Владислав Петрович. Страница 7

— Борь, корабль это слишком обыкновенно. Давай сделаем старика, который зовет золотую рыбку. Для Матвея Андреича это в самый раз, он вон как любит Пушкина...

Борька спорить не стал. Только заметил, что с рыбкой будет немало возни.

— Надо рисовать, вырезать, чешую процарапывать...

— Ничего не надо! Есть готовые! На свалке их полным полно!

В военные годы Завод пластмасс (у которого был тогда номер 666) выпускал, говорят, взрывчатые вещества — чуть ли не начинку к снарядам для "катюш"! — а после победы начал штамповать из целлулоидных смесей всякую мелочь: портсигары, тарелки, расчески, вазочки и множество дешевых игрушек. Видать, мирное производство не всегда ладилось, потому что среди пахнувших едкой химией отвалов и осыпей было много заводского брака: раздавленные желтые пупсы (которых Лодька тайно жалел), скрученные гребешки, треснувшие стаканчики для бритья, кривые пистолетики, петухи с обломанными хвостами, дырявые лодочки... Были и рыбки, которых при изготовлении полагалось склеивать из двух половинок, но которые не всегда склеивались и потому летели в мусор...

Лодька и Борька почти сразу отыскали несколько "половинчатых" рыбешек длиной с мизинец — желто-золотистых, симпатичных, улыбчивых. Таких, что сами просились на гребень крутой изумрудной волны. Правда, оба "рыбака" изрядно перемазались жирной пахучей пылью, но добыча того стоила. К тому же, кроме рыбок, их ждала и другая находка — неожиданная и удивительная!

Когда выбрались с осыпи к рыжей от ржавчины груде металлолома, Лодька зацепился брезентовым полуботинком за рваный клеенчатый ремешок. Тот высовывался из под мятого кровельного листа. Лодька пригляделся — похоже на ручку хозяйственной сумки. Потянули, выволокли с великим трудом. Ох и тяжесть! Ну и понятно: сумка была наполнена медными и латунными штуковинами. Всякие патрубки, вентили, тяжеленные болты, сломанные подсвечники,  остатки непонятных механизмов, мотки желтой проволоки и даже безголовая статуэтка голой тетки. Разглядывать тетку Лодька и Борька застеснялись, но другие "фиговины" рассматривали с интересом.

Понятно, что в руках у них оказался клад. Какой-то хитрец насобирал эту медь, чтобы сдать на базу утильсырья. Видать, накопил это добро и до времени припрятал. На базе, что на углу Профсоюзной и Герцена, принимали всякий металл, но за железо и чугун давали копейки, а медь стоила во много раз дороже.

Интересно — сколько дадут за все это?

Лодька и Борька заоглядывались. Но сейчас, кроме них, на свалке не было ни одного "добытчика". И вообще в логу — ни поблизости, ни вдали — никто не усматривался.

— Сильный был парень... а то и дядька... раз приволок сюда эту тяжесть, — заметил Борька.

— А может, не один...

— Такие дела обычно творятся в одиночку, — значительно произнес Борька. — Нам повезло, что вдвоем. Но тоже придется попотеть...

У Лодьки что-то зацарапалось внутри.

— Борь...

— Чего? — с неприятным ожиданием поморщился тот.

— Ну... нехорошо как-то...

— Почему? Это же все наверняка краденое! Иначе бы не стали прятать!

— А может, и не краденое. Может, человек честно насобирал, где мог, а спрятал на всякий случай. Не знал, где хранить...

— Ох уж, не знал! Прячут лишь то, что жульнически добытое...

— А мы... будет не жульнически, что ли? Получится "вор у вора дубинку украл"...

Борька засопел и высказал "литературное" возражение:

— Когда Том и Гек нашли в пещере золото, которое там спрятали бандиты, разве кто-то говорил, что они воры? Они были искатели клада...

— Вот именно искатели! Они специально искали, даже рисковали жизнью. А мы... А если это пацаны, вроде нас, копили медь для денег на что-то важное? Вдруг, тоже на мяч...

— Ну и... так им и надо. В другой раз не будут разинями...

Но Лодька видел, что в Борьке теперь, как и в нем, скребутся сомнения. Ведь тот читал те же книжки, что и Лодька, любил те же фильмы, где у красных конников и мушкетеров главнее всего были справедливость и честь. И вообще они смотрели на жизнь одинаково. Может, порой Борька смотрел чуть попроще и бывал иногда... ну, попрактичнее, что ли, но не настолько же, чтобы по крупному счету лукавить с другом и совестью... Тем более, что в карманах лежали рыбки, одна из которых предназначалась для Матвея Андреича. Подарок для доброго учителя и похищение чужой добычи — как-то оно не укладывалось рядом...

— Давай засунем обратно, — уже решительно сказал Лодька.

— Тьфу... давай... Но имеем же мы право хоть на маленький трофей!

— На какой?

— Вот на этот! — Борька поднял в кулаке несколько обмотанных проволокой трубок. Длиной сантиметров тридцать.

— Конечно, имеем!

Хотя во Всеволоде Глущенко временами и оживал этакий "кавалергард и дворянин", однако даже он не смог бы сейчас упрекнуть Лодьку в нечестности. Трубки были военным трофеем, законным призом (и, к тому же такой мелочью по сравнению с общим весом!). Если медь принадлежала жулику — тут вообще нет вопросов. Если это ребячья добыча, пусть скажут спасибо, что им вернули находку в целости и сохранности. Почти...

Кроме трубок, Лодька прихватил прямоугольную печать, на которой прочитал поставленные задом наперед буквы:

ТЮМЕНСКОЕ ДОБРОВОЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО

СТРАХОВАНIЯ  ОТЪ ПОЖАРОВЪ

И НАВОДНЕНIЙ

Кроме этих букв на печати был якорь в кружочке и мелкие цифры на вертящихся железных роликах.

Борька, жалеющий, что не усмотрел для себя такую интересную вещицу, завладел медным узорчатым шариком — похоже, что головкой от пресс-папье...

Потом они укрыли тяжеленную сумку в прежнем тайнике, и Лодька добросовестно спрятал под железный лист ее клеенчатую ручку...

Глава 2. Боевые забавы

Чтобы закончить историю с золотой рыбкой, надо забежать вперед.

Конечно, Лодька и Борька соорудили мозаику. У Борьки в кладовке нашелся кусок текстолита, из него выпилили прямоугольник размером с развернутую тетрадь. Ацетоном наклеили на него подогнанные друг к дружке кусочки пластмассы "морских" расцветок — это были волны и штормовое небо. На них поместили желтый берег с коричневыми "камнями", а на краю берега — сложенную из разноцветных квадратиков и треугольничков фигурку старичка. У него была голова с круглым носом, белым клинышком-бородкой и седыми, разлохмаченными ветром волосами. Вскинув голову, старик выкрикивал жалобную просьбу Рыбке. А выпуклая желтая Рыбка смотрела на него с высокого гребня волны: "Не печалься, ступай себе с богом..."

Закончили работу, отдышались от ацетона (дело было в комнате у Борьки), полюбовались.

— Хоть на выставку, — заявил Борька без лишней самокритики. — Или повесить у себя. Если бы не Матвей Андреич...

Готовую работу вставили в рамку. Ее, подходящую, заранее отыскали в Борькиной кладовке и заново покрыли лаком.

— Мам, смотри! Шикарно, да?

Софья Моисеевна вдвинулась в комнатку на вечно больных, опухших ногах. Согласилась ровно-жалобным голосом (тон этот — от привычки к постоянным жизненным бедствиям, одним из которых был Борька):

— Красиво, ничего не имею против. Только запахов тут вы напустили вашим клеем...

— Щас развеется... Мы это в подарок Матвею Андреичу!

Софья Моисеевна отозвалась все так же печально:

— Лучше бы Евгении Евгеньевне подарили. А то вот как впишет она тебе двойку на переэкзаменовке... Ты, Боря, совсем не занимаешься. Вот сделаешься второгодником... Моня приедет, опять надает тебе подзатыльников...

Моня был старший брат, он учился в машиностроительном техникуме и всегда на отлично.

— А я чё! Я каждый день учебник читаю... — притворно заныл Борька. А Лодька уже который раз пожалел, что судьба с Борькой и с ним обошлась так нелепо.

Что ей, судьбе, стоило засунуть их в один класс! Но когда они кончили начальную, девятнадцатую школу и были  записаны в десятилетку, оказалось, что Аронский — в пятом "А", Глущенко же — в другом. Даже не в "Б" и не в "В", в "З"! Вот такое количество пятиклассников набралось в только что построенной мужской средней школе № 25 в сорок восьмом году двадцатого века. В классах от "А" до "Г" изучали английский язык, в остальных — немецкий. Лодька тогда изрядно огорчился: человеку, который собирается в моряки, английский гораздо нужнее! Но разве мальчишек спрашивали!.. А Борьке было все равно — что английский, что немецкий, в моряки он не собирался и вообще толком не знал, кем будет: может, певцом, если после взросления не пропадет голос, а может, начальником строительства, потому что любил придумывать проекты городов...