Рожок зовет Богатыря - Воронкова Любовь Федоровна. Страница 38

Сережа стоял и играл. Сердце немножко волновалось: а вдруг ушел золоторогий бродяга, убежал куда-нибудь в далекие солонцы вместе с кабарожьим стадом? А может, медведь угнал его?.. А может, стоит где-нибудь недалеко и слушает, но не хочет выйти, да так и простоит там до вечера?..

— Забыл тебя Богатырь, — вздохнул Алеша.

— Позабыл, видно, — согласился объездчик. Но Иван Васильич, глядя в тайгу прищуренными глазами, негромко возразил:

— Не должно бы... Нет, не должно бы.

— Не забыл, не забыл, — торопливо подтвердила и Катя, — ни за что не забыл!

Все они тихо стояли у окон и смотрели на Сережу. А Сережа все играл.

— Настойчивый парень, — прошептал Андрей Михалыч. — Молодец! Олень, конечно, не выйдет. Но у парня есть характер. Факт.

— Идет! — вдруг охнула Светлана.

Она первая увидела, как дрогнули ветки широкой орешины на опушке и как среди светло-зеленой шершавой листвы показалась желтая черноглазая рогатая голова.

— Идет! — вздохом прошло по комнате.

И тут же Антон Теленкин, желая получше рассмотреть оленя, полез на табуретку с ногами, оступился, потерял равновесие и с грохотом обрушился на пол.

— Как всегда! — сказала Светлана.

А Катя залилась смехом, изо всех сил зажимая рот.

Сережа все играл. И, не переставая играть, отходил к крыльцу. И олень, словно притягиваемый волшебным зовом, медленно, нерешительно переступая длинными ногами и высоко подняв голову, вышел на поляну.

Рыжий, осыпанный белыми пятнами, он стоял и глядел на Сережу. Солнце ударяло ему в затылок, и панты его, нежные, бархатные, красиво ветвистые, будто сияли на голове.

— Хорош! — прошептал объездчик, и впервые за это утро на губах у него появилась добрая улыбка и морщины у рта разгладились.

Обратясь к Ивану Васильичу, а потом и к ребятам, он сказал:

— Вот этот парень и поедет на выставку. Вот этот — Сергей Крылатов.

— Да ведь как сказать... — Иван Васильич замялся. — Не мы это дело решаем, Андрей Михалыч, — пионерская организация на то...

— Ничего, — ответил Андрей Михалыч, — я особое заявление в пионерскую организацию сделаю. Заявление члена партии. Учтут, я думаю?

— Конечно, учтем, — вмешался Антон. — Мы ведь... эта...

— Вот именно, — заключил Алеша и взъерошил Антону волосы.

Сережа перестал играть и открыл дверь в дом.

— Видите? — спросил он, радостный, раскрасневшийся, с большими сияющими глазами. — Вы его видите?

— Видим, видим! — ответили ему. — Спасибо, Сергей!

«И что это мне казалось, будто Толька красивый? — подумала Светлана, встретив Сережин взгляд. — Да ведь Сергей-то гораздо лучше его! Уж если кто красивый у нас, так это же он, Сережа!»

— Заманишь Богатыря домой, Сергей? — спросил объездчик, надевая кепку. — Или как?

— Заманю, Андрей Михалыч, — ответил Сережа. — Теперь, с рожком-то, обязательно заманю!.. Арканом-то я не сумел, а рожком — обязательно.

Путники поблагодарили хозяев домика и кто на лошади, кто пешком отправились домой. Они уходили не спеша. Зеленая тайга постепенно заслоняла их ветвями. Борис Данилыч и Саша, стоя у крыльца, долго глядели им вслед. А потом вошли в дом и закрыли дверь.

Снова тихо стало на поляне. Плюмкала вода в ключе под желтыми бальзаминами. Ярко пестрели цветы. Высокая полынь-артемизия неподвижно стояла вокруг затихшего домика, словно сторожа и оберегая его, и старая елка склоняла над его крышей узорные плети дикого уссурийского винограда...

Были здесь ребята или не были? Веселились ли тут, ссорились ли? Ушел ли отсюда один, наказанный одиночеством за то, что больше всех своих товарищей любил самого себя, за то, что не уважал пионерских традиций и не берег пионерской чести?..

Да, все это произошло так. Богатырь, умчавшийся было в чащу, снова стоял на опушке и смотрел туда, куда ушли люди. А что же делать ему? Как ему поступить? Идти ли за ними следом или, закинув рога, ускакать в тайгу?

Но — чу! Опять она, эта песенка. Опять рожок зовет его своим знакомым добрым голосом, зовет, манит, обещает...

Олень облизнул шершавым языком свои черные губы и медленно зашагал туда, куда звал его Сережин рожок.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Хорошо дома! Ах, как хорошо дома! Вот и свежие щи с бараниной дымятся на столе, и хлеба сколько хочешь. Да еще и ватрушки горкой лежат на блюде. Ешь, Антон, хоть все съешь — мать только порадуется на тебя.

Антон плотно пообедал. Думал, что целую кастрюлю щей съест, но оказалось, что и одной тарелки хватило. Ну, еще кусок мяса. Да кружка молока. Не так уж много.

Антон вылез из-за стола и вдруг начал совать в карман творожные ватрушки.

— Боишься, проголодаешься? — засмеялась мать. — Ну бери, бери. Еще возьми. А то ведь и так отощал совсем.

Антон, круглолицый и веселый, как колобок, легонько покачал головой:

— Нет, я... эта... Я не отощаю. А я... ребятам. Пусть поедят.

— Вот те на! — удивилась мать. — А неужто у ребят есть нечего? Сам ешь!

— Пускай берет, пускай несет, — вмешался отец, ласково и счастливо глядевший на вернувшегося сына. — У ребят есть что есть, да ведь таких вот, с творогом-то, может, и нету.

— А они же... тоже... эта... со мной все делили, — сказал Антон.

И, набив до отказа карманы ватрушками, чистенький, умытый, в чистой рубашке и в чистых штанах, отправился к Крылатовым.

Да, хорошо дома! Хоть и досталось Кате и Сереже от матери — особенно Кате — за самовольный уход, но что ж такого? От матери можно и потерпеть, тем более когда она права.

А зато ни воду искать не надо, ни зябнуть ночью на еловых ветках, и никакие кабаны не налетят на тебя ночью, а утром не надо томиться и мучиться, отыскивая тропу... Еще охотнее взялась прибирать квартиру Катя, еще любовней делала она сегодня все домашние дела, помогая матери. Плохо одним в лесу! Плохо, если мать и отец далеко и не могут ни помочь, ни защитить, когда человеку трудно!

Радуется и Сергей, что пришел домой. Он знает, что все ребята в совхозе считают его храбрецом и героем, и, если правду говорить, ему это очень лестно. Только говорить об этом никому не позволяет и сам не говорит. Вот еще! А что он сделал? Как все, так и он.

Но совхоз кажется ему теперь еще лучше, еще красивее. И как устроено все хорошо, какое умное у них хозяйство! И этот бродяга Богатырь, который столько водил их по тайге, вернулся в загон, и скоро они повезут его на выставку!

Сережа снова выходит в олений парк и снова играет на рожке — зовет Богатыря. И Богатырь выходит на его зов из солнечной рощи, приподняв свои золотые рога...

Конечно, хорошо дома! Тетя Надежда все кричала и бранилась, а как увидела Светлану в изодранном платье, да в опорках, да с обвисшим грибом вместо шляпы на голове, исцарапанную, с синяками на коленках, так бросилась к ней и заплакала. Она тут же принялась мыть Светлану, кормить, мазать мазями, уложила ее в постель. А Светлана смеялась:

— Да не болит у меня ничего! Пустяки все это! Но в постели лежать было приятно. Усталые руки и ноги отдыхали, с удовольствием ощущая прохладу чистых простыней...

Однако закрывала глаза — и снова мелькало перед ней сплетение ветвей, расцветали желтые лилии и лиловые ирисы, полыхало пламя костра, вились зеленые огоньки в бархатной черноте ночи... Тайга не отпускала ее.

— Отдохну — и опять пойду, — шептала Светлана. — Опять пойду... Обязательно пойду...

— Ты что шепчешь? — забеспокоилась тетя Надежда. — Не заболела ли?

— Заболела!

— Что? Чем ты заболела? Что у тебя?

— Я тайгой заболела... Тайгой... Тайгой...

— Да что ты это, голубка? Опомнись, пожалуйста! Такой болезни и на свете нет!

Светлана открыла глаза и улыбнулась.

— Есть, — сказала она. — Тайга меня в плен забрала. Только это хорошая болезнь, очень хорошая болезнь. Вот отдохну и опять пойду в тайгу. Потому что там все необыкновенно... И страшно. И хорошо. Будто сказку читаешь и сам же в этой сказке живешь... Разве можно это забыть?