Клава Назарова - Мусатов Алексей Иванович. Страница 31

Клава помогла учительнице собрать нужные бумаги. Они отнесли их на квартиру к Анне Павловне, сложили в деревянный сундучок, окованный железом, и закопали на огороде.

С первого же дня Клава вошла в жизнь батальона. Проверяла посты у моста, у складов, у хлебозавода, вместе с комсомольцами занималась военной подготовкой — училась в считанные минуты окапываться, маскировать стрелковую ячейку, делать перебежки, переползать по-пластунски.

Эвакуация города между тем продолжалась. Уезжали женщины, дети, старики. На грузовиках и на подводах они двигались на Псков, на Порхов, на Старую Руссу.

Клава уже несколько раз говорила матери, что ей надо бы уехать из Острова, хотя бы в деревню к родственникам. Всё же там спокойнее, безопаснее, не надо каждый день прятаться от бомбёжки в подвал.

— Куда я пойду… С моими-то ногами, да ещё одна, — отказывалась Евдокия Фёдоровна. — Вот если бы с тобой…

— Мне, мама, нельзя. Дела в городе, — говорила Клава, не в силах признаться матери, что она, так же как и Лёля, вскоре может уйти в армию.

— Так я подожду, — соглашалась Евдокия Фёдоровна. — Жить ещё можно. Управляйся со своими делами.

Как-то вечером, когда Клава находилась в школе, ей сообщили, что её хочет видеть отец Саши Бондарина. Клава вышла на улицу. Опираясь на палку, навстречу ей шагнул пожилой грузный мужчина.

— Хочу с вами насчёт Саши поговорить, — сказал старший Бондарин.

Клава не удивилась: родители частенько останавливали её на улицах или заходили в школу, чтобы посоветоваться о своих ребятах.

— Слушаю, Иван Сергеевич.

Бондарин заговорил о том, что его Саша вот уж девятые сутки ночует в школе, дома почти не бывает и считает себя мобилизованным бойцом истребительного батальона. А дома у них больная мать, и её надо вывезти из города. Но без провожатого больная мать выехать, конечно, не может.

— Посодействуйте, Клаша, повлияйте на сына. Пусть он с матерью едет — за ней уход нужен… И на руках поднести потребуется.

— А вы сами с Сашей говорили?

— Начинал, — сказал Иван Сергеевич. — Только парень слушать ничего не хочет: «Не могу, я мобилизованный боец-истребитель».

— Но он ведь действительно мобилизован, — подтвердила Клава. — Как комсомолец.

— Понимаю… Сам добровольцем на гражданской был, — вздохнул Иван Сергеевич. — И Саша никуда от армии не денется. Сейчас о матери надо подумать.

— Хорошо. Я поговорю, — согласилась Клава.

Вернувшись в школу, она отыскала Сашу Бондарина и передала ему разговор с отцом.

— Так и знал, — с досадой сказал Саша. — Я же ему сколько раз объяснял: не могу уехать. А он опять за своё. Ребята в батальоне, Федька Сушков в военном училище, а я в тыл забирайся. Ну уж нет…

— А как же мама? — напомнила Клава.

Саша нахмурился: с матерью действительно положение тяжёлое.

— А если так, — подумав, заговорил он, — пусть с матерью отец уезжает. Он инвалид, возраст у него не призывной. А я здесь останусь. Отец и твою маму может захватить.

Сашино предложение показалось Клаве заманчивым, и она решила переговорить с Иваном Сергеевичем.

С утра за Великой усилилась орудийная канонада, и первые снаряды упали на окраину города.

Клава побежала к Ивану Сергеевичу. Дома его не было, он ушёл на работу. Тогда Клава отправилась в продмаг за рекой, которым заведовал Сашин отец. Магазин был открыт, и за прилавком стоял сам Иван Сергеевич.

— Вот, один остался, — растерянно пояснил он. — Все мои продавцы сбежали… И покупателей никого.

— Какая уж теперь торговля! — сказала Клава. — Весь город снимается… Слышите — немцы из орудий бьют. Уезжайте и вы.

Иван Сергеевич окинул взглядом полки, заставленные пачками сахара, соли, крупы, бутылками с вином.

— Команды нет, — хрипло выговорил он. — Куда я всё это добро подеваю? Пятнадцать лет в кооперации служу. На копейку просчёта не имел. И вдруг бросить всё псу под хвост! Что потом про Бондарина скажут… Нет, не могу… Совесть не позволяет.

Клава с невольным уважением взглянула на грузного, одутловатого, со взмокшей лысиной Ивана Сергеевича. Как часто ребята поддразнивали Сашу, называя его «кооператором», «продавцом» из-за того, что его отец работает в магазине. А вот Иван Сергеевич, оказывается, какой продавец!

— Вы всё команды ждёте, с дисциплиной считаетесь, — заговорила Клава. — А от Саши требуете, чтобы он из города уехал. А ведь ему тоже команды нет. — И она принялась уговаривать Ивана Сергеевича увезти из города свою больную жену и заодно захватить её мать.

— Вот оно как, — удивился Иван Сергеевич. — Значит, вы, молодёжь, за нас всё уже решили. Тогда вот что. Постой тут за прилавком, я до потребсоюза сбегаю. Чего там наше начальство не чухается…

— Я… за прилавком?! — опешила Клава. Ни в жизнь не торговала.

— А ты не торгуй. Побудь только, присмотри. Я в момент управлюсь. — Иван Сергеевич, скинув белый халат, поспешно вышел из магазина.

Усмехаясь столь неожиданному поручению, Клаша прошла за прилавок, оглядела лари с крупой, мешки с сахаром, бидоны с льняным маслом. Сколько же добра может пропасть!

Неожиданно в магазин ввалился высокий узколицый парень с раздвоенной заячьей губой. Это был Оська Бородулин, первый островский дебошир и гуляка.

Недоучившись в школе, он поступил в сапожную артель, и за какие-то тёмные махинации в артели он был осуждён на два года тюрьмы. Вернувшись в Остров, он занимался тем, что тайно спекулировал на базаре рижскими модными туфлями и отрезами на костюмы. Сейчас он был навеселе.

— Назарова! Кланя! — осклабился он, наваливаясь на прилавок. — Бутончик мой, огонёк! Ты что это, в торговую сеть перешла? Одобряю, губа у тебя не дура! Работёнка, как говорят, не пыльная, да калымная…

— Не торгую… И вообще магазин закрыт! — с неприязнью ответила Клава.

— Ну нет! Раз за прилавком стоишь, обязана обслуживать. Пять бутылок шнапса Бородулину…

— Чего? — не поняла Клава.

— Шнапса, говорю. Не понимаешь? Ничего, немец придёт — обучишься.

— Немец придёт! — Клава в упор посмотрела на Оську. — Уж ты не встречать ли его собрался?

— А почему бы и нет? — нагло ухмыльнулся Бородулин. — Они наш шнапс обожают. Давай, давай белую головку. — И он, перегнувшись через прилавок, потянулся за бутылкой.

— Не смей! — крикнула Клава. — Здесь для тебя шнапса нет.

— Ну, ну… — Бородулин угрожающе повёл плечами и двинулся за прилавок. — Могу и сам взять. По дешёвке. Теперь всё равно кооперации хана…

— Ах ты гнида! — выругалась Клава. — Уже и мародёрствует! — Не помня себя, она схватила двухкилограммовую гирю и двинулась на парня. — Вон отсюда!..

В глазах Бородулина блеснул недобрый огонёк. Но не успел он ничего сказать, как послышались голоса и на пороге магазина показался Бондарин.

Бородулин поспешил выскользнуть за дверь.

— Что у вас тут? — недоумевая, спросил Иван Сергеевич.

— Шнапса ему захотелось… для немцев, — с трудом переводя дыхание, пробормотала Клава. — Я бы ему показала шнапс.

— Эге! Вороньё уже закружилось, — догадался Бондарин и, отобрав у Клавы из рук гирю, заглянул ей в лицо и покачал головой. — Э-э, так, Клаша, не годится. Дело ещё в самом начале, а ты уже полыхаешь, как костёр из сушняка. Так и сгореть не долго…

Клава только вздохнула. Это верно, она никогда не умела сдерживать себя, когда видела обман, предательство, подлость. И как ей можно было оставаться спокойной перед этим наглецом Бородулиным?

— Как с отъездом? — спросила Клава.

Иван Сергеевич сказал, что магазин ему разрешено закрыть. Скоро придут подводы, он погрузит на них продукты и двинется в сторону Старой Руссы. Вместе с ним поедет его жена, найдётся на подводе место и для Клашиной матери.

Иван Сергеевич задумался.

— Ну, а Саша, что ж… пусть остаётся, раз такое дело. Сам молодым был, понимаю. — Он умоляюще посмотрел на Клаву. — Тебе сына доверяю. Присматривай за парнем, если можешь… будь тут за старшую.