Зелёный шум - Мусатов Алексей Иванович. Страница 9
Новенькая
В первые же дни, когда Николай Иванович с дочерью поселился в Клинцах, к ним зашёл Митька Кузяев.
— Я знаю, ты в нашем классе будешь учиться. В пятом, — сказал он Ельке, вызвав её за дверь. — Давай я тебя в школу провожу.
— Я и сама дорогу найду.
— А знаешь, какие у нас собаки на улице злые!
— Я хлеба возьму. Корочку им брошу.
— Потом, и мальчишки могут пристать. Они у нас такие.
— Я мальчишек не боюсь.
— Всё равно держись за меня, — упрямо твердил Митяй. — Со мной не пропадёшь.
Елька окинула взглядом сбитую, рослую фигуру Митяя.
— Ты ничего… упитанный. Спортом занимаешься?
— Ага… — польщённо улыбнулся Митяй. — Бегаю, плаваю, гирю могу выжимать.
Потом Елька принялась расспрашивать о пятом классе: кто из учеников самый сильный и слабый, смелый и трусливый, добрый и злой.
— Хвастать не буду, — Митяй погладил мускулы на руках, — но пока я всех перебарываю. Насчёт слабого — это, наверно, Никитка Краюхин. Он всем уступает. Добрых ребят у нас мало. А вот кто злой — так это Гошка Шарапов. На всех кидается.
— Это какой Гошка? — оживилась Елька. — Александры Шараповой сын? Знатной свинарки?
— Он… А ты откуда знаешь про его мать? И какая же она знатная! — фыркнул Митька.
— А я в газетах читала, — не унималась Елька. — И про Гошку знаю. И что ребята подарок колхозу готовят.
— Забавляются «поросячьи хвостики», — отмахнулся Митяй. — Делать им нечего!
— Нет, это очень интересно, — заявила Елька и попросила познакомить её с Гошкиной компанией.
— Ещё чего! — буркнул было Митяй, но, вспомнив наказ отца подружиться с председателевой дочкой, повёл её к Шараповым.
Гошка, Никитка и Борька только что подогрели молоко для «шпитомцев», как в избу неожиданно ввалился Митяй. Вслед за ним вошла девочка в короткой заячьей шубке, в синих лыжных штанах и пушистой вязаной шапочке. Из-под шапочки торчали жёсткие косички, похожие на закруглённые рожки молодого баранчика.
— Вот, — кивнул Митяй на заячью шубку, — дочка нового, председателя Карасёва. В нашем классе будет учиться.
— Здравствуйте! — тряхнув косичками, сказала девочка. — Меня зовут Нелли, Нелька, а проще всего Елька. А вас как?
Помявшись, мальчишки назвали свои имена.
Елька улыбнулась и покосилась на бутылочки с молоком.
— Шпитомцев поить будете? Да? Где они у вас, покажите!
Гошка нахмурился:
— Каких шпитомцев?
— Ну-ну, не хитри… — Елька погрозила ему пальцем. — Помнишь, в машине вместе ехали. Я всё слышала.
Гошка переглянулся с Никиткой и прикусил язык.
— Чего уж там, — махнул рукой Борька. — Показывайте, раз проболтались.
— Да вы не думайте, я никому не выдам. Раз тайна, это очень интересно.
И она принялась рассказывать, как работали пионеры из их городской школы. Они часто ходили в пригородный совхоз и помогали телятницам и свинаркам. Она, Елька, с подружками ухаживала за поросятами, кормила их, чистила, даже получила за хорошую упитанность молодняка благодарность от заведующего фермой. Так что поросят она совсем не боится, и ребята могут смело взять её в свою компанию.
— Вот хоть сейчас проверьте. Давайте, я шпитомцев покормлю, — заявила Елька, выхватив у Гошки бутылочку с молоком.
Пришлось мальчишкам показать девочке своих поросят.
И верно, Елька довольно ловко управлялась с ними. Разговаривала с поросятами ласковым голосом, чесала им спины, шеи; у особенно нахальных вовремя отбирала соску, слабым и нерасторопным давала пить молоко подольше.
— Да они же у вас крепенькие, резвые, — похвалила Елька «шпитомцев». — Пора уж им кисели готовить, кашу. И минеральную подкормку надо давать.
— А ничего девчонка… дело понимает, — шепнул Борька ребятам. — Может, примем её к себе?
— Примем, коли так, — кивнул Гошка.
— А знаете, чего я вам привезла, — сказала Елька мальчишкам, когда, покормив поросят, все вернулись в избу.
Она вытащила из кармана бумажный свёрток, сорвала с него верёвочку и принялась раскладывать на столе пожелтевшие газетные вырезки. Были тут и статьи, и очерки, и короткие заметки о делах и людях Клинцовского колхоза, и фотографии отдельных колхозников.
— Это всё пионеры нашего звена собрали, когда узнали, что я с папой в деревню еду, — пояснила девочка. — Все газеты перерыли. Ты, говорят, Елька, должна знать, куда едешь. Какие там люди, в Клинцах, что они делают, чем славятся. — Елька подтолкнула ребят к столу. — А может, мы в школе уголок откроем — «Люди нашего колхоза»? Пусть ходят все, смотрят, учатся. Посмотрите, какой снимок. И подпись под ним: «Лучшая свинарка колхоза «Клинцы» Александра Степановна Шарапова». А вот и статья про неё. Гоша, это ведь мамка твоя?
Мальчишки долго рассматривали тусклую газетную фотографию.
— Только это когда было-то? — разочарованно заметил Борька. — Забылось всё давно.
— А вот и ещё снимок, — не унималась Елька. — Два дяденьки у трактора, а им знамя подносят. Руки жмут, поздравляют. — Она с трудом разобрала подпись под снимком: — «В районном соревновании первое место завоевали механизаторы колхоза «Клинцы» Павел Григорьевич Шарапов и Василий Егорович Краюхин».
Мальчишки, отведя глаза в сторону, молчали.
— Да вы что как воды в рот набрали? — удивилась Елька и обернулась к Гошке. — Шарапов — это твой отец, что ли?
— Да-да, отец, — поспешно кивнул Борька. — Только его уже в живых нет. Похоронили в позапрошлом году. А дядя Вася Краюхин в город ушёл.
— Вот оно как, — в замешательстве забормотала Елька. — А я и не знала…
— Так вот знай! — в сердцах вырвалось у Гошки. — Нечего тут старину ворошить. И забирай свои бумажки! — Он торопливо собрал со стола газетные вырезки, сунул их в руки девочки.
— Ну, чего ты, Гоша? Чего? — попытался остановить его Никитка. — И никакой тут обиды нет. Всё ж так и было.
Но, увидев глаза приятеля, он понял, что с Гошкой сейчас лучше не разговаривать.
Никитка кивнул Борьке с Елькой, и ребята поспешно вышли за дверь.
А Гошка остановился у комода, выдвинул средний ящик и принялся вытаскивать из-под белья почётные грамоты отца и матери, газетные вырезки, дипломы сельскохозяйственных выставок, фотографии — весь семейный архив.
Вот отец с матерью, совсем ещё молодые, сняты на агротехнических курсах, вот мать на Сельскохозяйственной выставке, в городке животноводства, вот отец мчится полевой дорогой на мотоцикле — тогда он работал бригадиром тракторной бригады. А рядом с ним в коляске сидит он, Гошка…
Мальчик невольно улыбнулся. Отец купил мотоцикл за полцены — разбитый, изношенный, — починил своими руками, покрасил в ядовито-зелёный цвет, и «конёк-горбунок», как прозвали в колхозе шараповскую тарахтелку, с бешеной скоростью стал носиться по полевым дорогам.
Бывало, только отец соберётся к своим трактористам, как Гошка тут как тут:
«Тятька, и я с тобой!»
«Так я ж до поздней ночи в бригаде пробуду».
«И я до поздней».
«А может, и заночую в поле…»
«И я заночую… В коляске могу спать».
«Так у меня ж запасных частей в коляске полно».
«А я маленький… умещусь».
Отец отмахивался, уезжал один, а Гошка с истошным воплем бросался вдогонку.
Мать отпускала ему шлепок и утаскивала домой, но Гошка продолжал так скандально орать, что соседи стали поговаривать, что Шараповы совсем не жалеют своего первенца.
«Возьми ты его, Паша, с собой. Протряси на своей тарахтелке», — как-то раз попросила мужа Александра.
И Павел уступил жене.
Первый раз он решил прокатить сына «с ветерком».
«Конёк-горбунок» подпрыгивал на ухабистой дороге, тарахтел, чихал, стрелял то одиночными выстрелами, то длинными очередями.
«Ну как? — Отец лукаво посмотрел на сына. — Печёнки ещё целы?»
«Ага. Всё на месте», — ответил Гошка, судорожно вцепившись в борта коляски.
«Может, ещё газануть?»
«Ага. Можно», — кивнул Гошка, стараясь держать язык за зубами, чтобы не прикусить его во время езды.