Шпоры на кроссовках - Верещагин Олег Николаевич. Страница 12

Обмирая и сдерживая дыхание, Колька двинулся следом. Ему казалось, что ползет он страшно шумно, сейчас раздастся окрик, потом очереди… Конечно он и правда шумел больше Алеся, но немцы, хоть и шли тихо, не услышали шороха за густым побулькиванием болотной жижи. И – тоже везение! – выбрались на берег левее того места, где выползали мальчики, иначе непременно увидели бы грязь на примятой траве, ещё свежую, не подсохшую. Слышно было, как кто-то из немцев что-то буркнул, Виттерман – Колька узнал голос – зашипел на него, как недавно Алесь на Кольку. Немцы зашагали – той же бесшумной цепочкой – вглубь острова, двигаясь быстро и целеустремленно.

– Продал кто-то, – услышал Колька выдох Алеся. – Продал кто-то… – и Алесь мерзко выругался. – Два пулемета аж, зажмут наших, и все… Никол, вот что. Спешить надо. Прямо лететь. Отстанешь – брошу.

– А что, – Колька сдерживал пробившую дрожь, – есть путь?

– Почти нет, – выдохнул Алесь, – да что делать-то? Пошли…

… Если Колька подумал, что видел болото – то он ошибался. И понял это теперь. К тем местам, где тащил его Алесь, лучше всего подходило определение "гиблая топь", раньше читанное Колькой только в книжках. Шли мальчики словно через кошмарный сон, у которого не было конца, и Кольку охватывал страх отстать – он понимал, что Алесь его бросит. Бросит, потому что в конце пути у Алеся цель более важная, чем его, Колькина, жизнь. Может быть, поэтому он не отставал, а отчаянно поспевал за мальчишкой-партизаном, то проваливаясь по пояс, то цепляясь пальцами свободной руки за кустики, то разгребая перед собой жижу. И удивляясь самому себе, что не бросил винтовку, давно облепленную грязью. Кольке казалось, что по болоту они идут – тащатся – много-много часов, и сейчас рассветет. Но рассвета все не было. Город, подвал, солдаты-словаки – все казалось невероятно далеким, а дом и школа – вообще словно из прошлого, увиденной во сне жизни…

– Ыыыхх!… – послышался спереди странный звук, то ли задушенный крик – и Колька увидел, что Алесь по грудь погрузился в трясину. Несколько секунд Колька смотрел непонимающе на белое лицо Алеся, освещенное луной, на скрюченные пальцы, хватающие грязь, и на то, как эта грязь все быстрее утягивает Алеся в себя. К тому моменту, когда Колька, вскрикнув, метнулся вперед, Алеся втянуло по шею – да ещё обе руки и автомат оставались снаружи.

– Не на-до… – прохрипел Алесь, запрокидывая голову, – утянет, Никол… ты… – его словно рванули за ноги, грязь полилась в рот, Алесь отплюнулся, попытался выбросить вперед руку с автоматом, чтобы Колька, тянувшийся к нему и чувствовавший, как под ним тоже расползается и дрожит какая-то зыбкая пленочка, под которой – глубина. Размах получился слабым. Алесь снова выплюнул грязь и закричал – тихо и от этого очень страшно. Но тут же оборвал крик и простонал: держи на сосны… прямо… может – выйдешь… скор… – он захлебнулся и исчез, только руки елозили по черно-серебристой от луны жиже.

– Николай, – послышался голос Кащея. По-прежнему элегантный и лощеный, как английский лорд, злой дух стоял на болотной поверхности шагах в десяти, – ну так что: вернемся? Прямо сейчас…

– Уди, – процедил Колька, скрывая – откуда взялись? – винтовочный ремень с одного крепления. Ему было очень страшно, но именно этот страх заставил действовать расчетливо и быстро. Колька лег животом на шест и, словно кнутом бил, хлестнул ремнем по рукам Алеся. Белые пальцы впились намертво – и Колька понял, что Алесь ремня не выпустит. Значит… значит, можно его вытащить или утонуть вместе с ним.

Потому что отпустить винтовку значило стать не предателем даже, а убийцей. Убийцей Колька становиться не хотел, умирать – тоже и, может быть, оттого через какое-то время над поверхностью болота появилась голова и плечи Алеся. Он выталкивал языком грязь и икал на все болото, но тут же сунул себе под грудь автомат и выполз на него.

– Брось эту железку, – сквозь зубы процедил Колька, сам ушедший в грязь основательно. Алесь закрутил головой и начал выползать из трясины с удвоенной энергией, словно теперь его уже тянули вниз, а выталкивали вверх. Колька перехватился было за рубашку, она разорвалась окончательно, но Алесь уже выбрался, встал на ноги и моргал вытаращенными глазами:

– Чуть не утоп, – сказал он удивленно, продолжая икать и начиная трястись, как лист осенью на ветру. – Ты видел, чуть не утоп.

– Не заметил, – ядовито ответил Колька, поднимаясь на дрожащие ноги. Юмор начала XXX века остался Алесю недоступным. Он сплюнул и, икнув ещё раз, предложил:

– Пошли.

7.

Оказалось, что берег совсем рядом. Это был остров посреди болота, Колька не знал, как такое называется.

– Тут никто не бывает, – пояснил Алесь, когда ни вдвоем брели, шатаясь, вдоль берега. – Нечистое место.

– Ты пионер? – насмешливо спросил Колька, вспомнив, что где-то читал про этих ребят. – А в нечисть веришь?

– Пионер, ну и что? – не обиделся Алесь. Он на ходу пытался почистить остатками рубахи автомат. – Место нечистое, это все говорят. А приметы мне прадед ещё до войны рассказал, он сюда на лосей ходил охотиться. Только не ночевал никогда… Отсюда до нашего отряда километр, не больше. Докричаться можно, только тогда немцы услышат. Я нашим про это место хотел рассказать, тут такую запасную базу можно устроить. Только прадед с меня слово взял, что я никому…

Колька хотел спросить, что тут такого нечистого. Но у него почему-то сильнейшим образом зачесались пятки – просто нестерпимо, словно их щекотали. Мальчишка наклонился – и обжег пальцы о шпоры.

– Ты чего? – удивлялся Алесь. – Пошли скорей, тебя ноги не держат, что ли?

– Погоди, – вякнул Колька, направляясь… куда? Он и сам не знал, его словно толкали реактивные двигатели, вмонтированные во взбесившуюся обувь. – Погоди, погоди…

– Куда гонишь?! – уже рассердился Алесь. – Ты что – побегать – решил?! Тут не стадион на Первое Мая!

Со стороны и правда могло показаться, что Колька сдает странную извилистую стометровку на время, да ещё и с препятствиями. Ему самому было смешно и жутко – какая-то сила двигала его ногами, пока возле густющих зарослей Кольку не подбросило вверх на метр и, приземлившись, мальчишка с трудом удержался на ногах тяжело дыша.

– Тебя что, гадюка тяпнула?! – возмущенно орал Алесь. Но Колька, прикрываясь руками, врезался в кусты уже с полной определенностью. В темноте луна скрылась за облако – руки парня нащупали камень и, прежде чем Колька успел хоть чуть-чуть подумать, как быть дальше, этот камень бесшумно и быстро опрокинулся – так открывается хорошо подогнанная дверь не смазанных петлях. – Никола, ты что?! Ты куда делся?!

– Сейчас! – гаркнул Колька, которого охватила внезапная дрожь. Он нагнулся над открывшейся неглубокой ямой – и увидел в ней пару настоящих сапог. Сапоги он различал отчетливо, будто в яму светили фонариком, или наоборот – из неё шел свет. Высокие, спереди голенища повыше, носок чуть загнут – короче, настоящие сказочные… или былинные. Задержав невольно дыхание, Колька нагнулся к сапогам.

Едва он коснулся мягкой и теплой почему-то кожи – в уши ударил истошный и бессильный злой крик, донесшийся то ли из-под земли, то ли из-за леса, то ли сразу отовсюду – словно болото застонало. Сапоги исчезли, растаяли без следа… но у Кольки появилось ясное ощущение победы. И понимание: он ДОБЫЛ скороходы и, когда они понадобятся, то окажутся рядом.

– Ты что в игрушки играешь?! – Алесь проломился сквозь кусты, шипя и чертыхаясь – ветки хлестали его по рукам и спине. – Что за ямина?!

– Нашел, – сообщил ответ Колька, распрямляясь. – Вот т все. Мне пора.

– А? – мальчишка-партизан смотрел непонимающе и сердито. Колька вздохнул и развел пятки, чтобы одним щелчком кроссовок отправить себя из ночного белорусского болота 42-го года… куда? Не важно. Важно, что не будет войны, не будет изматывающего похода по горло в вонючей жиже… Останутся только воспоминания. – Куда тебе пора? – Алесь поправил ремень автомата. – Идти надо, скорее, с минуты на минуту светать начнет!