Шпоры на кроссовках - Верещагин Олег Николаевич. Страница 32

– Стыдно бежать, – на бегу выдохнул Антонин. – Николай, ты беги, а я останусь. Твой щит, наверное, там, да? Тебя ведет бог, я же вижу!

– Слу… – Колька притормозил, но звуки, шедшие от стен, вдруг изменились. Буханье прекратилось, и вместо него возник, вырос и уже не умолкал дикий многогласный вой и рев.

– Смотрите!!! – истошно закричала какая-то женщина. – Смотрите, они вошли! Горе тебе, Халкис! Горе, люди!

Оцепенев, несколько секунд все смотрели, как по невидимым в темноте улицам, четко обознача их, начинают растекаться огненные реки – факела в руках высадивших ворота врагов. Начали вспыхивать дома, и все вокруг с криками и плачем устремились вперед еще быстрее.

– В храм! – Колька дернул Антонина. – Ну скорее же, тут пропадем зря!

Мальчишки снова побежали. Страшный гомон позади не умолкал, только ширился, смешиваясь с лязгом, слышным даже тут – защитники все еще сражались… Перед мальчишками, схватившись за сердце, упала еще молодая женщина, несшая двух детей – те заплакали, теребя мать, она пыталась встать, но не могла. Не сговариваясь, Колька подхватил одного ребенка, Антонин – другого, женщину погрузил на телегу, запряженную быком, загорелый старик. Теперь бежали, одной рукой прижимая к себе смолкших малышей, другой – держась за борта. Бык, испуганный не меньше людей, наддавал, как гоночный болид. Колька отплевывался – волосы ребенка, не поймешь даже, девчонки или мальчишки, лезли в рот. Антонин тащил своего, посадив на плечо, и малыш удивленно вертел головой, оказавшись так высоко.

Колька даже не понял, что они оказались на территории храма – просто все перестали бежать, а неподалеку, над головами людей и скота, виднелись освещенные горящим у входа огнем колонны и крутая крыша. Люди продолжали прибывать, и Колька неожиданно понял: врагу же не понадобиться штурмовать храм. Что все будут есть и пить? Тут даже не присядешь…

Антонин куда-то подевался. Колька усадил своего спасенного на край телеги, поближе к матери, и решительным шагом, проталкивался между людьми, направился к храму.

Возле храма раздавали какое-то оружие. Изнутри слышалось тихое пение. Колька теперь сообразил, что как такового ВХОДА в храм просто нет – войти можно было с любой стороны между колонн, что он и сделал.

По стенам горели факелы. Женщина, закутавшись в белое покрывало с головой, сидела у ног статую в человеческий рост, стоящей на пьедестале из розового камня: юноша с луком в руках целился вверх. Колька не помнил имен греческих богов, да это его не интересовало.

На этом самом пьедестале и был закреплен большой металлический щит, отражавший в начищенной поверхности огни факелов.

Чувствуя себя вором, Колька на цыпочках прокрался мимо продолжавшей печальное пение женщины и обеими руками поднял щит, державшийся на специальном выступе…

Щит исчез.

…Антонина Колька нашел возле ворот – уже вооруженный, в легком панцире и шлеме, без щита, с дротиком и большим ножом, он вместе с другими воинами и ополченцами всматривался в то, как квартал за кварталом загорается Халкис. По дороге еще тянулись отставшие люди, несли раненых воинов.

– Вооружайся, там еще что-то осталось, – предложил Кольке Антонин.

– Я дурак, – ответил Колька и сплюнул в святом месте.

– Почему? – не понял Антонин.

– Потому что еще здесь, – исчерпывающе объяснил Колька. Антонин догадался:

– Ты нашел его?!

Колька кивнул. Он чувствовал себя погано и злился на себя за глупость. Ну вот что он тут торчит?! Собирается помочь всем людям вокруг? Как? Собирается погибнуть вместе с ними?! За каким пнем?!

– Я же тебе говорил, чтоб ты не шел сюда, – печально сказал он Антонину. Эллин засмеялся и подкинул дротик:

– Боги все видят, Николай. Может быть, моя судьба в том, чтобы погибнуть… Смотри, воины!

В самом деле – по дроге к храму медленно отступали спинами вперед эллинские воины. Они шли, сдвинув щиты и наклонив длинные копья, а лучники время от времени стреляли в двигавшихся следом мидян. Те, кстати, не очень и напирали, а потом вообще остановились. Остановились и греки – совсем недалеко от храмовых ворот, по-прежнему перегораживая дорогу. Часть из них, снимая шлемы и закидывая за спину щиты, устало побрела в храм.

– Почему не нападают? – сдерживая дрожь, спросил Колька и указал на мидян, которые потихоньку разбредались по окрестным улицам. Только некоторые продолжали торчать внизу, переговариваясь и поглядывая в сторону храма. Колька внезамно понял, что уже довольно хорошо все видит – светало. Из города продолжал слышаться лязг, крики и треск пожаров.

– Зачем им нападать? – один из воинов поднял шлем, сдвигая на затылок, и жадно припал к бурдюку с водой, который ему подали так почтительно, что Колька сразу понял – это офицер. – Нет смысла. В городе много легкой добычи, ни к чему лезть на наши копья. Это волчье отродье подождет, пока мы ослабеем от голода и жажды, тогда и возьмут нас голыми руками. А случится это скоро, – воин вернул бурдюк и печальным взглядом окинул множество людей в храмовом дворе. – Так что в недобрый час явились вы в Халкис, – добавил воин, и Колька сразу его узнал наконец: это он допрашивал их с Антонином на стене. – Эх, ведь Горные ворота и отсюда видно!

– Какие горные ворота? – машинально спросил Колька, с интересом следя, как несколько мидян натягиваю луки. Стрелы взлетели в небо, упали вниз – и где-то во дворе закричали люди.

– Вон там, в стене, – вторые ворота, они выходят на горную тропу, – воин указал копьем. – До них рукой подать, пять минут бега. В одиночку прорвались бы, если только мужчины… – он махнул рукой: – Да что говорить – с женщинами, с детьми, со стариками поползем, нас и зажмут на улицах. А бросить – не бросишь, как уйдешь от них? Боги не простят… Ты бы оружие нашел, македонянин.

Колька кивнул, продолжая рассматривать быстро светлевшую улицу. Потом жестом подозвал Антонина и взял его за плечо:

– Слушай сюда. Представь себе, что эта улица – пустая. Без врагов. Если воинов поставить вдоль нее и открыть во-он там ворота, ну, как бы коридор такой сделать из щитов – успеют ли уйти люди в горы?

Антонин взглядом смерил лесистые склоны за стеной, казавшиеся черными из-за поднимавшегося за ними солнца.

– Не все, – ответил он, – но большинство успеет. Мидян за стеной сейчас почти нет, все грабят дома… А что?

– Ничего, – Колька дернул за металлическую оторочку на плаще панциря офицера, неотрывно смотревшего на горящие дома и рушащиеся крыши. – Послушай, что я скажу. Может получится. А если и не получится – все равно ведь, где погибать…

…Эллин выслушал Кольку, приоткрыв рот. А потом так ударил по плечу, что Колька сел в пыль и ойкнул:

– Клянусь луком Аполлона – ты прав, македонянин!! Эй, десятники!

…Неизвестно, что подумали мидяне, когда сверху, из ворот храма, на них по крутой дороге вдруг устремились, грохоча, набирая скорость и разбрасывая вокруг себя пламя, множество телег. Тех, кто не успел увернуться, смело. остальные, давя друг друга, бросились в проулки, призывая увлекшихся грабежом товарищей, но следом уже мчались с ревом эллины, беспощадно закалывая и рубя ошеломленных врагов. Несколько человек спешно распахнули запасные ворота, и в них устремились потоки беженцев. Это все произошло раньше, чем мидяне успели сообразить, что уходить основная добыча – рабы. В бешенстве они рванулись обратно, но чужой горящий город путал улицы, с крыш еще не подожженных домов летели черепицы, стрелы, камни, а тех, кто успевал добежать, встречала ощетинившаяся копьями стрела щитов. Конный передовой отряд эллинов проложил дорогу через полупустой вражеский лагерь и ринулся к воротам – главным, задержать тех, кто станет выбегать из города. Мужчины-халкеситы от мала да велика бились с мужеством отчаяния, чтобы дать возможность спастись в горных лесах старикам, женщинам и маленьким детям. Подали мертвыми – по одному на десять мидян, и те ничего не могли поделать с эллинами…

…Антонин упал на глазах Кольки – в самых воротах, сбитый ударом щита огромного чернокожего с наголо бритой головой. Негр замахнулся коротким широколезвийным копьем, и повалился на спину, схватившись за лоб, в который Колька засветил ему почти в упор схваченный из-под ног булыжником: