Друг, воспитанный тобой - Рябинин Борис Борисович. Страница 17

После эту колли купили и привезли в Советский Союз: как же — тридцать четыре команды по свистку, красотища! Хватились: а свисток есть? Нет. А команды? — Все в Англии осталось… Пришлось ей переходить на русский язык, на русские команды. Из этого следует вывод: каждая собака знает «язык» той страны, где живет, независимо от породы. Что ж, вполне резонно. Известно, что даже птицы одного вида в разных частях света «разговаривают» по-разному. Например, английские чайки не понимают голландский и немецких и т. д. А уж собаке «сам бог велел»: она все время учится у человека!

Как свидетельствует знаток колли Джеймс Дегляйш, пастух Джеймс Хогг ему заявил, что если бы не было овчарок, то вся горная часть Шотландии не стоила бы и шести пенсов и что для содержания стада овец, собирания их по горам, отвода в загоны и выгона на рынок потребовалось бы столько людей, что они поглотили бы всю прибыль с этого дела; это заявление, подтверждает Дегляйш, не далеко от истины…

Во время снежных бурь, говорит другой специалист по колли, Пенмор Гордон, эти собаки, благодаря своей удивительной сообразительности, спасают овец десятками. А каково приходится зимой в Громпианских, Шевиотских и Ламермурских горах, на поливаемых дождями холмах или в сильные бураны, свидетельствуют трагические события 24 января 1794 года, когда во время снежной бури в Южной Шотландии меньше чем за сутки при исполнении своего долга погибло 19 пастухов и 45 собак.

Знатоки считают, что практически нет предела трюкам, которым может обучить свою колли терпеливый и усердный хозяин.

Сами колли в этом случае тоже проявляют большое терпение.

Колли очень красивы. Шуба — главное украшение колли, пожалуй ни одна собака не сможет похвалиться такой. У самца колли огромная, из мягкой волнистой шерсти «шаль» вокруг шеи, «штаны». Морда заостренная, похожая на морду борзой, ушки остроконечные, приподнятые.

Окрас обычно из сочетания трех цветов — белого, черного и коричневого.

На родине, в Шотландии, различают бордер-колли, или пограничную колли. Бордер-колли и сложением погрубее, и чуть помельче, приземистее, не такая пышная шерсть, не столь роскошное одеяние. Но как раз они, по мнению людей сведущих, и являются лучшими работницами. Как говорится, «неладно скроен, да крепко сшит». Наши выводные «культурные» колли были более элегантны, они эффектнее, но они и нежнее. Мне не приходилось встречать колли на севере.

Пули, пуми и муди — тоже пастушьи собаки, но родом из других мест. Их разводят в Венгрии, странах Центральной и Восточной Европы; есть они и в СССР — в основном в Закарпатье. Пули и пуми косматые, муди — короткошерстные. Это некрупные и, я бы даже сказал, неказистые на вид собаки, если их сравнивать, скажем, с восточноевропейской, шотландской овчаркой, но они так же виртуозно пасут и охраняют скот, бегают быстро, ловки, подвижны, смышлены, исполнительны. Муди, кроме того, работает караульной собакой, с неподражаемым искусством истребляет грызунов — мышей, сурков, сусликов.

По всему необъятному северу Советской страны, на Аляске, в Канаде и Гренландии встретите ездовых северных собак и пушистую лайку! Право, что бы делал там человек, если б не было этих терпеливых, нетребовательных и неутомимых помощников?

Лайка служила племенам Севера уже тогда, когда о многих нынешних государствах Европы и Азии не было еще никакого упоминания. Как славились исстари русские меха — «мягкая рухлядь» или «пушистое золото», так славится лайка.

Лучших лаек вывели народы Сибири; недаром и поныне иногда говорят «сибирская лайка», хотя лайки есть и в Карелии, и в Архангельской области, и в Коми АССР… Лайку узнаешь по острой мордочке, напоминающей хитроватую лисью физиономию, стоячим ушам и лихо закрученному хвосту «кренделем». Хвост — важный признак лайки. Вся она аккуратная, крепко сбитая, в движениях быстрая и ловкая — сообразительная и добрая собака.

Лайка — наша национальная гордость, наравне с борзой. Она главная добытчица в лесу. Без лайки охотник-промысловик как без рук, без нее ему и в тайгу соваться незачем. Лайка бесстрашно идет на медведя, ищет и находит белку, соболя, норку, горностая, куницу, боровую птицу и всех лесных копытных зверей. В сибирских и дальневосточных дебрях она настоящая хозяйка.

Сколько удивительных историй о лайке можно услышать в таежных селах: и как она спасла хозяина-охотника, когда его чуть не задрал рассвирепевший медведь, и как отыскала путь к дому, когда пурга перемела все дороги и тропки, и как много дней и ночей не отходило от заболевшего друга-человека… Душа-собака! Вот про таких и молвлено: только не говорит.

Особой породой считается ненецкая оленегонная лайка. Ее родина — европейский север, полуостров Чмал и тундры до реки Енисея. Ненецкая (в прошлом «самоедская») лайка пасет северных оленей. Она невелика, сильно смахивает на шпица, но вправду сказано: мал золотник, да дорог. Когда оленегонных лаек завезли на Чукотку, тамошние оленеводы чукчи сразу вздохнули с облегчением.

Китайской лайкой называют иногда породу чау-чау. Говорят, что переводятся как «лев-лев» («Лев Львович?»)…

Чау-чау дловольно крупные, «сырого» типа (то есть упитанные, толстые) собаки, по-своему, безусловно красивые: густая, пышная шерсть, громадная грива, как у льва, которая зимой почти касается пола, закрывая передние ноги пушистым пологом, на морде складки, хвост, как и полагается быть у лайки, завернут и лежит на спине (часто кончик оставляет даже ямку-вмятину в шерсти; так же и у лайки). У чау-чау синее небо, синий язык. От одних людей доводилось слышать, что чау-чау хорошие комнатные собаки, от других — наоборот, что они не очень привязчивы и даже могут быть неблагодарными по отношению к своим хозяевам, но так ли это, утверждать не берусь. Сам не держал.

Знаю другое: среди лаек чаще, чем у других пород, встречаются так называемые скотники — нападающие на кур, овец и других домашних животных. Происходит это оттого, что лайка почти всю жизнь в тайге, в глуши, от городской культуры она далека, все ловчие инстинкты ее обострены.

Ну и чуть эти инстинкты перешли за дозволенные пределы, жди неприятностей.

Все «сибирские», «уральские» лайки хорошо ходят в упряжке. Мороз им нипочем — шуба у них теплая, никакой стужей не проймешь; и выносливости им не занимать. Лайки были основными санитарно-ездовыми собаками в нашей армии в дни Великой Отечественной войны. Они спасли, вывезли из-под огня многие тысячи тяжелораненых советских воинов. Собственно ездовые собаки Севера — отдельная, особая порода, их не надо путать с лайкой. Они и крупнее, и сильнее, хвост часто носят по-другому — «серпом» или «поленом», по-волчьи.

Могучих ездовых собак красочно описал Джек Лондон. Певец «силы жизни», он в лучших своих северных рассказах действительно ярко показал, какая неистребимая сила жизни заложена в этих на редкость неизбалованных и терпеливых четвероногих.

Северные ездовые псы спят на снегу, месяцами и годами едят одну вяленую рыбу — юколу, или мороженую, твердую как камень, которую и топор-то не берет, а они разгрызут своими крепкими, как лучшая сталь, зубами, наглотаются кусков, холодных, тяжелых, будто лед — и ничего, живехоньки! Эти сильные животные помогали золотоискателям открывать и осваивать Клондайк. Без них не могли бы осуществится многие полярные перелеты (горючее для самолетов доставлялось к заправочным базам на собаках) и многие научные открытия. Без этих собак Амундсен не достиг бы Южного полюса. Эти собаки и сейчас зимуют с нашими учеными — полярниками в далекой Антарктике.

Один из покорителей Севера Георгий Ушаков вспоминает: когда его в апреле 1926 года назначили уполномоченным Дальневосточного крайисполкома по управлению островами Врангеля и Геральда — ох и трудненько же сперва пришлось! Особенно тяжело досталась первая зимовка на Врангеле. Прибыл он туда с товарищами-эскимосами 9 апреля, в бухте Роджерса выгрузили припасы, поставили палатки и одну чукотскую ярангу, и потянулась полярная зима. Кончалось продовольствие, а суеверные эскимосы отказывались идти на северную сторону острова добывать морского зверя — боялись «злых духов». Над зимовщиками нависла угроза голода. Сам Ушаков заболел воспаление легких. Выручили собаки. На собачьей упряжке, превозмогая слабость, Ушаков в одиночку отправился в глубь острова, убил медведя, добыл мясо, спас себя и товарищей. А когда через три года к острову подошел ледорез «Литке», чтобы снять зимовщиков, заменить их другими, его встретили на берегу сытые, довольные люди.