Тайна неудачного выстрела - Биргер Алексей Борисович. Страница 12

Отец и тягу в камине проверил. Поджёг газету — и весь дым и пламя понеслись в трубу. Слегка поправив зеркало, висевшее над камином, он повернулся к нам.

— На сегодня, пожалуй, все. Когда министр приедет, здесь будет тепло и чисто, и все оборудование в рабочем состоянии.

— Знатный домик, — одобрил дядя Серёжа. — Это когда его так отделывали?

— Давно, ещё в семидесятых, — ответил отец. — Когда деньги на охотничьи базы в заповеднике отпускали мешками, потому что к нам приезжали отдыхать даже из ЦК, и ещё зарубежных гостей привозили… Историй в то время было!.. — он усмехнулся. — Но, как видишь, если поддерживать всё в порядке и постоянно следить, то кажется, будто сделано только вчера. Все, братцы, по койкам! Завтра будете гулять и веселиться.

— Смотри! — потянул меня Ванька. — Вот бы всё-таки нам такой столик, а?

В «гостевых» домах его приводили в особый восторг низкие сервировочные и журнальные столики с крышками из подтемненного толстого стекла, вставленные в рамы из резного дуба. Он всё время просил, чтобы отец один из таких столиков отец забрал для нас — пусть будет в нашей гостиной хотя бы тогда, когда нет гостей. Отец резонно возражал, что с двумя сорванцами в доме стеклянная крышка может не прожить и двух дней. И особенно Ваньке нравились «двухэтажные» столики на колёсиках — как тот, на который он сейчас указывал. Он раза два катнул столик туда и сюда и поплёлся из дома со вздохом разочарования.

Мы покинули гостевой дом, который отец, на всякий случай, тщательно запер.

Был уже третий час ночи, когда мы с Ванькой заползли в свои постели. Ванька последний раз осмотрел свои подарки, примерил меховую шапку, забрался под одеяло и сообщил мне, что можно выключать свет. Я выключил ночник над моим изголовьем — и комната погрузилась в темноту.

Я уже засыпал — и, по-моему, даже сны начинал видеть — когда Ванька меня вдруг окликнул:

— Борь, ты спишь?

— Сплю… — отозвался я. — И ты спи!

— Не могу, — ответил он. — Я думаю.

— О чём? — спросил я.

— Вот об этих шапках, которые нам подарили… Их ведь делают из живых животных?

— Ага, берут какого-нибудь соболя и живьём кладут под швейную машинку! — иронически ответил я.

— Да нет, я не о том, — ответил он. — Я о том, что это были их живые животные, а потом они их на шапки пустили, ведь так получается?

— А что тебя смущает? — огрызнулся я. — Кабаны и лоси, которых мы едим, тоже не сами сдохли. И дикие гуси, кстати, и рыба.

— Это другое, — серьёзно возразил Ванька. — В том-то и дело, что они дикие, а рыба вообще ни то ни сё. А ведь эти животные… они пушистые!

— Не были бы пушистыми, не годились бы на шубы и шапки! — ехидно заметил я.

— Как будто ты не понимаешь, о чём я говорю! — рассердился Ванька. — Когда животное пушистое, и тем более при доме выросло, и ты его кормил — то это совсем другое дело получается! Всё равно, что из Топы шапку сделать!

— Ну, это ты загнул! — сказал я. Признаться, начиная беспокоиться. Если эта идея засядет у него в голове и он начнёт излагать её Фантику — считай, все каникулы будут испорчены!

— Вовсе я не загнул! — ответил Ванька. — Это ж получается… самое настоящее живодёрство! Вот завтра я все ей скажу, чтобы не зазнавалась!

Всё стало ясно. Ванька, так и не успокоившись, лежал и придумывал, как бы побольнее уколоть Фантика, чтоб ей неповадно было… Я совсем разволновался — так разволновался, что сон начал улетать куда-то далеко-далеко.

— Послушай! — я присел в кровати и включил ночник. — Мало того, что ты не даёшь мне спать, ты ещё из-за глупой обиды собираешься испортить всем настроение! Завтра ты смертельно обидишь Фантика, она в слезах побежит жаловаться родителям, что их всех обозвали «живодёрами», наши родители будут готовы от стыда сквозь землю провалиться — и кстати, влетит по первое число не только тебе, но и мне, а я вовсе не собираюсь отдуваться за то, что тебе взбрело в голову наговорить Фантику гадостей!

— Это будут не гадости, а правда! — заявил мой упрямый братец.

Я знал, что он не прав, но вот как ему хоть что-то втолковать?

— Ты пойми, — сказал я, — во-первых, с гостями так не разговаривают, а во-вторых, про подарки вообще дурно не говорят! Знаешь пословицу, что «дарёному коню в зубы не смотрят»? Так вот, приспичило тебе жалеть ондатр и норок — не носи свою шапку, но к другим при этом не приставай!

— И не буду носить! — сказал Ванька. — А если меня спросят…

— Если тебя спросят, ты скажешь, что тебе жалко новую шапку, что ты не хочешь её сразу испортить, и поэтому решил её поберечь! — твёрдо проговорил я. — И, пожалуйста, если тебя так волнует этот вопрос, поговори сначала с отцом!..

— А если он скажет, что можно сказать Фантику всё, о чём я думаю? — осведомился Ванька.

— Тогда говори ей всё, что душе угодно! — ответил я. То, что отец никогда ему такого не скажет, было совершенно очевидно — но если б я так и заявил Ваньке, он ведь мог бы и уклониться от разговора с отцом… А я исчерпал все доводы, которые могли бы его образумить и предотвратить катастрофу.

— Вот тогда и скажу! — буркнул мой братец.

— Решено, — сказал я. — Теперь можно гасить свет?

— Можно, — разрешил он. — Я и в темноте могу думать.

— Может, хватит? — спросил я, выключая свет. — А то ты такого надумаешь…

— А?.. — откликнулся Ванька, недорасслышав.

— Думай, говорю, сколько угодно, только меня больше не буди. А ещё лучше — спи. А то завтра не встанешь.

— Так куда спешить? — отозвался он.

— Как куда? Степановский снегокат опробовать. Или тебе не хочется?

— Хочется, конечно! — возмутился Ванька. — Только посмейте уйти его пробовать без меня!

— И уйдём, если тебя нельзя будет даже пушками разбудить! — не без лёгкого злорадства сказал я. Любит подковыривать других — пусть сам испытает, каково это!..

— Я сам проснусь, — сказал Ванька. И замолк. Видно, перспектива проспать первую пробу снегоката ему всё-таки не очень улыбалась — и он решил заснуть, а все свои взрывоопасные мысли додумать завтра.

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ. КАК МЫ ВСТРЕТИЛИ МИНИСТРА

Утром я проснулся от лёгкого постукивания в дверь.

За окном стояли синеватые сумерки — но уже вполне прозрачные. Не скажешь, что день наступил, но и ночью не назовёшь. Около девяти утра, прикинул я.

Я встал и на цыпочках, босиком подошёл к двери.

— Кто там? — спросил я громким шёпотом.

— Это я, Фантик, — раздался шёпот из-за двери. — Вы ещё спите?

— Я уже нет, — ответил я. — А Ванька дрыхнет. Подожди секунду, сейчас я к тебе выйду!

Я быстро оделся и выскользнул за дверь. Ванька сладко похрапывал, и я решил пока что его не тормошить. Ещё когда я просыпался, во мне витала какая-то смутная мысль, или, скорей, воспоминание, о том, что среди вчерашней бочки мёда имелась и ложка дёгтя, чуть-чуть отравившая вкус праздника. Услышав голос Фантика, я сразу вспомнил, что это была за ложка дёгтя: размышления перед сном моего брата, решившего заделаться защитником прав пушных животных. Я не знал, насколько это у него серьёзно — может быть, это был просто сонный бред от усталости и перевозбуждения, и, проснувшись, Ванька не припомнит толком, что он нёс — но решил, что чем дольше удастся держать его сегодня подальше от Фантика, тем лучше. Вообще-то, мой братец — парень добрый и покладистый, но заводится с пол-оборота, а завести его может любая фигня. И когда ему, как говорится, вожжа под хвост попадает — тут уж держись! Он становится упрямей ста ослов и бронебойней танковой дивизии. Если он воображает, что его обидели — тогда он тем более становится неуправляем.

Фантик ждала меня у окна перед лестницей на первый этаж.

— Смотри, — она показала вниз. — Твой папа уже выезжает, и мой вместе с ним.

— Это они едут милицейскую машину из завала вытаскивать, — сказал я, подходя к окну.

Отец вывел из сарая мощный «Буран» и теперь заводил его. Вот он сел, дядя Серёжа пристроился позади, одной рукой держась за снегокат, другой придерживая стальной трос, и они с треском выехали за ворота. Топа залаял и рванул вслед за ними, но отец что-то крикнул ему, и он отстал.