Праведник. История о Рауле Валленберге, пропавшем герое Холокоста - Бирман Джон. Страница 42
О реакции Ундена на удивительный рассказ д-ра Сварц можно только гадать; реакция Эрландера известна. Полностью доверяя Сварц и не теряя времени, он написал личное послание Хрущеву, которое было доставлено советскому партийному боссу 9 февраля послом Сульманом. Экивоков в письме не было:
«Хочу проинформировать вас, что шведский врач профессор Нанна Сварц, побывавшая в Москве в конце января 1961 года, проинформировала меня о том… что Валленберг был в это время жив и находился в качестве пациента в одной московской психиатрической клинике. Состояние его здоровья неудовлетворительное. Г-жа Сварц получила эти сведения от видного, известного в международных кругах представителя советской медицинской науки.
Мы с министром иностранных дел Унденом обсудили вопрос о том, как наилучшим образом перевезти Валленберга в Швецию. Мы считаем, что самым лучшим решением в данном случае был бы приезд в Москву шведского врача, который мог бы обсудить со своими советскими коллегами средства транспортировки больного, медицинский уход за ним и пр.».
Можно простить преисполненной возбуждением г-же Сварц ее наивную веру в то, что в следующий раз она отправится в Москву за Раулем Валленбергом, чтобы доставить его домой. Пока она и Эрландер дожидались ответа от Хрущева, она написала письмо Мясникову с выражением надежды, что вскоре встретится с ним, и еще одно письмо — заместителю министра иностранных дел Семенову, в котором спрашивала, далеко ли продвинулось расследование относительно Валленберга и каким образом лучше всего было бы доставить его домой.
Вскоре она получила письмо от Мясникова. Он писал, что с радостью встретится с ней в Москве. Через месяц — так и не получив ответа ни от Хрущева, ни от Семенова — профессор Сварц снова отправилась в советскую столицу, где сразу же пошла к Мясникову. Во время первого их разговора, при котором присутствовал еще один советский ученый, она спросила Мясникова, не может ли она посетить Валленберга в больнице?
«Он ответил, что вопрос о Валленберге должен решаться в высших инстанциях, добавив: «Если он только не умер». Я парировала в ответ, что тогда он, должно быть, умер совсем недавно».
Профессор Сварц почувствовала, что что-то идет не так и дело развивается в неблагоприятном направлении, и ее опасения лишь возросли, когда при следующей встрече с Мясниковом, происходившей без присутствия третьих лиц, он сказал, что ей не следовало передавать властям содержание их январского разговора.
«Он не отрицал того, что сам разговор имел место, но сказал, что из-за его плохого владения немецким языком мы совсем друг друга не поняли, теперь же он утверждал, что о деле Валленберга ничего не знает. Он сказал мне, что его вызывали к самому Хрущеву, который о нашем разговоре знал и пребывал по этому поводу в большом гневе» [64].
Прежний оптимизм угасал все более. Профессор Сварц снова попыталась связаться с Семеновым, на этот раз звоня ему по домашнему номеру, который дал ей Мясников. Но она опять не смогла разыскать его. Вернувшись в Стокгольм, профессор Сварц снова написала Семенову, она просила, чтобы он как можно скорее принял ее, сообщая, что готова приехать в Москву, в случае его согласия, немедленно. Но она так и не получила ни ответа на письма, ни даже оповещения об их вручении. В мае 1962 года она снова получила приглашение на проводившийся в Москве медицинский съезд. Там она снова встретилась с Мясниковым, «но, когда я попыталась заговорить с ним о Валленберге, он сразу же заявил, что этот вопрос следует решать на дипломатическом уровне и что все дальнейшие разговоры на эту тему между нами неуместны».
Когда посол Сульман в феврале 1961 года передал письмо своего премьер-министра Хрущеву, советский руководитель с очевидным раздражением в голосе ответил, что Советский Союз уже дал Швеции всю имевшуюся у них информацию о Валленберге, к которой ему нечего больше добавить. Никаких других ответов, письменных или устных, от советского руководства в последующие восемнадцать месяцев не поступало. Затем, 17 августа 1962 года, Эрландер вызвал советского посла Федора Гусева, покидавшего свой пост, и зачитал ему энергичное заявление, которое тот должен был передать Хрущеву:
«Как вы понимаете, г-н Посол, сложившееся положение вызывает у меня серьезную озабоченность. Поэтому, когда вы возвратитесь в Москву, я прошу вас доложить о нем Советскому правительству и лично его главе. Говоря об озабоченности, я имею в виду в первую очередь важность этого вопроса для советско-шведских отношений, в дальнейшем развитии которых в гармоническом и дружественном духе вы, как я знаю, в большой мере заинтересованы.
Сущность дела — в факте задержания более семнадцати лет назад советскими войсками шведского дипломата. Вы, конечно, согласитесь со мной, что ни одно правительство, находящееся в подобном положении, не может не требовать, чтобы запросы, которые оно делает на основе информации, которую считает надежной, с должным тщанием противоположной стороной изучались и сопровождались приличествующими ответами».
Эрландер далее разъяснял, что воссоединение близких родственников, разъединенных обстоятельствами, которые они не могут переменить, является ныне общепринятым принципом гуманного поведения. «Этот принцип не только повсеместно принят в теории, — продолжал он, — но все более и более применяется на практике. Я настоятельно призываю ваше правительство а также лично Председателя Совета министров г-на Хрущева, разбирая данное дело, этот принцип не игнорировать. Я прошу вас решить дело положительно и с большой надеждой ожидаю ответа».
Ответа, однако, не последовало. Столь же малоуспешными оказались и многократные попытки профессора Сварц в течение 1962 и 1964 годов возобновить свои контакты с профессором Мясниковым. В середине марта 1964 года советский министр иностранных дел Громыко посетил с визитом Стокгольм, во время которого Эрландер опять потребовал от него ответа и предложил устроить между профессором Сварц и Мясниковым специальную встречу. Через шесть недель, 29 апреля, профессор Сварц получила наконец послание от Мясникова:
«Я пишу вам в связи с новыми сообщениями, касающимися судьбы г-на Валленберга [65], которые появляются ныне в Стокгольме. Меня упоминают в них таким образом, будто я передал вам во время вашего пребывания в Москве в 1961 г. какие-то новые о нем сведения.
Как вы, наверное, вспомните, я говорил вам тогда, что ничего о местонахождении г-на Валленберга не знаю, никогда не слышал его имени и не имею ни малейшего понятия, жив он или нет.
Я посоветовал вам обратиться по этому вопросу в наше Министерство иностранных дел через вашего посла или лично. На ваше требование, чтобы я узнал о судьбе этого лица у главы нашего государства Н. С. Хрущева, чьим врачом вы меня назвали, я ответил вам, что Н. С. Хрущев, как все хорошо знают, находится в абсолютном здравии и что я не являюсь его лечащим врачом.
Благодаря какому-то непостижимому для меня недоразумению, наш с вами короткий разговор (он происходил на немецком языке, которым я не владею свободно) был официальными шведскими кругами истолкован ошибочно» [66].
28 мая 1964 года профессор Сварц написала на это послание подробный ответ. В нем она восстанавливала весь ход январского (происходившего в 1961 году) разговора, как его помнила, и, отвечая на предположения относительно того, что недоразумение, возможно, было вызвано языковыми трудностями, «напомнила ему, что мы оба в ряде разговоров в 1950 году, когда мы впервые встретились, всегда очень хорошо понимали и ответы и вопросы друг друга, что также имело место и во время нашего разговора в январе 1961 года, как и во время многих последующих встреч».
64
В 1979 г. профессор Сварц в разговоре со мной сказала, что, по словам Мясникова, Хрущев был в бешенстве, стучал кулаком по столу и под конец велел ему убираться прочь.
65
Несмотря на то что эти сообщения действительно появлялись в прессе, никакой официальной ссылки на роль профессора Мясникова в деле Валленберга тогда сделано не было. Официальная точка зрения оставалась тайной еще в течение семнадцати месяцев.
66
Текст письма дается в обратном переводе с английского. (Примеч. пер.)