Чудесная лодка (Рассказы) - Снегирев Геннадий Яковлевич. Страница 9
Весной подул южный ветер, снег намок, и верблюды стали задумчивые.
Их погоняют, кричат, а они стоят на месте, жуют жвачку и смотрят куда-то далеко, о чём-то мечтают.
Потом снег остался только в оврагах. Бугорки просохли.
Степь стала рыжая от прошлогодней травы. Прилетели жаворонки, орлы, кулички.
Суслики стояли жёлтыми столбиками у норок и звонко свистели.
Степь проснулась и зазвенела.
И тут верблюды взбесились. Они убежали в степь, подальше от людей. И там бегали, кувыркались, оставляя на траве клочки зимней шерсти.
Однажды я услышал, как за холмом кто-то топчется, от пыли не видно кто.
Я подошёл поближе, а это верблюды отплясывают. То передними ногами топнут, то задними. То передними, то задними. Передними, задними...
Верблюды танцевали танец весны. Они радовались, что прошла зима, греет солнце и они живы.
ВЕСНОЙ
На дворе шёл снег, было холодно.
Но я знал, что в Казахстане сейчас весна. И так мне захотелось увидеть, что делается там весной, что я пошёл на вокзал, купил билет и поехал.
Сначала поезд мчался среди лесов. И вечером закат был багровым от мороза.
На Волге мокрый ветер качал деревья, грачи уже прилетели и ходили по полям.
В Казахстане снег лежал в ямках около телеграфных столбов.
Весенний верблюд нюхал рельсы и линял. А на одной станции продавали кисель, и дикие осы садились на руки, и в степи родился голубой верблюжонок, слабенький и слепой.
Я спросил казаха, когда у верблюжонка глаза откроются.
- Как откроются, его в сарае запрут, - сказал он.
Я удивился:
- Он, наверное, погулять захочет?
- Нельзя ему погулять, - вздохнул казах и рассказал, что у верблюжонка кожа на пяточках ещё нежная, а в степи скорпионы под камнями притаились, и змеи, и ядовитый паук каракурт. И все они только и ждут, чтоб верблюжонок в степь убежал.
Поезд поехал дальше.
Я стоял у окна, думал: змею увижу или скорпиона. Но так и не увидел.
Только на повороте увидел я, как мчится паровоз, а впереди, около рельсов, стоят жёлтые столбики. Вот-вот налетит паровоз на столбик...
И вдруг столбик катится в степь. Это суслики. Они свою храбрость показывают.
Огромное железное чудовище несётся на суслика, а он стоит, лапки прижал к груди и не шевелится.
Колёса гремят всё ближе: тук-тук, тук-тук! И сердце у суслика от страха: тук-тук, тук-тук, тук-тук!
Наконец не выдерживает и с визгом - назад в норку. Там его ждёт невеста.
А вот и горы показались.
Тюльпаны захлестнули всё. Ветерок их покачивает, они волнами переливаются, то розоватые, то совсем как огонь, а вон жёлтая полоса пробилась...
Жаворонок чёрный на камушке сидит. Вот он взвился и поднимается всё вверх, всё вверх и весь дрожит, трепыхается от песен. А солнце так и жжётся, так и палит.
ЛЕСНИК ТИЛАН
Далеко за Сырдарьёй, на краю пустыни, стоит белый домик. Живёт в нём лесник Тилан.
В августе каждое утро он выводит из сарая верблюда, навьючивает на него мешки семян и уезжает в пустыню. Семена тамариска он разбрасывает по вершинам песчаных барханов, семена саксаула раскидывает в низинах. Верблюд идёт быстро, только успевай запускать руку в мешки - слева тамариск, справа саксаул.
Из-под ног верблюжьих во все стороны, как брызги, разбегаются ящерицы-круглоголовки. Удавчик мелькнул серебристой стрелкой на песке, свернулся пружиной и зашипел издалека на верблюда.
К полудню ящерицы и змеи зарылись в песок, чтоб не испечься. Ящерицы-агамы залезли на тамарисковый куст. На вершине куста, на каждой веточке, сидит неподвижно ящерица, подняла головку и тяжело дышит.
Тилан привязывает верблюда к ветке тамариска; ящерицы не убегают - им некуда бежать по раскалённому песку, а наверху иногда налетит прохладный ветерок.
Тилан развьючивает верблюда, кладёт войлок на песок, сверху на куст вешает халат и в тени отдыхает.
Пустыня как будто вымерла до вечера. Только варан показался на вершине бархана, увидел Тилана и зашипел: Тилан помешал ему ловить ящериц на тамариске.
Варан кидается на куст, ящерки с писком прыгают сверху, и варан хватает их.
К вечеру жара спадает.
Вылезают из нор песчанки, свистят, перекликаются друг с другом.
За ними вылезают круглые клещи, похожие на свинцовые пломбы, и пустыня оживает.
Вечером, когда Тилан подъезжает к белому домику, на горизонте, как мираж, мелькают антилопы-сайгаки. Они бегут за сотни километров к глубокому колодцу в пустыне.
Всю ночь они будут стоять вокруг колодца и дышать, дышать влажным воздухом. К утру, когда пастухи пригонят овец на водопой, сайгаки убегут в пески.
Каждый день выезжает лесник Тилан засевать пески.
Саксаул пускает корни на много метров в стороны и в глубину. Корни саксаула и тамариска закрепляют пески, не дают им передвигаться и засыпать арыки, сады и кишлаки.
МОРСКОЙ САЗАН
Я проснулся. Было тихо. Шакалы замерли, и древесные лягушки замолчали.
Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!
Как будто стучат деревяшки. Это тростинки друг о друга стукаются, гнутся.
- Кто это?
- Сазан пошёл!
- Да разве сазан может тростник гнуть?
- Морской сазан может!
Днём увидел я морского сазана. Он весь был закован в красную чешую, как рыцарь в латы. Валялся в пыли, а сам всё к воде, к воде полз и красным глазом на рыбаков косил, как дикий жеребец.
Потом я узнал, почему он такой опалённый и сильный. Зимой рыбы держатся ближе к берегу, пощипывают водяные травы или что река вынесет с мутью.
Только не морской сазан. Он уходит на середину моря, где вода совсем горькая и синяя-синяя, а сверху звенит ветер.
В январе, когда здесь дождь, слякоть и маяк еле мигает, сазан подплывает к Туркмении и видит, как розовые фламинго в Гасан-Кули подымаются с залива и исчезают, растворяются в закате над песками.
Он плывёт вдоль берега, закованный в свою чешую, и видит, как верблюдица ищет белого верблюжонка, а верблюжонок стоит за барханами белым пятнышком.
Сазан видит, как гюрза лежит на песке и смотрит на него страшными, невидящими глазами. Хочется подплыть ближе, ближе...
Нет, скорей от этого берега! Только бы дождаться, когда на чёрных каменных ветках саксаула расцветут белые восковые цветочки.
Вода в море нагревается, и уже начинает тяжелить икра, и сазан плывёт, плывёт, а сам мечтает о тростниках, за которыми видны снежные горы.
И пить бы мягкую, сладкую, снежную воду. И тереться брюхом, выпускать икринки в эту прохладную, сладкую воду и гнуть тростник...
Всё тише стучат тростинки по утрам. Морской сазан мечет икру. Успокаивается. Забывает, что он видел, и краски раскалённых песков гаснут на его чешуе.
В ЛЕНКОРАНИ
На южном берегу Каспийского моря, в Ленкоранском заповеднике, древесные лягушки пробуют голоса, готовятся к весне.
Буйволы залезли в тёплую лужу. На них кричат, гонят, а они жуют жвачку и лениво посматривают вокруг, не хотят вылезать: солнышко их разморило.
В кустах орут скворцы. Они улетели от морозов к тёплому морю. На телеграфных столбах сидят коршуны; нахохлились, поджидают, когда скворцы вылетят из кустов. Подальше на лугах щиплют траву дикие гуси, казарки.
На рисовых полях живут водяные черепахи с мягким панцирем и оранжевым брюхом. Шея у черепахи длинная, чтобы за мальками охотиться под водой.
Море мелкое, можно далеко уйти, вода чуть выше колена. На берегу стеной стоит тростник выше человеческого роста. В тростнике кабаны пробили узкие тропы.
На озере растёт лотос и рогатый водяной орех - чилим. В озере отражаются клочки южного неба, синие-синие, как султанские курочки. Как ни тепло в Ленкорани в январе, а султанские курочки ушли дальше на юг, где ещё теплее.
Иногда налетит северный ветер, пойдёт снег, птицы заволнуются, загалдят, потянутся на юг розовые стаи фламинго. Утром выглянет солнышко, снег растает.