Полярный летчик - Водопьянов Михаил Васильевич. Страница 58

Поиски Масленникова, конечно, осложнились из-за такой перемены «адреса».

Отрадно было видеть, как местные жители по собственному желанию принимали деятельное участие в розысках пропавших лётчиков.

Из Анадыря по первому предполагаемому направлению посадки Масленникова вышли шесть нарт под управлением лучших каюров. Кое-кого из них я знал. Один был переселенец с Украины, но уже старый житель Анадыря – товарищ Наливайко. Ему было пятьдесят три года, а бегал он за нартой так, что не всякий юноша мог угнаться. Другой – осетин Семён Савосев, тоже давнишний житель этих мест. Он любил своих собак, но всегда утверждал, что «на ишаках ездить всё-таки лучше». Третий – бывший шаман, пятидесятилетний чукча Тырке. «Теперь, – говорил он, – люди поумнели, шаманом не проживёшь. Надо работать». Не знаю, каким он был шаманом, но каюр из него получился очень хороший.

Кроме шести нарт, с которыми шла эта знакомая мне тройка, по пути к собачьим упряжкам присоединились ещё пять оленьих нарт, ведомых чукчами. Да из колхоза «Полярная звезда» приехали ещё несколько чукчей с упряжками и просили разрешить им принять участие в розысках.

Всё это было очень отрадно, но… поиски продолжались уже восемь суток. Правда, на шестые сутки был найден мой товарищ, но итог получился неутешительный.

От него пришла такая радиограмма:

Таким образом, мой спутник уселся снова. Собачьих нарт в Анадыре больше не оказалось – все были на поисках Масленникова. Пришлось запрячь лошадь в сани с широкими полозьями.

Положение Масленникова и Падалки было значительно хуже.

Они передавали:

Каково было получать такие радиограммы от товарищей, терпящих бедствие, и сидеть на месте!

Наконец погода улучшилась.

Мы с бортмехаником полетели на поиски Масленникова.

Часть Золотого хребта была закрыта туманом. Он закрывал также и горы, расположенные на север от хребта, и пришлось вернуться, ничего не обнаружив.

По дороге я решил проверить, добрела ли до моего товарища лошадка.

Прилетаю к Анадырскому заливу – никакого самолёта там нет! Это меня обрадовало: значит, он улетел.

Я направился к аэродрому через Нерпичий залив. У левого берега что-то чернеет. Подлетаю ближе – самолёт. Около хвоста стоит палатка. Из палатки вылезают люди, бегут в сторону от самолёта и ложатся на снег, изображая своими фигурами посадочное «Т».

Я сел… и встретился со своим потерянным попутчиком.

– Ты что же? – сказал я ему вместо приветствия. – Почему неправильный адрес даёшь? Я тебе послал всё, как ты просил, в Анадырский залив!

– Разве тут разберёшься! – махнул он рукой. – Снегопад… Ничего толком не видно – ну, малость и попутали.

Я слил запасной бензин в баки самолёта товарища, а сам полетел в Анадырь за горячей водой. Там быстро установили в задней кабине моей машины большой бак, налили в него семь вёдер горячей воды и укутали чехлами. Через двенадцать минут горячая вода была доставлена к самолёту, а через полчаса обе наши машины стояли на аэродроме.

Звено опять вместо, самолёты исправлены. Можно продолжать наш перелёт. Но разве улетишь, когда экипаж Масленникова ещё не найден, когда люди сидят где-то в снежной берлоге и ждут помощи!

Мы решили не улетать до тех пор, пока не найдём товарищей.

А погода побаловала нас недолго. Снова всё закрыло, замело, и вылететь на поиски всё не удавалось.

Масленников и Падалка оказались мужественными людьми. Они держались стойко, но тем не менее всё время настаивали, чтобы поиски проводились возможно активнее. В своих радиограммах они сообщали:

Мы давно со всеми переговорили, все карты изучили, но шли уже двенадцатые сутки со дня их вынужденной посадки.

На тринадцатый день мы наконец смогли подняться. Летим и не знаем, застанем ли в живых наших товарищей: ведь уже несколько дней они питаются мхом и травой. Расчёт у нас как будто правильный: курс взяли на реку Волчью. По ней дошли до гор Ушканье и там, за невысокими горами, увидели самолёт.

Я делаю круг, другой. Людей не видно. Неужели мы опоздали?

Снизился метров до ста. Сделал ещё круг. Смотрю – из-под хвоста самолёта вылезает человек, за ним другой. Лениво пошли в разные стороны. «Знаки, наверное, выкладывать будут», – подумал я. Но они отошли метров двести от самолёта и упали на снег. Получились две чёрные, ни о чём не говорящие точки. Между тем они должны были показать направление ветра, чтобы лётчик мог сесть по всем правилам.

Я понял – люди просто не в состоянии двигаться. Я не стал больше кружить – пошёл скорее на посадку. Сел хорошо. Мы быстро выскочили и подошли к людям. Перед нами были два жгучих брюнета, странно выглядевших на белой поверхности снега. Они были словно загримированы: на каждом наросло копоти не меньше чем на миллиметр.

– Кто из вас Падалка? – спросил мой бортмеханик. – Мы ему привезли из Москвы посылку и письма.

– Поесть что-нибудь привезли? – вместо ответа спросили в один голос оба.

Мы достали мешок с продуктами. Откуда только у них силы взялись! Схватили они его и моментально исчезли в своей снежной берлоге.

Мы принялись откапывать их самолёт и греть мотор, а «чёрные медведи» сидели в своей берлоге, уписывая галеты с чаем.

Я заглянул к ним. Яма была очень глубокая, в ней свободно можно было стоять. Пол ровный, покрытый густой травой. С правой стороны на примусе в большом бензиновом баке греется вода. Шум примуса заглушал шум нашего мотора, поэтому они его не сразу услышали.

– Вы что это, греете воду? – спросил я. – Знали, что мы прилетим?

– Нет, – отвечает Падалка, – это на всякий случай. Мы хотели сами попытаться запустить мотор.

«Молодцы! – подумал я. – Еле на ногах стоят, а не сдаются!»

Через два с половиной часа мы запустили мотор. Товарищи поели, пришли в себя. Они крепко жали нам руки, полезли было целоваться.

– Что вы! – отмахивался мой бортмеханик. – Посмотрите на себя: на кого вы похожи? Только после бани здороваться будем…

После бани в Анадыре все собрались на товарищеский ужин.

– Кто этот рыжий сидит за столом? – спросил я тихонько у соседа.

– Что с вами, Михаил Васильевич? – ответил мне тревожным вопросом сосед. – Ведь это же Падалка!

И под общий хохот он принялся нас знакомить.