Рассказы о живой природе - Яковлев Петр Иванович. Страница 3

Уроки дедушки Ефима Дедушка Ефим начертил углем утку на дверях сарая и спрятался за угол.

– Пли! – скомандовал старый солдат первой мировой войны.

Бабахнул выстрел. И без того изрешеченная дробью дверь покрылась новыми пятнышками. Две головы прильнули к мишени, наперебой подсчитывая число попаданий. Семь дробин в мишени!

– Молодец,- довольным тоном заключает дедушка.- Завтра пойдешь со мной на ток.

На другой день вечером Гришутка, как настоящий охотник, шагал рядом с дедушкой. На плече у него одноствольное ружье, на боку – патронташ, до отказа набитый патронами, заряженными крупной нулевой дробью, на спине – охотничья заплечная сумка, словом – все, как у дедушки. Только у того ружье двуствольное.

Когда они по свежему насту и проталинам прошли километров восемь и вышли на старые вырубки, уже совсем стемнело.

Около сгнившего ствола старой вывороченной ели, под защитой молодой поросли березняка и осинника дедушка развел костер. Охотники согрели чайник и закусили.

– Давай-ка я тебя, внучек, проэкзаменую. Помнишь ли, как подходить к мошнику?* – обратился дедушка к внуку, укладывая съестные припасы в сумку. * Мошник – так называют глухарей во многих районах Карелии.

– Когда мошник щелкает – не шевелись, а когда начнет токовать, он глохнет – вот тогда, на второй половине его песни, и делай подход, но умей вовремя остановиться, пока он не кончил петь.

– Все правильно, пошли,- сказал дедушка и засыпал костер снегом.

Охотники сделали шагов двести и вышли к центру поляны, на которой, выделяясь на светлом фоне неба, росло несколько высоких деревьев.

– Здесь подождем часок,- усаживаясь на широкий пень, сказал старый охотник.- Тут недалеко токовище – я сам следы видел.

Кругом сплошная темень, особенно с южной стороны; ни шороха, ни звука кругом. Гришутке даже жутко стало немножко, а минут через двадцать на него напала дремота.

– Ты не спишь ли? – шепотом осведомился дедушка.- Нельзя.

– Скоро ли уж?

– Ишь ты – какой прыткий! Тут, брат, нужно терпение…

Вскоре небо чуть посветлело. От большой сосны, стоявшей шагах в восьмидесяти, вдруг послышались какие-то незнакомые звуки, будто кто выщелкивал дробь сухой тонкой дранкой.

– Это мошник щелкает,- пояснил дедушка Ефим.- А вот теперь токует. Ну, пошли, однако…

Вначале все шло по правилам охоты. Гришутка делал все так же, как дедушка, и они подошли к глухарям, которых здесь было уже с полдесятка, на ружейный выстрел. Но тут юный охотник, заглядевшись на играющих птиц, зацепился ногой за валежину и, не успев ахнуть от неожиданности, распластался по земле. В то же время раздался выстрел, и Гришутка совсем перепугался – ему показалось, что выстрелило его ружье, на которое он упал животом… Мальчик и не видел даже, как большая птица, подстреленная дедушкой, цепляясь за ветки дерева, свалилась вниз.

– Ты чего, охотник,- выстрела испугался? Подотри нос-то! – издевался дедушка.

– Нет… Это я, дедушка, нечаянно – за валежину зацепился… Честное пионерское…

– Ну, то-то… Охотнику надо смотреть и смотреть, не в два глаза, а в четыре.

Они подобрали убитую птицу и стали выслеживать новых токовиков.

– Не тужи, следующий – твой,- утешал дед внука, огорченного первой неудачей.

Шагов через сто, на проталине, у вывороченной с корнями сосны они заметили двух дерущихся самцов. Тут же, на ветвях небольшой осины, сидела глухарка – пестрая капалуха.* – Ну, прицеливайся в любого петуха, да не торопись, а то промажешь…

Грохнул выстрел, один из глухарей с шумом метнулся в сторону, другой остался лежать, неуклюже раскинув крылья.

– Убил, убил! – неистово закричал Гришутка и со всех ног бросился к убитой птице. Он высоко поднял ее за одно крыло, другое все еще касалось земли.- Дедушка, это я убил!

Я ведь, дедушка?!

– Ты, ты… Ну, в добрый час! Это первая твоя добыча.

А раз первая, то не надо быть жадным-хватит одной птицы.

Пойдем домой.

Всю дорогу они делились впечатлениями, и дедушка терпеливо поучал внука охотничьим приемам на току, Гришутка же слушал деда со вниманием, хотя ему и не терпелось скорей показать добычу дома.

– Какие красавцы,- восхищалась глухарями мать Гришутки, Лукерья Васильевна.

Птицы лежали на столе, освещенные первыми лучами солнца, прорвавшимися сквозь вер›;ушки ближайших деревьев.

Они и в самом деле были красивы. Темные спинки с бурым оттенком и такие же крылья, чуть посветлее; темный зоб отливал зеленью, а по брюшку, как горошины, рассыпаны белые пятнышки; хвост черный, блестящий. Красные дуги бровей и желто-розовый крепкий клюв довершали редкую красоту оперения.

* Капалуха – самка тетерева-глухаря.

– А твой, сыночек, больше, чем дедушкин; килограммов шесть будет, уж я-то знаю – сколько их на своем веку зажарила.

Мать с гордостью поглядывала на сына. Он напоминал ей сейчас отца, советского партизана, погибшего в годы Отечественной войны в схватке с оккупантами неподалеку от родных мест.

– Будь достоин отца, сынок,- вздохнув, тихо произнесла Лукерья Васильевна.

Когда сели обедать и мать подала вкусное жаркое, разговор снова вернулся к глухарям.

– Токовать они будут еще и в мае,- поучал дедушка,- и даже осенью, но не так азартно, как сейчас, в апреле.

Глухарка кладет в гнездо 8-10 яиц и высиживает цыплят. Они бегают вместе с ней выводком, как куры, и сами кормятся.

К осени птенцы уже становятся большими и живут целыми стайками. Когда кончаются ягоды, глухари питаются и более грубой пищей – почками и хвоей. Для этого они заглатывают в зоб камушки, которые служат им маленькими жерновами.

– А что делают глухари-токовики?

– После весеннего тока самцы теряют много перьев и не могут летать. В это время они прячутся в глуши, пока не отрастут новые крылья.

Второй урок дедушки Ефима Ивановича состоялся осенью.

Пошли они с манком* на рябчика. В сентябре это было.

И хотя дедушка знал места, где обычно гнездились рябчики, но бродили они по лесу долго, пока не напали на место гнездовья. Высмотрели множество всяких интересных вещей.

* Манок – свисток для приманки рябчиков, вальдшнепов и другой промысловой птицы.

Об этом мы еще расскажем юным читателям в следующий раз. А сейчас – о рябчике.

Обнаружили гнездовье вблизи осиновой рощи, рядом – речушка. Не успел Гришутка как следует насвистаться в манок, как над ним, часто взмахивая крыльями, пролетел пестренький рябчик. Он уселся над самой головой юного охотника. Гришутка взвел курок и выстрелил. Рябчик упал прямо в корзину с брусникой, что стояла под деревом.

Дедушка от души хохотал, приговаривая:

– Ну и ну! У меня такой удачи не бывало, чтобы в корзине сразу два блюда: и жаркое и кисель… Будет из тебя толк, внучек!

Охотничьи уроки дедушки Ефима Ивановича пошли Гришутке впрок. Сейчас он вырос и совсем стал похож на отца- партизана, фотография которого висит в золоченой рамке на самом почетном месте. Как и отец, он стал выдающимся промысловиком-охотником, но первого глухаря и рябчика, что убил вместе с покойным дедушкой, он никогда не забудет.

ХОЗЯЕВА ПТИЧЬЕГО НЕБА

„Леший"

Еще в раннем детстве я много наслышался о разных чудесах в лесу. Мы – дети – даже боялись ходить в такие места, где, как уверяли взрослые, «чудится», и где будто бы водятся лешие или лесовики. А что это были за существа – никто объяснить не мог, потому что никто их не видел. Говорили, будто леший похож на человека, только весь оброс рыжей шерстью, с рыжей бородой и рогами; руки у него, как у обезьяны, а ноги лосиные, с копытами. Немудрено испугаться такого чудища. Да если к тому же закричит он, будто человек заплачет истошным голосом, или засвистит, заулюлюкает, загогочет на всю округу,- тут только и уноси ноги от страха…