Четверо из России (сборник) - Клепов Василий Степанович. Страница 56

И бедный Сигизмунд отправился вместе со всеми только потому, что число тринадцать показалось несчастливым лейтенанту Клюге!

СКВО!

Итак, фрау Бреннер за поджог фогелевского гумна приговорена к пяти годам тюрьмы. Ее дом и все имущество присуждены потерпевшей — Марте фон Фогель.

Об этом, громко мыча и плюясь, поведал нам Отто. Из его суматошного мычанья можно было понять, что старый немец не одобряет настоящего поджигателя. Ведь из-за него пострадала невинная женщина!

Я взглянул на Левку. Бедный поджигатель сидел бледный и все время порывался что-то сказать. Боясь, как бы Большое Ухо не выдал себя, я втихомолку показал ему кулак, что должно было означать: «Молчи!»

В эту ночь Левка долго не мог уснуть. Поджигая скирды с хлебом, он думал лишь о том, чтобы отомстить немцам за наступление под Курском. У него не было даже мысли, что кого-то могут обвинить в поджоге. И вот нашли виновника! И кого? Несчастную фрау Бреннер!

Ночью я слышал, как Левка бредит:

— Я не хотел, фрау Бреннер! Чесслово, не хотел!

Надо же было так случиться, что утром Камелькранц погнал нас убирать картошку с полосы фрау Бреннер! Мы и вообще-то работали кое-как, а тут просто лопата не лезла в землю. Управляющий носился с нагайкой по полю и хлестал ею направо и налево. Особенно доставалось Левке.

С самого утра Большое Ухо притворился больным. Схватившись за живот, со стоном катался по земле:

— Живот! Ой, животик мой!

— У, русский лодырь! — приговаривал Камелькранц, охаживая Левку плетью. — Унтерменш! Я тебе покажу «жифот»!

Левка встал и начал работать, но тут же сломал черенок у лопаты. Пришлось идти к телеге, чтобы насадить новый. Через несколько минут мы увидели, как Левка бежит, зажав левой ладонью правую руку, из которой хлещет кровь.

— Господин Камелькранц, разрешите доложить… Руку порезал.

— Что-о? — заорал горбун, но увидел, как льется кровь, тихо прошипел: — Это что такое?

— Лопату на черенок насаживал. И… хотел заострить черенок, а поранился, — Левка сморщился от боли.

Управляющий поднял его руку вверх и, видя, что кровь не унимается, выругался:

— Сам резался, сам и бинтуй. Докторов тут для вас нету!

Мы подбежали к Левке с ведерком воды и начали поливать ему на руку.

Черт возьми! Вот так поранился! Пока на землю лилась вода, смешанная с кровью, Левка морщился и шипел. Кое-как мы перетянули ему руку грязной тряпкой, чтобы остановить кровь, усадили раненого в тень.

Я ухитрился сбегать к телегам. Там я нашел топор. Левка тяпнул им так сильно, что чуть не отрубил себе палец. На ободке телеги отчетливо видны были даже следы двух ударов…

Когда я подошел к Левке, он, чувствуя, что я все знаю, бледно улыбнулся.

Вечером в амбаре, оставшись наедине, мы с Димкой устроили тарарам:

— Ты что же, Левка? Что за манера рубить себе пальцы?

— Членовредительством занимаешься? — грозно прошептал Димка.

— Я им гумно сжег? Сжег! — отозвался Левка. — Так пусть сажают меня. А за что же они фрау Бреннер посадили? Не буду убирать для них ее картошку!

— А если завтра тебя снова погонят в поле? — спросил Димка. — Ты опять руки рубить будешь?

— Не погонят, — вяло возразил Левка.

Но на следующее утро пришлось поджигателю идти вместе со всеми на полоску госпожи Бреннер. Когда, наконец, закончился этот ужасный день (ужасный потому, что рука у Левки распухла и болела), мы, приблизившись к дому, увидели коляску баронессы. Фрау Марта только что сошла с повозки и направилась к крыльцу. За фрау следовала девчонка с небольшим узелком в руках. Но это была уже не Лиза. Чем-то знакомым повеяло на меня от маленькой, худенькой фигурки, бойкой походки и огненно-красных волос. Мне вспомнилась Золотая Долина и рыжая девочка, которую мы посылали в город продавать золото.

— Ребята, а ведь это Белка! — оказал я.

— Какая же Белка? — проворчал Левка. — Нюра была толстенькая, как пончик…

И все же я с нетерпением ждал, когда девчонка выйдет во двор. Сердце подсказывало мне, что приехала наша скво!

Девочка появилась во время ужина с той же корзиной, какую носила Лиза. Она! Только до чего же худая и изможденная! Когда я встретился с Белкой взглядом, та чуть не выронила корзинку, вспыхнула вся, сморщилась, и огромные васильки на ее лице радостно раскрылись.

С крыльца за работой новой прислуги наблюдала хозяйка, и Белка так и не решилась сказать нам хоть слово. Во время ужина поляки только и смотрели на нашу скво. Да и как было не смотреть? При одном лишь взгляде на живое, приветливое личико все словно светлели. А когда девочка смотрела на кого-нибудь своими синими глазищами, человек даже жмурился, как от солнышка.

— Ты откуда? — спросил Белку по-немецки Заремба.

Она улыбнулась и пожала плечами, давая понять, что не знает немецкого языка.

— Ты русская? — спросил я.

Белка живо смекнула, что я не хочу выдавать нашего знакомства:

— Конечно, русская! А вы тоже русские?

Она так ловко разыграла сцену нового знакомства, что я невольно залюбовался нашей скво.

«Ты молодец, Белка! — говорил я ей взглядом. — Всегда знал, что на тебя можно положиться».

А вслух сказал:

— Дай воды!

Я совсем не хотел пить. Мне надо было, чтобы Белка подошла поближе.

Она дала стакан воды, и я старался пить как можно дольше, пока она, вырвав у меня стакан, не хлопнула шутливо ладонью по моей руке:

— Хватит! — и шепнула: — Я так рада, что встретилась с вами!

— Осторожней радуйся… Лучше выказывай к нам ненависть.

— Ах, так! — воскликнула Белка, и не успел я опомниться, как она звонко шлепнула меня ладонью по щеке.

Поляки расхохотались, а баронесса хлопнула в ладоши:

— Браво, Анна! Так им и надо!

Я потер рукавом щеку и погрозил Белке кулаком, чем еще больше развеселил поляков.

В эту ночь мы долго не могли уснуть. Вспоминали Золотую Долину. И то, как Димка ходил добывать скво. И как появилась Белка в первый раз у нашего костра.

Конечно, теперь она изменилась. Я уже говорил, что Нюра похудела, но, главное, с ее лица исчезла детская «заспанность». Уже не щурились голубые глаза, даже в голосе появились новые незнакомые ноты.

Мы ждали, что она придет к нам поговорить, но так и не дождались. После мы узнали, что Белка опасалась, как бы Карл, который за ней все время подсматривал, не поймал ее на месте преступления.

Несколько дней не удавалось поговорить с Нюрой. Она всегда пробегала не оглядываясь и не останавливаясь. Иногда, если следили из окна, замахивалась на нас чем-нибудь или швыряла камнем. Никогда не думал, что можно так хитрить!

Скоро Белку во дворе знали уже все. Стоило ей появиться на крыльце, как куры и индюки сломя голову летели к ней. Две кошки, задрав хвосты, терлись у ее ног. Поросята поднимали невероятный визг. И даже коровы поворачивали головы и ласково мычали.

Старый Отто немедленно подходил к девочке и начинал что-то толковать на своем непонятном языке. И, представьте, она понимала глухонемого! Что-то покажет на пальчиках, и довольный Отто отправляется выполнять ее желание.

Я заметил, что баронесса зовет ее уже «Анхен» и даже «либер Анхен», что на немецком языке означает «милая Анечка». Вот как — уже и «милая»!

Белку одели в новое голубое платье, так что нельзя было даже и подумать, что она такая же невольница, как мы. А еще через несколько дней девочка совсем ожила — на щеках ее уже горели розовые пятна и от голубенького платьица казалось, что васильки на лице расцвели еще краше.

Однажды вечером, когда мы вернулись с работы, Белка вышла на крыльцо с помоями для поросят. К ней сразу подбежал Отто, взял у нее ведро и понес. Она отправилась следом, легонько постукивая своими деревяшками по чисто выметенному двору. На обратном пути, поравнявшись с нами, Белка посмотрела на нас своими голубыми васильками.