Звездный - Ласки Кэтрин. Страница 23

– Одни? – спросил Свистун.

– Да… одни, – ответила Эдме.

Что-то в ее голосе подсказывало, что лучше не возражать и не задавать лишних вопросов.

Свистун внимательно посмотрел на своих старых друзей и отошел в сторону. Он знал их достаточно давно – с того времени, когда все они, молодые глодатели, состязались на играх гаддерглода. Наблюдая за тем, как они растворяются в сумерках, он догадывался, что они отправились не просто на разведку, а в особенное странствие в поисках себя. Это их странствие каким-то образом должно быть связано с Пещерой Древних Времен, в котором он сам провел некоторое время как страж Кровавого Дозора. Рисунки на стенах пещеры имели отношение к Фаолану, он давно это чувствовал, а теперь догадался, что они имели отношение и к Эдме. Та кость, которая она несла с собой, была найдена как раз в таинственной пещере.

Пути Фаолана и Эдме разошлись на развилке. Странствие в поисках себя подразумевало путешествие не столько в пространстве, сколько во времени. Два волка издалека показались Свистуну похожими на чужаков. Они в каком-то смысле и были чужаками – чужаками во времени. Более всего их заботили не мокрый снег и не лед под ногами, не торосы и не ледяные гребни, а складки и искривления времени. Свистун вспомнил старую историю, которую часто рассказывали скрилины, – историю о Ледяном походе во время Долгого холода. Историю о том, как их предки пришли издалека в страну Далеко-Далеко. Она начиналась с рассказа о вожде, который дожил до мгновения своего «хвлина расщепления», то есть до того момента, когда душа волка отделяется от его тела, чтобы взобраться по звездной лестнице. Только в той истории вождя призвали обратно на землю, чтобы он возглавил поход своего народа, и он спрыгнул со звездной лестницы. «Как это похоже на наше нынешнее странствие, – подумал Свистун. – Можно ли назвать его очередным Ледяным походом в время Долгого холода, только в обратном направлении? Все странным образом перевернулось, переплелось. Мы оказались на изгибе времени. И эти два волка знают это».

Свистун смутно ощущал, что изогнулось и переплелось не только время – переплелись одна в другой несколько жизней. Между этими двумя волками прослеживалась какая-то глубинная связь, разрушить которую не могло даже всесильное время. И эту связь могла быть только любовью.

С каждым шагом боль в задней лапе Эдме усиливалась, но она повторяла себе, что должна дойти до нужного места. Так она и называла свою цель – «это место». Других слов на ум не приходило. Она вспомнила о том, что стала малькадом не по рождению и что ее не относили на тумфро, где она должна была погибнуть. Но она ощущала это место, как свое давнее тумфро. Если выросшим малькадам везло и они получали право вступить в Стражу Священного Кольца, то перед тем как отправиться к вулканам, они должны были посетить свои тумфро. Это путешествие называлось слаан-лиф, и оно было ритуалом прощания со своей прежней судьбой. Странствие в поисках истины и своего места в мире. Но когда в слаан-лиф отправилась Эдме, она обнаружила ужасную истину – выяснилось, что она не рождалась малькадом. Ей в младенчестве вырвал глаз сам предводитель клана.

Сейчас Эдме совершала свой настоящий слаан-лиф. Она шла по северному рукаву моста к тому месту, где когда-то сама, будучи старой волчицей, решила остаться, чтобы не мешать остальным. Ее недостаток не проявлялся несколько лет и не был похож на уродства малькадов. Ее слегка скрученная бедренная кость поначалу не доставляла ей никакого беспокойства, но потом начала болеть. Эта боль понемногу усиливалась, но не мешала ходить вплоть до того, как наступил Долгий холод и они отправились в Ледяной поход. «Вот же как получается! – подумала она. – Я действительно старая волчица. Мне уже за тысячу лет». С каждым шагом она подходила все ближе и ближе. Лед становился все мягче, но луж, почему-то не было. Вместо них из-подо льда показались камни; на некоторых виднелись серые полоски лишайника. Она задумалась на секунду, как эти камни могли попасть на Ледяной мост. Если мост был оставлен прошедшим когда-то здесь ледником, то ледник по пути сюда мог прихватить различные вещи, от камней до деревьев. Но она особенно не задумывалась над этим, потому что вдруг поняла, что нужное ей место находится совсем рядом. Сердце ее отчаянно колотилось, костный мозг застыл. Она ощетинилась и закрыла единственный глаз; ноги у нее подкосились, и Эдме невольно прилегла на поверхность камня. Он еще не успел остыть от полуденного солнца, как будто берёг тепло специально для нее. «Вот я и здесь, – подумала она. – Здесь».

Это было не тумфро, вовсе нет. Это было место ее хвлина расщепления. То место, где столетия тому назад ее душа отделилась от тела. Место ее смерти. Сердце у нее стучало все медленнее, но она знала, что оно не остановится. Ведь она сейчас не умирала, а только как бы попала в древний сон. История искривленной бедренной кости, которую она несла в своей пасти через всю Хрустальную равнину и по Ледяному мосту, вдруг стала ясной.

«Уходи сейчас, не медли, дорогой Фенго!»

«Я не могу оставить тебя умирать, Быстробуйная».

В своем сне Эдме моргнула – как ей показалось, двумя глазами. Ибо ее звали Быстробуйная, и у нее было два глаза.

«Моя душа покидает меня. За мной опускается Скаарсгард».

В своем сне она произносила эти слова Фенго.

И Фенго ответил: «Он приходил за мной, а потом скинул со звездной лестницы. Я не для того возвращался, чтобы потерять тебя снова, Быстробуйная».

«Ты возвращался не за мной. Ты приходил за своим родом, теаглахеном, чтобы вывести всех своих сородичей из Долгого холода».

«Но я не смогу сделать это один, Быстробуйная».

«Фенго, обещаю тебе, отныне ты не будешь один… никогда… никогда… Слаан боладх».

«Слаан боладх» – таковы были два последние слова, которые произнесла Быстробуйная. На древнем волчьем языке они означали: «до следующей пахучей метки».

На другом ответвлении моста, менее чем в полулиге от Эдмы, Фаолан тоже погрузился в своего рода сон наяву. Глаза его были широко открыты, он стоял на месте, но душа его странствовала во времени. И даже не одна душа, а несколько душ – душ вихря. Прошел год с тех пор, как Фенго возглавил поход своих сородичей из царства Долгого холода. Теперь он что-то искал, разглядывая Ледяной мост, но что именно? Он прищурился, пристально вглядываясь в туман. «Что ему нужно? Что он ищет?» – задавал себе вопросы Фаолан.

Души его первого и последнего духа переплелись. «Почему старый волк плачет? Почему я плачу?» Над головой его пролетела сова. Это был Гранк, пятнистая неясыть, лучший друг Фенго. Гранк хотел повести его за собой, но куда? Вдруг мех у него на загривке встал дыбом. Он учуял тот самый запах, который не спутать ни с каким другим запахом. Запах особой метки, которые волки оставляют на том месте, где скончался близкий им волк или щенок. В то же время он заметил, как пятнистая неясыть резко разворачивается в воздухе и по спирали опускается к разбросанным по льду костям. Фаолан помчался к этому месту что есть сил, да так быстро, что ноги его превратились в одно расплывчатое пятно.

«Вот ее кости!» – крикнул Гранк.

Он вспомнил, что именно Гранк отправился с ним назад к друмлину, чтобы почтить память Быстробуйной. Фенго же хотел забрать одну кость, чтобы отнести ее обратно в страну Далеко-Далеко, в Пещеру Древних Времен.

Фенго осмотрелся и сквозь пелену слез разглядел кости, побелевшие и обветрившиеся дочиста за те луны, что прошли со времен Ледяного похода. Они как будто ждали его. Его взгляд остановился на одной кости – на скрученном бедре.

Впервые Фаолан увидел эту кость во снах за четыре луны до этого, накануне землетрясения. А через две луны увидел ее наяву, не во сне, а в Пещере Древних Времен. Она лежала там, освещенная тонким лучиком лунного света. Он назвал ее самой прекрасной из всех костей. Она манила его необъяснимым образом, она притягивала его, как притягиваются металлические опилки к сильному камню.