Скандал из-за Баси (журнальный вариант) - Макушинский Корнель. Страница 27

— Нам не выбраться отсюда! — сказал наш товарищ.

— Должны выбраться! — закричал ваш отец.— Ведь этой дорогой, если это можно назвать дорогой, проезжали индейцы, ее преодолел знаменитый путешественник, аргентинец Чиффели. Мы, правда, хотим забраться еще дальше, но что удалось одному, удастся и троим.

Ваш отец старался поддерживать в нас отвагу, но он, к сожалению, не мог задержать ночь. Мы поспешно договорились оставить здесь коней и хотя бы ползком вернуться в относительно безопасное место, которое мы миновали три часа назад. Лошади (Смогут пережить туг ночь, а мы - нет. Мы захватили немного припасов и топлива и осторожно, шаг за шагом начали спускаться вниз. Холодно было страшно, а с нас ручьями лил пот. Ваш отец снова шел впереди, ощупывал рукой каждый камень, как осторожно ступающий слепец. Мы все трое были слепцами... Стиснув зубы, шли в полном молчании. Вокруг нас тоже все молчало. Поблизости гнезда смерти стихают все голоса. Если бы мы не слышали ни одного...

Месье Диморьяк отер пот со лба, снова переживая эти события.

— Вы услышали голос? — тихо спросил пан Ольшовски.

— Да,— тяжело произнес француз — Мы услышали рев скалистой земли. Какая-то страшная невидимая рука, какая-то глухая сила ударила в гору, а гора швырнула на тропу бесчисленное множество камней. По глухому грохоту мы поняли, что на нас катятся тяжелые глыбы. Я услышал глухой крик вашего отца, какой-то отчаянный приказ, какую-то команду. Но тут снаряд из темноты угодил мне в грудь. Только через два дня... Через два дня нашли меня, но только меня одного...

— А отец? Что случилось с ним?

— Никого не было на обрывающейся тропе, на краю ужасной расщелины. А слева была пропасть... Я был разбит, почти без сознания, но из последних сил требовал вести поиски. Моя совесть чиста... Было сделано все, что в человеческих силах. Неподалеку нашли нашего мертвого товарища, а вашего отца не нашли. Меня унесли далеко, в Луа. Я пробыл там три месяца, все время надеясь, что обнаружится какой-нибудь след... Все эти десять лет я не мог найти покоя. Последний крик вашего отца звучал в моих ушах. И вдруг, десять лет спустя...

— Скорее, скорее! Говорите!

Диморьяк мягко улыбнулся.

— Разве можно говорить быстрее, чем я? Но буду говорить еще быстрее... Мы получили известие, сначала очень неопределенное, потом более ясное. Американский естествоиспытатель, собирающий образцы для музея природоведения в Нью-Йорке, услышал в городе Гуаякиль, что в глубине Эквадора, среди племени хибаров находится белый человек, который — только не пугайтесь! — живет жизнью индейцев. Я не хочу говорить, как выглядит эта жизнь... Так как американца мучила эта загадка, а он собирался как раз в земли хибаров, он спешно двинулся в путь и недавно снова вернулся в столицу Эквадора с этим таинственным человеком. Ему нелегко пришлось с индейцами, которые не хотели отдавал» пленника, потому что им было жалко послушного работника, а еще — потому, что индейцы суеверно поклоняются тем, кто...

Он вдруг замолчал, чтобы не проговориться, кому дикие племена никогда не причиняют зла. Потом быстро заговорил:

— У него самого нельзя узнать ничего, но при нем нашли документы. Сохранил» их ему велела какая-то искорка сознания. Впрочем, индейцы сказали, откуда среди них взялся этот белый. Ученые сопоставили одно с другим, вспомнили, проверили — и уже не подвергается сомнению, что этот человек, который десять лет провел среди одного из самых странных и наименее изученных индейских племен,— пят отец.

— Где он сейчас?

— Сейчас мы ждем более подробного сообщения. Самое большое утешение для вас - тог неопровержимый факт, что ваш отец жив, но пусть будет утешением и то, что Французское географическое общество активно занялось этим делом. Сделано все, что должно быть сделано во имя солидарности, которая связывает людей науки.

Скоро пришли обещанные Диморьяком известия. В.С.Уильямс, тот американец, который приложил массу труда, чтобы отыскать Бзовского, довел дело до конца. В подробном письме он отчитался перед ученым Парижем, который послал ту экспедицию, одновременно же, зная, что Бзовски — поляк, сообщил обо всем польским консульским властям в Нью-Йорке. Спасенный находится под хорошей опекой.

Диморьяк, запыхавшись, прибежал в отель с этими новостями и, размахивая руками, как тонущий, оглашал великую новость.

— Американец, о, какой молодец! — выкрикивал он.— Какую великую вещь он совершил! Почта два месяца потратил, чтобы привезти вашего отца в Нью-Йорк. Благородный человек!

— Почему вы говорите «привезти»? Разве мой отец сам не мог...— спросила Бася.

— Так только говорится, только говорится... Впрочем, подумайте сами: десять лет пребывания вне

жизни, среди полудиких, грязных людей, в глухом скалистом уголке... Наверное, ему было не очень весело...•

— Да, да...— сказала Бася печально.— Но почему мой отец сам не мог ничего рассказать о себе?

Диморьяк посмотрел внимательным взглядом на пана Ольшовского, который, поняв, что француз не хочет рассказывать всего, быстро спросил:

— Уильямс пишет, каким образом Бзовски спасся?

— Пишет, пишет,— торопливо ответил Диморьяк.— Из того, что удалось узнать у хибаров, вытекает, что они нашли его далеко от места катастрофы Поэтому наши поиски на ограниченной территории не позволили обнаружил» никаких следов. Сопоставив все детали, Уильямс допускает, что ваш отец, подхваченный каменной лавиной, как вздувшейся рекой, оказался в каком-то ущелье. Он был ранен, окровавлен, с силами, пошел вперед с отчаянным упорством. Мы никогда не узнаем, как это ему удалось!

— Почему никогда? Ведь отец расскажет...- сказала Бася удивленно.

Француз, заметив, что, подхваченный потоком слов, сам попал в непроходимую чащобу, побледнел и внезапно стиснул губы. Он беспомощно развел руками и наконец начал говорил» медленно, словно каждое слою выдергивал из собственного сердца:

— Скажу... и так вы обо всем узнаете... Зачем скрывать? Вы умная девочка, вы не испугаетесь. Ваш отец потерял память.

— О, боже! — воскликнула Бася.

— Поэтому он не мог ни о чем рассказать. Наберитесь мужества, мадемуазель! Он был тяжело ранен в голову, а кроме того, прошел сквозь пекло тревоги и отчаяния. Может, именно это его и спасло... Если бы не потеря памяти, он, видимо, никогда не решился бы пройти по нехоженым местам - пока не наткнулся на тропку, по которой ходят индейцы. Сердце у меня разрывается, не плачьте!

Пан Ольшовски обнял Басю и успокаивал самыми нежными словами. Ее детское отчаяние, однако,

было недолгим. Печаль уплыла со слезами, потому что девочка неожиданно перестала плакать, вытерла глаза и твердо сказала:^

— Дядя, я должна поехать в Нью-Йорк!

— Замечательно, замечательно! - воскликнул Диморьяк.- Слезами делу не поможешь. Тут необходимы мужество и сила. Но ехать не надо! Нью-Йорк спрашивает, куда выслать вашего отца. Дайте распоряжение: сюда или в Польшу?

— А что вы посоветуете? - спросил пан Ольшовски

— Я думаю, что во Франции он будет скорее, а вы, наверное, хотите именно этого.

— Да, да! — горячо подтвердила Бася.

Эта несколько дней тянулись, как человеческая грусть. Пан Ольшовски все время куда-то уходил с французом, Бася же, приказав себе успокоиться, ждала...

Сердце у нее на мгновение замерло, когда пан Ольшовски сказал ей взволнованным голосом:

— Басенька, завтра мы поедем в Гавр.

— Отец?..

— Да. Месье Диморьяк поедет с нами

День был промозглый. Ветер подметал море и тормошил воду, черную и кипящую.

— Я боюсь,— шепнула Бася пану Олышвскому.

— Чего, детка?

— Встречи... Он не узнает меня... Он не видел меня столько, столько лет... Но я его узнаю. Не знаю, как он выглядит, но все равно узнаю.

— Держитесь, мадемуазель Барбара! — горячо повторял Диморьяк.

Корабль причалил к каменному берету и тяжело дышал.

Поднялся шум и гвалт, радостные восклицания рвались вверх, как фейерверки, приветствия перемежались смехом. Какая-то девочка бросилась на шею старушке и смеялась сквозь слезы. Кто-то, кто был еще на палубе, посылал стоящим на берегу воздушные поцелуи.