В бесконечном лесу и другие истории о 6-м «В» - Иванов Сергей Анатольевич. Страница 21

— Вот бюллетени, вот я кладу карандаш. Проголосуешь — отодвинь свой квадратик в сторону. Кто за операцию — плюс, кто против — минус. Кто воздержался — пустая бумага. Согласны?

Все промолчали, а молчание, как известно, знак согласия.

— Давайте только в другой угол отсядем, чтобы уж без подглядок.

— И откуда ты, Коровина, всё знаешь? — покачал головой Шуйский.

— В лагере один раз так голосовали. — Люда спокойно пожала плечами: — Тут ничего особенного нет.

Не сговариваясь, они сели за парты по одному человеку. Каждый как бы остался сам с собой. И никто не двигался с места.

— Ну чего? — спросил Петров. — Чего-нибудь ещё надо сделать?

— Если ты готов, то иди и голосуй. — Коровина кивнула в сторону подоконника.

Серёжа посидел ещё секундочку — вроде для приличия, потом встал и пошёл… Точно такой же походкой он обычно шёл к доске: и быстро (то есть вроде бы смело), и неуверенно одновременно.

Только он вернулся, встала Таня Полозова.

— Счёт матча: один — один! — сказал Шуйский.

Но никто не откликнулся на его шутку.

Вслед за Таней почти сразу пошла Люда Коровина. Потом наступила пауза. Потом одновременно встали Маринка и Стаин.

— Ну иди, иди, Марин.

— А я лично не спешу, — ответила Маринка довольно отчуждённо.

Так они и стояли: Генка опустил голову, Оленина опять отвернулась к окну.

— Ну ладно. Вы решайте, а я пошёл. — Шуйский лёгкой своей походочкой отправился к дальнему подоконнику. Но почему-то долго стоял над своей бумажкой.

Наконец проголосовали все. Последней Маринка… И тогда Люда Коровина, подчёркнуто глядя в сторону, собрала все бумажки, перетасовала их, словно карты (причём довольно ловко, чего Шуйский, например, никак от неё не ожидал), раздвинула веером, будто в подкидного собралась играть.

— Плюсов три, минус один, воздержались двое… Значит, будем! — И она бросила бумажки на учительский стол, чтобы любой желающий мог проверить.

Долго они молчали. Или им лишь казалось, что долго… Принято решение, и теперь уж никуда не денешься. Трое — «за», один — «против», двое воздержались.

— Какие будут предложения? — спросила Люда. Она стояла за учительским столом, остальные так и сидели далеко сзади.

Поднялся Стаин. Поднялся, потому что чувствовал: всё стало как-то страшнее и торжественнее.

— Я предлагаю разбиться на две группы. Одна ходит к дяде Пете, другая ворует.

— Верно! — словно даже обрадовалась Люда. А может, и правда обрадовалась, что дело стронулось, прошло мёртвую точку. — Верно! И командиром второй группы я предлагаю Стаина Гену. Согласны?.. Ген, кого возьмёшь к себе?

— Шуйского Лёньку… — и замолчал.

— Всё?

— У вас там у дяди Пети дел прилично, а нам как раз много народу не нужно.

— Согласен, Лёня?

Шуйский пожал плечами и покраснел.

— А кто умеет делать… — Таня Полозова обвела всех глазами. — Ну, после того, когда стащите… в смысле стащим…

— Я умею, — тихо сказал Генка. — Мы сусликов на селе свежевали.

Вот, значит, как оно называлось — свежевать. Жуткое это слово теперь камнем лежало в каждом из них.

Вечером в квартире Стаиных зазвонил телефон. Генка снял трубку.

— Это ты? — услышал он очень-очень знакомый голос.

— Я.

— Это правда, что ты… что ты свежевал?

— Они же вредные, Марин! А шкурки… — Он замолчал. И на том конце провода тоже долго молчали.

— Я тебя очень прошу: пожалуйста, ты его сам не свежуй.

Генка ничего не ответил. Стоял прикусив губу, а свободной рукой тянул себя за волосы, словно собирался их выдернуть! Не такой он был человек, чтобы ляпнуть это важное обещание. Ляпнуть, а потом не выполнить. Да ещё перед Маринкой!

— Тогда хотя бы бросьте жребий… Ты можешь мне это обещать?

— Могу, — ответил он твёрдо.

«А мы, знаешь, мы один раз с дачи уезжали, так? Года три назад. И написали на берёзе: «Наташа+Маша» — у меня же сестра Наташка… Ну ты слушаешь, Лёнь?.. А после зимы приезжаем и про надпись каким-то чудом вспомнили! Смотрим, а её нету… Глядели-глядели… Представляешь, она, оказывается, метра на два выросла! Наверх ушла… Правда!.. Ну, может, не на два, а метра на полтора точно… И мы тогда стали каждый год писать. Но больше никогда так не вырастало. А первый год выросло. Интересно, почему, да? Я Марьяшу обязательно спрошу… Может, какое-нибудь активное солнце было?»

«Надписи-то чем делали?»

«В смысле как?»

«В смысле так! Ножичком небось?»

«Ой, ладно тебе, Лёнька!.. Ну хотя бы и ножичком».

«А тогда сама считай: «Наташа», «Маша» да еще «плюс» — одиннадцать ран. Ежегодно!»

«Да ей же не больно!»

«Ну правильно. Тебе больно, а ей не больно. Видишь, ты какая умная!»

Семь дней, даже можно сказать — семь дней и семь ночей, собака не выходила у них из головы. Она и ночью бегала по их снам — весёлый лохматый вратарь. Но о том, как они будут делать «то самое», никому из них не приснилось ни разу.

Генка и Князь караулили двор из окна стаинской квартиры. Однако Снелл гулял или с мальчишкой, или с мальчишкиным отцом, или вообще его не было. Дело ещё осложнялось тем, что Генку здесь хорошо знали. Да и Лёньку теперь, пожалуй, тоже: часто появлялся, все видели, к кому он ходит. А потом, именно он тогда интересовался этой собакой…

Вдруг возникло ещё одно препятствие: в дело вмешалась Жужина. Та самая Нелька Жужина, извечный тормоз шестого «В», которую в своё время они не приняли в команду.

…Генка нервно делал уроки, Князь стоял на посту у окна. Так у них было заведено — сорок пять минут, а потом смена караула. Вдруг Лёнька закричал:

— Эй, Семья! Хочешь старую знакомую повидать?

Генка рыпнулся к окну, оттёр плечом длинного, но хилого Князя, хотя места было бы достаточно обоим. Вот это да! На хоккейной площадке стояла Нелька Жужина и что-то втолковывала хозяину Снелла. Мальчишка то кивал, то пожимал плечами, а пёс приветливо обнюхивал Нелькины варежки.

— Что же это такое, Князь?

— Ты меня, конечно, прости. Я много знаю, но…

— Кто-то предал!

— Брось ты!

Доспорить им не удалось. Треснул телефон. Второй раз, третий. Наконец Генка снял трубку — вот же начнут звонить, когда не надо!

— Алё!.. Это ты?

Голос у Маринки был спокойный и приветливый. Наверное, впервые Стаин не обрадовался этому голосу.

— Марин! Слушай внимательно! У нас ЧП. Жужина во дворе треплется со Снелловым мальчишкой. Срочно тебя прошу: аккуратно разузнай у дяди Пети. Первое: ходит к нему Жужа или нет.

— Ужас какой, Ген! Вдруг она…

— Второе, Марин: если ходит, то с кем. Звони сразу… Постой! Надеюсь, ты к этому делу…

— Не стыдно! — И в ухо ему полезли короткие противные гудочки.

«Так, поругались, — подумал Генка. — Подлец я, подлец! Кого подозреваю…»

— Чего будем делать? — спросил Князь детективным голосом.

— Сам не понимаешь? Наблюдать! — рявкнул Генка.

Дальше ничего потрясающего не произошло. А впрочем, как судить. Может, как раз и произошло. Нелька, мальчишка и Снелл, все втроём, прошли по двору и исчезли в парадном.

— Что это за финты, Князь?

— Сюда бы Горелова Кольку, он бы живенько сочинил нам марсианских шпионов из созвездия Альдебаран.

— А мы чего сочиним?

— Не знаю, Семья!

Минут через двадцать Жужина вышла с полиэтиленовой сумочкой в руке. Несла что-то! Но не тяжёлое…

— Дураки мы — не догадались её встретить!

— Опасно! И так заварилось… Видишь, как всё пронюхивает.

Ещё минут через пятнадцать позвонила Маринка:

— Стаин? Это Оленина.

Как ни хотелось Генке узнать новости, он всё же сказал:

— Марин!.. Ну, Марин! Ты можешь меня извинить один раз в жизни?

— Во-первых, не один раз!

— Ну, Мари на!

Генка, что есть силы посмотрел на Шуйского, тот усмехнулся, дёрнул плечом и вышел, прикрыв дверь. И через секунду Генка услышал, как в уборной спустили воду: Князь хотел этим сказать, что ему вовсе не интересно, что он вовсе не собирается подслушивать «глубокоуважаемых влюблённых», что он вообще ни капли не переживает, а, напротив, как и всегда, готов шутить.