Я и Костя, мой старший брат - Масс Анна Владимировна. Страница 15

— Сейчас посмотрю.

Я открыла «денежный ящик».

— Два рубля есть.

— Ясно. Ну жди, не плачь.

Я повесила трубку и пошла к Косте. Конечно, он встал с постели и сидел за столом, накинув на плечи одеяло.

— Костя, если ты сейчас же не ляжешь, я поеду к маме и все ей расскажу!

— Да-да, — ответил он, болезненно щурясь. — Поезжай завтра же. А то она жутко волнуется, подозревает, что ты больна. По-моему, она думает, что мы еще и переругались.

— Конечно, поеду. Я прямо жду не дождусь.

Так я и не заставила Костю лечь в постель. Он сказал, что готовит доклад для НСО. Я знала — это такое научное студенческое общество, куда принимают самых умных студентов.

Явилась Светка с ворохом новостей — оказывается, они сегодня всем классом ходили в Третьяковку. А Слуцкий не пошел из-за меня. Вот какое важное мероприятие он пропустил. Мне стало стыдно, но делать нечего.

Светка объяснила мне уроки и собралась уже уходить, когда пришли Женька и Наташа. Конечно, теперь Светка уже не могла уйти, не обсудив со мной их внешность. Женька ее поразил своей красотой. Она сказала, что он похож на Юрского в роли Остапа Бендера, но только гораздо красивее благодаря бороде. А Наташа, в общем, симпатичная, но к ее очкам ей бы пошел не «Гаврош», а «атомный взрыв».

Потом Светка попросила у меня кусок черного хлеба с солью, потому что с утра ничего не ела, из Третьяковки — сразу ко мне. Схватила хлеб и убежала.

А тем временем в Костиной комнате назревал скандал: Наташа настаивала на том, что Косте нужно провести курс уколов пенициллина, потому что у него в горле налеты. А Костя кричал, что он стесняется.

— Это просто некультурно! — возмущалась Наташа. — Я тебе удивляюсь, Костя!

— А что же тогда культурно? Спускать трусы в присутствии знакомых девушек?

— Я для тебя сейчас не девушка, а медсестра! Я закончила курсы!

Женька хохотал и предлагал разные варианты. Например, завязать Наташе глаза, и пусть она колет вслепую. Или привязать Костю к кровати.

Наконец сошлись на том, что Наташа уколет Костю в бедро. Против бедра Костя не возражал.

Наташа пошла на кухню кипятить шприц и готовить ампулы. У нее все это было с собой. А Женька отправился в магазин и вернулся с кучей продуктов. Он принес даже курицу. Эту курицу он ловко выпотрошил, опалил над газом, потом вылил из кастрюли остатки старого супа, кастрюлю вымыл, налил воды, опустил туда курицу, морковку и луковицу и поставил варить.

— Вот тебе двадцать пять рублей, — сказал он, протягивая мне деньги. — Если будет мало, еще дам.

Вскоре уколотый Костя лежал в постели и пил чай с медом. Мед тоже Женька принес. Женька время от времени выходил на кухню, проверял курицу, а потом снова уходил в комнату. Они там долго сидели, я легла и уже засыпала, а из Костиной комнаты все еще доносились голоса и смех.

Я подумала: повезло Косте! Женька — настоящий друг. А Наташа! Неужели Костя ее не полюбит? Ведь та кикимора болотная так ни разу и не позвонила! Тоже еще — «своеобразный характер»!

***

Эту ночь Наташа снова у нас ночевала — в комнате родителей, чтобы успеть сделать Косте укол утром, перед уходом в свой институт. Она сказала, что вечером опять придет, потому что надо провести весь курс уколов, а то не будет смысла. Откуда она все это знает? Ну да, ведь она после школы год работала в больнице и окончила курсы медсестер.

Я решила, что после школы тоже пойду работать — к папе или к другому кинооператору, чтобы сначала как следует изучить дело, а уж потом поступать в институт.

Теперь наступила Костина очередь лежать и полоскать горло. Наташа оставила ему завтрак и полоскание на столике возле кровати, а мы с ней перекусили на кухне.

Мы вместе вышли из дому — я в школу, она в институт. До перекрестка нам было но пути. Наташа жаловалась, что ужасно боится завалить сессию, а я думала о том, как было бы хорошо каждый день выходить из дому вместе, и вместе завтракать, и проводить вечера. И как бы мама и папа полюбили Наташу, потому что ее нельзя не полюбить. Это только Костя ничего не понимает, ослепленный своей кикиморой.

В школе со мной в этот день произошло необыкновенное событие: я получила по английскому пятерку.

Инна Александровна случайно назвала мою фамилию, а потом было раздумала вызывать:

— Сиди, сиди, ты же отсутствовала.

А я ответила по-английски:

— Я готова отвечать.

У нее глаза на лоб полезли.

— Ну пожалуйста… Прошу к столу…

Я вышла, рассказала своими словами заданный текст, разобрала грамматические формы и ответила на все вопросы.

— Вот ведь можешь, когда хочешь! — воскликнула Инна Александровна, переходя от радости на русский язык.

А я ответила ей по-английски, пословицей:

— Хотеть — значит мочь!

Сияя от удовольствия, Инна Александровна поставила мне пятерку.

Сразу после школы я поехала к маме в больницу. И хотя я знала, что маме лучше и что опасность миновала, я все же очень волновалась, когда открывала тяжелую больничную дверь.

Вестибюль мне показался совсем другим — светлее и просторнее. Гардеробщица была тоже другая — худенькая старушка. Я сдала ей пальто и получила белый халат.

…Дверь четвертой палаты была приоткрыта. Я тихонько заглянула и увидела маму.

Мама ли это? Сердце мое больно сжалось. Какие у нее ужасные, розовые, шелушащиеся пятна на лице! А глаза! Красные и такие опухшие, что кажется, будто они вылезают из орбит! А Костя говорил, что ничего страшного! Утешал меня!

Зарыдав, я бросилась к маме и прижалась к ней. Мама вскрикнула от неожиданности и крепко обняла меня.

— Солнышко мое! Ненаглядная моя! — говорила она, отрывая мое лицо от своей груди и жадно глядя на меня своими бедными глазами. — Как я тоскую здесь без тебя, любимая моя девочка! Почему ты не приходила? Болела? Костя скрывал от меня.

— Чуть-чуть простудилась. Он меня не пускал.

— И правильно! Как вы там уживаетесь с Костей? Вы так не ладите, глупые мои!

— Ладим, ладим! Мамочка, тебе очень больно?

— Совсем не больно, я рвусь отсюда, но врачи обещают выписать не раньше чем через пять дней. Если бы ты знала, как у меня сердце болит о вас! От папы не было писем?

— Нет.

— Подожди, я надену халат, и мы выйдем, посидим где-нибудь в уголке.

— А тебе можно вставать?

— Можно, можно.

Мама надела серый больничный халат и встала, тяжело опершись на мое плечо. На минуту мне опять стало страшно.

— Мама, а ты правда видишь?

— Вижу, не бойся. Только мне еще трудновато ходить: не привыкла, что один глаз видит хуже. Это потом пройдет.

Мы вышли в коридор и сели на одну из скамеек, стоящих вдоль стены.

— Ты обедала?

— Нет еще. Я прямо из школы.

— Возьми у меня в тумбочке пирожки. Они немножко зачерствели, но все равно очень вкусные.

Я сбегала в палату, принесла пакет с пирожками. Мама смотрела, как я уплетаю пирожки, и плакала.

— Мамочка, не плачь! Тебе же больно!

— А, ерунда! — говорила мама, болезненно морщась и осторожно снимая слезы со своих шелушащихся щек.

Мимо проходила медсестра. Она взглянула на маму и строго сказала:

— Больная, не плачьте, а то доктора позову!

— Хорошо, не буду, — послушно ответила мама и улыбнулась сквозь слезы: — Видишь, как тут строго. Плакать и то нельзя. Скорее бы домой! Девочка моя, чем вы там питаетесь? Костя ничего не умеет…

— Еще как умеет! Мы прямо обжираемся! Вчера Женька курицу сварил, и картошка у нас есть, и пельмени! Наташа обещала пирог испечь!

— Да, я знаю, что Женина сестра вам помогает. Я ей так благодарна! И ей и Жене. Ты скажи Косте, чтобы не приходил каждый день. И ты не приходи. Вам заниматься надо. А ко мне часто с работы приходят, мне не скучно.

— А Костя завтра не сможет прийти. У него НСО.

— Точно НСО или ангина? — с тревогой спросила мама.