Человек-саламандра - Бирюков Александр Викторович. Страница 55

Хотя по интонации, если так можно выразиться, текста она поняла, что так могла начинаться сказка про Снегурочку или Мальчика-с-пальчик. Жили, короче, дед-барин и баба его. И ругаться друг с дружкой им наскучило.

Кучи сказок так начинаются [17].

– Good morning! – услышала Лена за спиной. – May I come in?

Вошла «иностранная гувернантка» – Огустина.

– Вы мне снились, – улыбнулась ей Лена.

Огустина несколько обалдела от этого признания, хотя и постаралась скрыть это [18]. Немедленно сделала строгое лицо и сказала нечто, как обычно переусложненное, со смыслом следующим:

– Господин Остин не любит, когда трогают книги. Во всяком случае, его следует спросить о том, можно ли читать здесь.

В этом роде…

Лена парировала, заявив, что книги для того и существуют вообще-то, чтобы их читать. За исключением, возможно, личных дневников.

Но поставила тома на место и задвинула створку шкафа.

– Почитаю сказки на ночь, – заметила она.

Потом подошла к рогатой вешалке, на которой висел знакомый уже уютный, черный с золотой вышивкой халат.

Подумала и решила выпендриться. Стянула через голову ночнушку-наволочку и взяла халат, чтобы надеть его.

Нет, «иностранная гувернантка» даже не повела бровью.

А Ленка-то наивно думала, что смутит ее таким образом.

Казалось, что тетенька с эдакими строгими замашками должна быть плохо восприимчива к бесстыдству. Глупо вышло. Ленка смутилась сама.

И вспомнилось что-то мучительное из сна. Тоже связанное с подобными выходками.

– Do yow heave breakfast? – спросила строгая женщина.

– Дую, дую… – злясь на себя, проворчала Лена

Огустина, уже слышавшая подобную фразу, отнесла ее к разряду жаргонизмов утвердительного значения, поставила себе на заметку, что юную леди следует начинать отучать от диких манер, и спокойно пустилась в объяснения, что завтрак Лена пропустила, поэтому вместо завтрака будет обед. Если бы Лена проснулась чуточку пораньше, то ей бы, пусть и с большим опозданием, подали бы второй завтрак, но теперь уже поздно для этого.

– Да я согласна на обед, – заверила Лена, прерывая бесконечную вереницу «BUT» и «OR», обильно пересыпающих вычурные объяснения.

Огустина приняла к сведению и предложила проследовать в душевую, потому что, по ее словам, юная леди спала не только долю, что само по себе вредно для молодого организма…

«С чего это она взяла?» – изумилась Лена, слышавшая совершенно противоположные заявления.

…но и весьма тревожно, – продолжала «иностранная гувернантка», сопровождая Лену в душ.

Юная леди, по словам Огустины, всё время сбрасывала одеяла, металась, принимала позы, которые даже во сне простительны только маленьким девочкам, и кричала ерунду. Даже лаяла.

– Уав, уав! – показала Огустина.

– Вот, блин горелый! – опешила Лена и перейдя на английский, подстраиваясь под велеречивую манеру Огустины, поинтересовалась о том, откуда та знает все above-mentioned.

Огустина туманно ответила, что это входит в круг ее обязанностей. А за леди, находящейся в возрасте готовности к The first act off kindness, она просто как более опытная женщина должна присматривать.

Что это за «первое доброе деяние», Лена не поняла, да и факт тотального контроля ее поразил. Об этом она думала, правда безуспешно, всё время, пока принимала душ.

А пока же поинтересовалась, чего же ее не разбудили, раз и спать долго вредно, да и сон был явно не в радость.

Огустина назидательно возразила, что будить леди еще вреднее, чем позволять долго спать. Что юной леди пора самой вырабатывать привычку вставать раньше мужчин, приводить себя в порядок и выходить к завтраку в лучшей форме.

– Сказали бы вы это моей маме! – в сердцах посетовала Лена. – А то каждое утро ни свет ни заря: «Вставай, соня, в школу пора! Опять допоздна в «ушах» просидела, меломанка малолетняя!»

– Юная леди посещает школу? – изумилась Огустина совсем не тому, что ожидала Лена.

– А как же?

– У вас в роду воистину своеобразные Традиции! – заявила «иностранная гувернантка».

И на том оставила девушку в глубоком недоумении.

«Ну нет, на психушку не похоже, – вторя своим прежним соображениям, сказала себе Лена. – Нет, скорее, здесь нормальный сбесится».

– Товарищи! – воскликнула она. – Что происходит? Что творится? Эх, товарищи, товарищи…

Неизвестно, да Лена впоследствии так и не могла ответить, ни себе, ни кому-то, кто спросил бы, в какой момент она поняла, что это иной мир. Когда утвердилась в этой мысли и встал на повестку другой вопрос:

Тогда что это за место?

Тогда как теперь быть?

Тогда как вернуться из этого странного ИНОГО МИРА домой?

На ум приходила и приходила одна и та же мысль – о темном шоссе с луной над зубцами елей.

Но что сделать для того, чтобы отмотать кино назад, вернуться, перевоплотиться обратно в свой мир, она не знала. И боялась, если честно, об этом думать.

Бояться думать иногда полезно для психики.

Но в то, второе, утро в странном доме она размышляла о странностях и гнала, гнала от себя тревогу за родителей и чувство вины перед ними.

И смутно ощущала, что есть нечто, что держит ее здесь. Как-то влияет и аномально направляет ход мыслей.

Это было и любопытство, и что-то еще.

Возможно, Остин – красивый, печальный, странный, юный и взрослый одновременно, богатый и несчастный.

Какой-то словно бы абстрактно влюбленный не в кого-то конкретно, а просто всем существом готовый полюбить и передающий как-то свою готовность, что подкупало.

Но для девочки в возрасте готовности к The first act off kindness это всё было сложно. Ее самоанализ сводился, по существу, к оценке себя как «гадкая» или «славная», в зависимости от того, как она поступает.

Гадкая – если идет из школы не прямиком домой, а самой дальней дорогой. Гадкая – если вместо уроков битый час рисовала платьице для нарисованной же принцессы. Да не прошли у нее еще эти детские милые увлечения.

Славная, если удалось урвать пятерку по нелюбимой географии. Причем пятерку ни за что, а за помощь учительнице в развешивании карт перед уроком. Стих на училку нашел, а Ленка подыграла, и вот пятерка аккуратненькая в журнале торчит, а чем она заслужена, уже никого не колышет.

Славная, если произвела неизгладимое впечатление на школьном вечере или на танцульках в дачном поселке.

Славная, но и гадкая…

Это уже сложные категории, это на уровне ощущений смутных. Быть славной, но гадкой изумительно. Неправильно, но наполняет негой…

Смущает неокрепший разум. Что-то заставляет шевелиться в душе. И тонкий, незнакомый еще аромат запретных плодов заставляет трепетать ноздри.

Не так мало для девочки, самое сильное эротическое переживание которой было год назад, от прочитанной тишком книги «Советы врача молодоженам». Смысл книги умная Лена оценила как советы пацанам, желающим не ударить в грязь лицом перед невестой. Для новобрачной книга давала мало. Получалось, что женщина, если любит, должна позволять…

И на основе того, что получится, учиться любви самостоятельно. Это оставляло простор для фантазии. Слишком большой простор. Потому что так и не удавалось понять, что будет-то, если это самое позволить. А домыслить не хватало информации.

Подслушала у одной девчонки, уже понахватавшейся опыта: «Я прелесть, меня нельзя не любить!»

И втайне завидовала, не в силах себе признаться.

Но такой подход к делу давал одну полезную способность: знать ощущения, сопровождающие неправильные и правильные поступки. А это в ее годы весьма немало.

И, прислушиваясь к ощущениям, она балансировала между детством и взрослостью.

Душ-водопад в этот раз ей понравился больше.

Однако…

Не всё ли время следит за ней Огустина?

Лена так стеснялась строгой «гувернантки», что готова была на какую-нибудь дерзкую глупость.