Новые приключения в Стране Литературных Героев - Рассадин Станислав Борисович. Страница 13

Уотсон. Неужели? По правде говоря, уж этого я как раз услышать не ожидал.

Стародум. Противуречит – и всенепременно! Судите ж сами. Кто в сем мире носит титло льстеца? Кому есть выгода и нужда льстить? Токмо существу зависимому, тому, кто унижен и побежден, кто просит милости или подаяния. Не так ли?

Уотсон(поспешно). Да, разумеется! Вы правы.

Стародум. А тут? Возможно ль сказать, чтоб лисица сия была от вороны зависима либо выпрашивала у нее подаяния? Нет! И совсем напротив того: оная лисица потешается над сущеглупой птицею; она – господин положения, и сами слова ее, восхваляющие воронью красу, суть ничто иное, как слова изде­вательские.

Уотсон. Какое тонкое замечание! Вы слышите, Холмс?

Холмс. Слышу, Уотсон. И даже могу добавить, что, очень возможно, Иван Андреевич Крылов не стал бы с этим спорить. Во всяком случае, есть свидетельство современника, что он од­нажды сравнил с этой лисицей себя самого... Вы удивлены? Но так было. Видите ли, в то время жил один весьма скверный сти­хотворец, граф Хвостов, человек богатый и недалекий. Так вот, Крылов рассказывал, посмеиваясь, что иной раз покорно слушает стихи, которые обрушивает на него жаждущий похвал граф, похваливает их, а затем одалживает у разомлевшего графа день­ги взаймы, – Крылов вечно в них нуждался...

Уотсон. Погодите! Значит, он одобряет действия своей лисицы?

Холмс. Нет. Но по крайней мере, если бы он стоял, так сказать, на стороне вороны, это сравнение вряд ли пришло бы ему в голову.

Стародум. Всеконечно бы не пришло! А коли в начале своей басни сочинитель объявляет Лисицыны деяния гнусными и вредными, после же смеется более над вороною, нежели над ли­сицею, что из сего заключить можно? Токмо то, что ему не уда­лось свести концы с концами и, стало, согласить мораль свою с самой рассказанною историей. Более! Мы видим воочию, что ворона наказана справедливо и по заслугам ее; лисица ж сумела весьма затейливо ее проучить...

Уотсон(он в восхищении). А, Холмс? Каково? Правда, не стану скрывать: я, разумеется, не сумел бы быть таким логич­ным, но ведь в сущности я был прав! Расследование тут попросту ни к чему. Для него, повторяю, нет сколько-нибудь серьезного повода!

Стародум. И откуда ж было бы ему взяться? Вся беда сочинителя сей басни, что он в ней более пиит, нежели философ. А басенный род еще древние относили токмо к области филосо­фии – отнюдь не поэзии.

Холмс(словно про себя и для себя, но, кажется, не прочь, чтобы его услышали и другие). Как говорит Лессинг...

Стародум. Вы что-то изволили присовокупить, сударь?

Холмс. Нет, пустяки. Я всего лишь заметил, что точно ту же мысль доводилось высказывать великому немецкому филосо­фу и драматургу восемнадцатого века Готхольду Эфраиму Лессингу.

Стародум. Не имею чести быть в знакомстве с господи­ном Лессингом, но коли он так полагает, сей немец бессомненно заслуживает одобрения. Не то что мой Вральман... Ну, что уставился? Полезай на козлы, тетеря! Да гляди, в канаву меня не опрокинь!

Вральман. Не песпокойся, патюшка! Полошись на ферного слуку своефо! Калоушки сфоей не пошалею, а тепя не вытам!

Сэм. Правильно, коллега! «Я люблю хозяина бескорыст­но», – сказал слуга, когда ему за нерадивость уменьшили жало­ванье!..

Шерлок Холмс, Уотсон, Сэм едут дальше одни.

Уотсон(очень довольный собой и своей, как ему кажет­ся, победой). Полагаю, Холмс, моя миссия увенчалась успехом? Вы посрамлены, мой друг!

Холмс(удивился совершенно искренне). Я?!

Уотсон. А кто же еще? Не притворяйтесь, пожалуйста, не притворяйтесь! Не вы ли сейчас признали, что приговор этой басне, автор которой не сумел следовать даже самой простой ло­гике, и, стало быть, вам, ее защитнику, вынес сам великий Лессинг?

Холмс. По-вашему, великие не могут быть не правы?

Уотсон. Отчего же? Но кто на сей раз может опровергнуть философа? Может быть, вы? В таком случае простите, Холмс: вы знаете, как я ценю ваш талант криминалиста, как я не перестаю удивляться обилию разнообразных сведений, почерпнутых ва­ми в Стране Литературных Героев, однако есть вопросы, кото­рые...

Холмс(прерывает его). Речь совсем не обо мне, Уотсон. Слова Лессинга опровергла сама жизнь. Сама развивающаяся литература. И, в частности, появление басен Крылова.

Уотсон. Ах, Холмс, к чему упорствовать? Не лучше ли честно признать свое поражение? Ведь только что Стародум так логично и трезво...

Холмс. Слишком трезво. Слишком логично.

Уотсон. Что-о? Шерлок Холмс против логики? Право, не думал дожить до такой минуты!

Холмс. Однако дожили, Уотсон. Да! Ни трезвости, ни одной только логики бывает недостаточно, чтобы оценить поэти­ческое произведение.

Уотсон. В том-то и дело, что всего лишь, увы, поэтиче­ское! В то время, как Лессинг настаивал...

Холмс. Я вижу, нам не сговориться, Уотсон! Вам нужно нечто наглядное. Хорошо. Так и будет... Сэм! Поворачивайте к ручью!

Уотсон. К ручью? Зачем?

Холмс. Не надо лишних вопросов. Сэм понял меня с полу­слова.

Сэм. «Я понял бы вас даже без слов, сэр», – сказал сы­нишка, когда отец его выпорол и приказал больше не бездельни­чать. Эй, любезные!..

Едут в молчании.

Холмс (вдруг, как бы ни с того ни с сего).

Уотсон(он даже вздрогнул). Что с вами, Холмс? Вы заго­ворили стихами? Переутомление? Дайте-ка ваш пульс.

Холмс. Стихами Крылова, Уотсон. Я просто хочу напом­нить вам басню «Волк и Ягненок», чтобы дальнейшее не застигло вас врасплох. (Продолжает как ни в чем не бывало.)

Стоп, Сэм! Приехали. Теперь, Уотсон, слушайте и смотрите!

Последние слова Шерлок Холмс произносит с особой много­значительностью, и нам с вами только остается представить себя на месте доктора Уотсона, который все происходящее видит воочию.

Волк.

Конечно, то, что вам сейчас предстоит прочитать, вернее, перечитать, памятно решительно всем. Но я не прошу про­щения за то, что устраиваю встречу с басней, с детства знаемой назубок и, как все зазубренное, может быть, смертель­но наскучившей. Наоборот. Я очень хотел бы, чтоб вы по­пробовали отнестись к происходящему так, как будто ничего подобного никогда не читали и ни о чем подобном не слыхи­вали, то есть увидеть и услышать все это словно впервые, оказавшись, повторяю, в положении нашего доктора Уотсо-на, который, собственно, затем нам здесь и нужен, чтобы мы примерились к его неподготовленному взгляду, он-то, как можно быть уверенными, крыловских басен в детстве, в от­личие от нас, не зубрил. Услышать впервые и так, как будто все это случилось на самом деле, ведь в Стране Лите­ратурных Героев все на самом деле, да и герои басни «Волк и Ягненок» не какие-нибудь условные фигурки, вроде шах­матных пешек, но тоже всамделишные. Если вы именно так, свежо и непредвзято, вчитаетесь в бас­ню Крылова, то, возможно, услышите: ответ Ягненка, кото­рый сию секунду последует, трудно произнести иначе, чем хотя и с робким (попробуйте здесь совсем не испугаться!), но с несомненным достоинством. Ягненок ведь говорит чи­стую правду и, поскольку уж взялся ее говорить, значит, на эту правду надеется. Верит, что Волк поймет напраслину своих обвинений. В общем, слушаем. Вслушиваемся...