Снежный человек (илл. И. Архипова) - Торбан Раиса Семеновна. Страница 18

Тикка остался в партизанском отряде.

Его старое ружьишко неплохо послужило делу освобождения советской Карелии от белофиннов.

После окончания гражданской войны партизаны вернулись к своим дворам и семьям.

Тикка остался один.

Пятнадцать лет прошло, но не забыть Тикке черного года.

— Лахтари проклятые! — шепчет он.

Слеза катится по щеке старика и, застыв на лету, бусинкой падает в снег…

Пробираясь в глубь леса, Тикка обнаружил берлогу лесного хозяина — мишки. Он залег в спячку у корней поваленного дерева, под выворотом. Из отдушины берлоги шел пар.

Надо признать, что мишку зря называют лесным хозяином. Хозяин он плохой, вредитель лесу. Весной медведь объедает почки с молодого ольховника и тем обрекает целые рощицы на гибель. Сдирает кору с молодых елей, точит свои когти о стволы больших деревьев, нанося им страшные раны. Если ему захочется полакомиться ягодами рябины, он пригибает к земле все дерево и ломает его. Разрушает муравейники. Обижает лесных обитателей. Придет непрошеный в гости, ограбит запасы и не постесняется при случае закусить их хозяевами. Вообще ведет себя неважно.

Но зимой — другое дело. Так сладко подремывать в тепле! Мишка благодушествует. Он совсем не слышит или делает вид, что не слышит, как звериная мелкота бегает к нему в берлогу.

Зверушки потихоньку выстригают у него шерсть и тащат в свои гнезда. Им бывает очень страшно. Но так приятно утеплить гнездо!

Медведю нисколько не жалко своих шерстинок: пожалуйста…

А вот визит человека — дело серьезное.

Мишенька не отказывал себе в удовольствии при случае задрать корову или лошадь. Поэтому отношения с людьми были давно и надолго испорчены.

Если уж придет человек к медведю, то десятком шерстинок не отделаться. Человек обязательно захочет снять всю шерсть вместе со шкурой и мясом. Показываться на глаза человеку не имело никакого смысла.

Тикка попробовал потревожить зверя, но мишка поглубже залег в берлогу и ни за что на свете не желал вылезть.

Тикка почувствовал, что ему тоже вдруг захотелось спать. Усилием воли он стряхнул сон и пошел дальше.

Крупный след лося заставил Тикку встрепенуться. Исчезла сонливость. Движения сделались собранными и ловкими. В человеке проснулся охотник, Тикка наклонился и стал изучать след.

Тикка знал, что охота на лося запрещена Советской властью. Но он и не собирался убивать его.

Старому охотнику хотелось только подкараулить, подсмотреть такого редкого зверя.

Тикка знал, что лось далеко не уйдет по глубокому снегу. Тяжелый зверь проваливается в нем до земли. Тикка пошел по следам лося.

А вот и лосиное стойбище… Небольшая рощица ольховника, смешанного с березой, имела очень жалкий вид: обкусанные вершинки, надломленные ветки, обглоданные стволы со следами долотообразных зубов лося.

Много деревьев было просто повалено. Они совсем засохли. В глухой чащобе Тикка обнаружил свежую лежку зверя.

Но самого лося на месте не было.

Продираясь сквозь чащу, по тропе, проложенной лосем, Тикка вышел к полузамерзшему водопаду.

Пенистые, разбивающиеся о скалы волны застыли в своем стремительном беге. Только из прозрачных они сделались белыми, как мрамор, с зеленовато-голубыми оттенками.

Заходящее зимнее солнце коснулось льдов холодным пламенем, и на мгновение водопады и снега сверкнули и окрасились в чудесный розовый цвет.

Даже нечувствительный к красотам природы Тикка залюбовался зрелищем. Отдыхая, он снял ледяные сосульки с бороды и бросил. Раздался еле уловимый звук. И в ответ ему послышался треск ломаемых ветвей и стремительный бег почуявшего опасность лося.

— Вот дурной! — закричал Тикка вслед лосю. — Я тебя не трону.

Но лось убегал. Он никому не верил.

Тикка побродил еще по лесу и успел добыть несколько белок, пару глухарей и десяток рябчиков. Пора было возвращаться домой. Стемнело, и, по многим признакам, надвигалась метель.

Тикке приходилось пережидать погоду и ночевать в лесу. Это не так уж страшно. Найти убежище очень легко. Надо только отыскать старую ель. В карельских лесах есть такие ели, с почти обнаженными вершинами и густыми ветвями внизу. Отягощенные снегом, они свешиваются, образуя шатер, а самые нижние плотно врастают в землю.

Достаточно прорубить топором отверстие — вход в этот шатер, — и убежище готово. Внизу, под ветвями, всегда сухо. Ложись и спи.

Странный выстрел глухо прокатился по лесу. Очень сильный, как будто десять выстрелов в одном. Он походил на взрыв.

Тикка остановился в раздумье.

Может быть, это выстрелили из какого-нибудь нового, особенного ружья? Есть такие охотничьи ружья, штуцера. Но если ружье особенное, то кто же мог стрелять?

Тикка далеко в округе знал все ружья и всех охотников.

Что, если кто-нибудь убил отпущенного им лося?! Его лося! Этого перенести никак невозможно.

Тикка забыл о возвращении домой и легко, как юноша, побежал на выстрел.

Белоснежный горностай первым узнал о смерти лося. Его тонкое обоняние, изощренное двухдневным голодом, далеко почуяло запах свежей теплой крови. Оставляя за собой тончайшую низку бисерных следов, горностай прибежал в глубокую лощинку.

На дне ее человек с ножом в руках, залитый кровью, свежевал только что убитого лося.

Шагах в десяти от него дымились выброшенные им внутренности.

Хищный зверек с красными глазами готовился погрузить свои мелкие, острые зубки в кровавое месиво. Но вдруг подле него встала нога человека!

Горностай замер от страха у корневища старой мохнатой ели. Белоснежную шубку зверька стало трудно отличить от пушистого снега, а наполовину черный хвостик казался обломанной веточкой.

Это подоспел Тикка.

Он увидел человека в лощине над дымящейся тушей лося. Сердце Тикки загорелось гневом.

— Как ты смел убить лося?! — закричал Тикка. Человек вздрогнул и оглянулся.

— Кондий! — узнал Тикка беглого лесника. — Стой! Стрелять буду!

Но покамест Тикка устанавливал свое ружье на шагарку, Кондий бросился на него с ножом.

Глава XVII. ТРОЕ У КОСТРА

Онни казалось, будто он сидит у открытой дверцы печки. Пылает огонь. Онни слышит потрескивание громадных поленьев и такой приятный запах дыма.

Только одному боку очень жарко, а другому почему-то холодно.

Это Пузыренько открыл дверь, а сам улыбается.

— Холодно, закрой… — шепчет Онни. — Закрой дверь! Или нет, я лучше сам закрою…

Но почему-то Онни не может сделать шага. Голова кажется такой тяжелой. Непрерывно тысячи крошечных молоточков постукивают где-то под черепом, а в самом ухе что-то бьется и жужжит.

«Комариная кузница, — думает Онни и трогает руками голову. — Повязка! Зачем? Она мешает…»

— Нельзя, сынок… Не трожь! — слышит сквозь тяжелую дрему Онни.

С трудом открывает пограничник глаза.

Над ним светлое северное небо. Ночь.

Совсем ясно слышится потрескивание угольев.

Это ракотулет. [25] Он горит ровным, жарким пламенем. Это от него так угрелся бок. Бородатое лицо пожилого человека в мохнатой шапке склонилось над Онни.

— Опамятовался? — участливо спрашивает человек. И в его глазах, окруженных сетью глубоких морщин, радость и тревога.

— Кто же это тебя так, а? — осторожно спрашивает человек.

— Враг… Ка-ак жахнет гранатой… — с трудом выговорил Онни и сел.

Но в «комариной кузнице» так хватили молотками, что у Онни потемнело в глазах. Он схватился за голову и глухо застонал.