Разорванное небо - Бирюков Александр Викторович. Страница 18

Теперь уже и Хомяк разозлился:

– В неумелых руках и хрен без толку! Пока «духов» не натаскали в Пакистане китайцы-инструкторы, проку от «Стрел» не было. И если ваши солдатики думают, что стоит кнопочку нажать, а умная железка дальше все сама сделает, их надо в этом вежливо разубедить. К тому же сколько лет назад была афганская война? С тех пор и тактика, и техника чуть поприличней стали, а системы начала восьмидесятых, наоборот, слегка устарели.

– Он прав, Ян, – устало произнес Тамашаивич, специально говоря по-русски. – К нам попадает чаще всего откровенное старье, и за него еще надо платить спекулянтам втридорога. Санкции, эмбарго… Так что, товарищи летчики, советую вам воспринимать ситуацию… ну, скажем, как суровую реальность, данную в ощущениях.

Хомяк, Дед и Корсар засмеялись, вызвав недоумение у Казака. Он никак не мог взять в толк, что забавного во фразе про реальность и ощущения, хотя сама формулировка показалась ему смутно знакомой.

На этом, собственно, совещание и закончилось.

Показав летчикам их комнаты, Малошан откланялся и пообещал, что вечером для русских товарищей будет устроен праздничный ужин. Не прошло и получаса, как все летчики спали в своих комнатах, где вместо окон на стенах висело по несколько пейзажей в рамах, стилизованных под оконный переплет.

Несмотря на обещания коменданта, вопрос с боеприпасами не решился ни на другой день, ни в последующие дни. Хомяк, как-то само собой сделавшийся заместителем Корсара, ежедневно ходил в поселок ругаться с капитаном Кадарником, а может, и еще за чем-то – иногда толстяк возвращался с объемистым рюкзаком за плечами.

По утрам летчики собирались в небольшой комнате, где стояли несколько столов, искусственная пальма в кадке, телевизор и большой трехкамерный холодильник. Кто-то окрестил это помещение «красным уголком», и название прижилось – там действительно проходили всякие неофициальные собрания, а потом Корсар, понявший, что летать придется еще не скоро, приспособил комнату под занятия, почему-то названные им «ориентировками».

– Чего они там тянут! – возмутился на четвертый день Казак, и Хомяк, как раз вернувшийся после очередного разговора с комендантом, снизошел до того, чтобы пояснить:

– Эти наши братишки-славяне – та еще шарашкина контора. Никак родимые пятна социализма не изживут. «Завтра, завтра, ну, может, послезавтра». Наш комендант неплохой парень, и то уже нервничает – откровенно клянет эту славянскую безалаберность.

– А сам-то он кто?

– Сам он венгр и славянином себя, уж конечно, не считает, за что и охранник наш, боевой майор, и бездельник Шелангер с гэбистом Малошаном глядят на него одинаково косо… Вчера Тамашаивич ему чуть в морду не дал!

– Да, попали мы в дружную семейку, – заключил Корсар и добавил: – Конечно, гром не грянет – мужик не перекрестится. Но у них ведь и сейчас на фронтах хреново. Что же должно случиться, чтобы братишки зашевелились?

– Вот уж не знаю, – буркнул Дед и отправился к себе.

Корсар вслед ему крикнул:

– После обеда – ориентировка!

Дед грубо выругался себе под нос, но Корсар услышал и, пристально глянув на него своим единственным глазом, сдержанно проговорил:

– Пока работать нельзя, будем заниматься теорией. Ты когда последний раз боевую ракету пускал? Да и в ситуации здешней освоиться тоже нелишне. От безделья, сам знаешь, люди дуреют. А одуревшие мне в группе не нужны.

В ответ на это Дед только хлопнул дверью. Следом вышел и Казак. Ему тоже не по душе было заниматься теорией, но он понимал, что «бумажные» знания вполне могут пригодиться в жизни. С этой мыслью он уселся на кровать и, вытащив из тумбочки листок – скверную ксерокопию с перечислением чинов хорватской армии, принялся его изучать.

«Рядовой – рядовой так и есть.

Ефрейтор – десятник.

Младший сержант – разводник… У них что, ефрейтора разводягами не ходят?

Сержант – водник, старший сержант – наредник, старшина – стожерни наредник.

Прапорщик – кастинский наместник…. Фу, ну и язык. Теперь пошли офицеры, с ними тоже мозги набекрень.

Младший лейтенант – заставник, летюха – поручик, а старлей – надпоручик.

Капитан – сотник, а есть еще и старший капитан, надсотник.

Майор будет бойник. Злобное какое-то название. А дальше просто.

Подполковник – допуковник (дополковник, стало быть), полкан – пуковник, комбриг – бойник попуковник…. И генералов разных еще целая прорва! Нет, эти мне, наверное, уже не пригодятся. Хорошо, что у сербов и босняков почти все как у нас, никаких тебе бойников-пуковников!» Массив Шар-Планина. Дым Призрена – С добрым утром… – произнес вслух Корсар, обращаясь сам к себе, и вслух же добавил: – А утро добрым не бывает.

«По крайней мере после такого вечера», – дальше он думал уже про себя, почувствовав, что разговор с самим собой вслух вещь тягостная. Вставать не хотелось, но пришлось – хотя бы для того, чтобы напиться воды и избавиться от неприятного привкуса во рту.

«Эко мы вчера… Что же отмечали-то, а? Ах да, неделю сидения в этой дыре! Майор Йован – все же правильный мужик. Понимает, как важно бывает расслабиться, и плевал на всех остальных начальников».

Неспешно одеваясь, стараясь двигаться плавно и медленно, чтобы не растрясти головную боль, Корсар силился вспомнить вчерашний вечер.

Сначала пара ребят Тамашаивича притащила в казематы ящик водки «Krasilnikoff», очередная немецкая подделка под русскую выпивку. Потом с двумя татровскими грузовиками из ближайшего городка – как там его, Призрен? – прибыл и сам майор. Да, из Призрена он привез средних лет лейтенанта, командира тамошних резервистов, с такой запоминающейся бородкой, человек сорок самих «партизан» и еще несколько молодых девчонок. Корсар усмехнулся – хороши они были, ничего не скажешь, но Тамашаивич огорошил, прямо растолковав русским, что это вовсе не шлюхи. Девушки оказались беженками из Сербской Босны. Их группу ребята из батальона Тамашаивича перевели через фронт пару месяцев назад. Потом, когда остатки батальона были как-то выведены из боя и переброшены на охрану аэродрома, майор, заехав по делу в Призрен, с удивлением увидел на местном базарчике знакомые лица – оказалось, что в большом лагере беженцев, раскинувшемся неподалеку, нашли пристанище и его «крестники».

«Вроде бы никто из наших с этими красотками ничего такого. И ладно, все равно с ними веселее. Казак, так тот и вовсе сомлел… Как, бишь, звали ту русоволосую? Габриэла вроде. Имя-то как в мексиканском сериале. Похоже, она на Казака тоже запала, а уж о нем и говорить нечего. Даже подарил ей что-то. Ну да, серебряный крестик на цепочке…» Корсар вышел наконец в коридор и направился в «красный уголок».

– Опередил, зараза! – воскликнул он, увидев около холодильника Деда, с блаженной улыбкой на лице тянущего из большой эмалированной кружки пиво. Опорожненная поллитровая банка «Хольстена» стояла на холодильнике, а рядом наготове ждала своей очереди вторая.

– Дед, дай-ка и мне тоже! – почти взмолился Корсар.

– Сто баксов! – с ухмылкой бросил Дед, но банку вытащил, добавив. – Сейчас тут все наши соберутся. Ну как, пират, сегодня занятия будут?

Вместо ответа Корсар смачно хрустнул банкой, выдергивая колечко с треугольным кусочком жести.

К середине дня все четыре летчика, более или менее очухавшись, вышли «на воздух». Обсуждать попойку никого не тянуло, и они просто сидели на камнях, подставив головы свежему ветерку. Тишину никому нарушать не хотелось, и, видимо, поэтому, когда откуда-то из-за гор стал доноситься низкий, очень тихий звук, его услышали все.

– Однако летает кто-то! – благодушно заметил Дед. – И не один!

Хомяк привстал и, вслушавшись, уверенно заявил:

– Далеко и не к нам. У них там на другой вершине РЛС стоит, нашей конструкции, но китайской сборки. Дерьмо, конечно, но если б кто-то на нас шел, тревогу бы подняли.

Еле слышный гул двигателей прервали звуки взрывов, тоже очень тихие, недостаточно ясно различимые.