Разорванное небо - Бирюков Александр Викторович. Страница 67

– О чем разговор! Тебе-то самому не жалко ее покидать?

– Трудно сказать, – честно признался Казак. – Она за меня жизнью рисковала, а перед тем в кровать затащила по приказу хозяина – сама потом проговорилась. Мне как-то не нравится, когда по приказу. Хотя девчонка хороша, не спорю. Не знаю я, Василий. Но все равно, с собой ее тащить нельзя. Я же не просто вояка-волонтер, тут все серьезней. Да, может, и не нужен я ей вовсе? Конечно, вся эта история… Рассказать кому – не поверят…

Казак замолчал и откинулся на покрывало, решив чуть-чуть полежать, а уж потом расправить постель по-нормальному, но через несколько секунд уже спал как убитый.

Однако машину за «съемочной группой» так и не прислали. Вечером того же дня немного оклемавшийся Василий без всякой задней мысли попробовал сходить к англичанам и еще раз связаться со своим начальством, но получил вежливый от ворот поворот. Понимать это следовало так: «Мы, миротворцы, свои обязанности выполнили, а что касается дальнейшей благотворительности, так это уже, извините, не к нам».

Зато персонал почты, куда он зашел уже перед самым закрытием, оказался гораздо радушнее, и немолодая дама за коммутатором устроила Василию звонок за счет абонента, специально для этого задержавшись и забрав ключи у уходящего начальника. Покинув почту, Василий был уже не так доволен жизнью: ехать в район, хотя и спокойный, но все же близкий к местам активных боевых действий, охотников не нашлось, и вместо транспорта ему были посланы экспресс-переводом официально положенная сумма командировочных и предложение добираться своим ходом через Албанию и Македонию.

– Уж послали так послали! – ворчал себе под нос корреспондент, сидя за столиком в номере и пересчитывая толстую стопку пятидинаровых бумажек. Казак все еще спал, а недавно проснувшаяся Елена сушила гостиничным феном волосы. – Еленка, ты ведь местная, скажи – отсюда с этими деньгами можно до столицы добраться?

– До столицы нет. А просто подальше отсюда – вполне. Дай я позвоню!

Она взяла трубку и долго говорила сначала с дежурным, потом еще с кем-то в городе, причем разговор шел так быстро, что даже вполне сносно говоривший по-сербски Иванов мало что понял. Впрочем, положив трубку, девушка тут же растолковала:

– Как ни странно, здесь до сих пор ходят поезда! Если мы поторопимся, то успеем на сегодняшний ночной… Надо его разбудить! – она кивнула на Казака, а потом, понизив голос, спросила: – Скажите, Василий, вам-то он хоть сказал, как его по-настоящему зовут?

– Нет, не сказал. Мне кажется, он не просто доброволец, а имеет отношение к каким-то секретным операциям, и вряд ли стоит об этом говорить. А теперь давай ему устроим побудку! – и корреспондент без всякого стеснения выдернул подушку из-под головы Казака, суматошно крича: – Хватай мешки, вокзал отходит! Кто не успел, тот опоздал! – и вместе с Еленой не удержался от смеха, глядя на совершенно обалдевшего Казака.

До сих Казаку представлялось, что любой поезд непременно должен быть длинным, стремительным, с вместительными вагонами. Но то, что он увидел у единственного перрона Златалебанского вокзала – узкоколейный тепловоз с тремя расписанными рекламой вагонами, каждый из которых размером примерно с микроавтобус, разве что чуть длиннее, – противоречило этому представлению. Вокзал тоже был под стать составу – нарядная, но очень маленькая будка с навесом. Но зато рядом с этой будкой стоял примерно таких же размеров бронетранспортер, выкрашенный в белый цвет, и четверо англичан во главе с офицером в свете фонарей дотошно проверяли документы у пассажиров. В принципе это было понятно – несмотря на легкомысленный вид, поезд этот считался международным, хотя, само собой, «нежелательный элемент» мог сесть в него где угодно. Но британцы отвечали исключительно за свой участок, и остальное их не волновало.

Пассажиров было не слишком много, так что один из вагончиков почти целиком достался «съемочной группе» – кроме них на жестком диванчике в углу сидела только пожилая женщина в черном платке, черном платье и с черной же овчаркой, которая для порядка порычала на попутчиков, оскалив клыки, а затем, не видя поощрения своего усердия, улеглась у ног хозяйки. Вдоль коротенького состава не торопясь прошел розовощекий мальчишка с газетами, Елена через окно купила у него их несколько, и почти тут же впереди застучал дизель и раздался гудок локомотива, скорее похожий на звук сирены пожарной машины.

Под потолком зажегся ряд желтоватых лампочек, поезд дернулся, разогнался от силы до тридцати километров в час, и на этом машинист прекратил дальнейшие попытки набрать скорость – впрочем, и на такой вагон так подпрыгивал на стыках и так сильно кренился при поворотах, что поначалу Казак всерьез опасался катастрофы. В окончательно сгустившейся за окном темноте проплывали огоньки поселков, темные крутые склоны, и время от времени стук колес и явственно различимое тарахтение локомотива многократно усиливались – это дорога шла через тоннель. Останавливался поезд чуть ли не у каждого столба, и Елена заметила, что ехать им придется всю ночь. Казак чуть не выругался и, бросив попытки что-либо рассмотреть в окне, стянул у Иванова одну из газет и взялся за «чтение», если можно так назвать выискивание в непонятном тексте понятных слов.

На первой странице их оказалось не так уж мало, а когда Казак развернул газету, то сразу забыл обо всем: чуть ли не треть второй полосы занимала фотография СУ-37 в момент выхода из атаки наземной цели. Вместо опознавательного знака на хвосте самолета красовался номер 132, и Казак вспомнил, что перед каждым вылетом наземная команда меняла номера самолетов, и всякий раз приходилось запоминать номер заново. В последнем злополучном вылете у него был номер 709… А вот 132-го еще не было ни у кого из группы – значит, либо это другая команда, либо наши сделали еще один вылет!

– Вась! Можешь перевести, что тут написано? Щурясь в неровном свете лампочки, Иванов начал пересказывать написанное под фотографией:

– Ну. Тут ничего конкретного. Группа из трех самолетов российского производства вновь совершила налет на Зворник, который последнее время стал объектом ожесточенных воздушных операций… Агентство Рейтер считает, что потери мусульманской стороной сильно занижены… Из боснийского штаба армии сообщают, что дополнительно к трем самолетам, сбитым недавно, сбит еще один…

– Дополнительно к скольким сбитым?! – переспросил Казак изменившимся голосом.

– Тут написано – к трем.

– А сколько машин участвовало в последнем налете?

– Тоже три, а что? – удивился Иванов.

– Да нет, ничего, только больно уж врать горазды. С такими сводками они за пару дней всех посбивают…

«Тезка» вдруг замялся, а корреспондент, если и обратил на это внимание, то виду не подал. Как ни в чем не бывало он перебрал остальные газеты и нашел еще одну статью.

– А вот перепечатка из лондонской «Тайме»… Быстро управились. Или у них договор об обмене материалами? – У Казака эти профессиональные тонкости интереса не вызвали, и Иванов переводил дальше: – Пишут, что, по конфиденциальным сведениям, на этих самолетах воюют российские граждане и что американское командование в ближайшее время сделает официальный запрос Москве относительно участия российских военных в боевых действиях. Если российское правительство не подтвердит этого факта, то русские летчики будут сочтены наемниками и с ними будут обращаться согласно международному законодательству.

– Да уж, конечно, не подтвердит, – заметил Казак, – а законами пугать ребят без толку – знали ведь, на что шли.

– Факт, – согласился Василий. – Вообще-то я занимался этой темой, думал репортаж сделать. Когда американцы высадились в Болгарии, у них из-под носа ушло шестнадцать боевых самолетов. Из них, насколько я знаю – по достоверным, между прочим, данным, а не по победным реляциям боснийцев, – один сбит над Благоевградом, два или три – над Сербской Босной, и еще три «сухих» были задействованы в системе ПВО Белграда, пока там было чего оборонять… Правда, я там русских летчиков не видел…