Пистоль Довбуша - Куликова Мария Тимофеевна. Страница 11

Фашисты торопливо погрузили Файну и уехали. Дети облегченно вздохнули.

Маричка кинулась к Ласке.

— Сонечко мое! Голубка моя! Никому, никому я тебя не отдам, не бойся.

Ласка всегда выручала семью. Она и плуг тянула, и хворост возила. Как же не дорожить ею!

— Йой, Мишку… Это же ты… если б не ты…

Пастушок отвернулся: вот заладила.

— Божечки! — будто от тяжелого сна проснулась Маричка. Глаза ее округлились, руки беспомощно повисли вдоль тела. — Что ж теперь будет? Что тебе скажет таракан усатый?

Мишка до сих пор об этом не думал. Конечно, пан будет бить его, да еще как! Но это не страшно. Мишка уже научился терпеть. Ой, что будет, если Ягнус возьмет другого пастуха?

— А… а давай скажем, что немцы сами Файну взяли. — Голос Марички дрожал, словно она сидела на тряской телеге. — Скажем: ты уже гнал коров домой, а они подъехали и…

— Ха-ха-ха! — неожиданно раздался рядом ехидный смех. — Так и скажете, да? А я вот другое видел. Чужое добро раздавать не жалко?

Дмитрик, который прятался неподалеку, видел все, что произошло. Теперь он им отомстит и за Куцего, и за то, что они не принимают его в свои игры. Сегодня же он расскажет обо всем пану Ягнусу.

«Ого-гов! Паи солдат! Возьмите эту корову, она гут»! — передразнил он Мишку.

— Ты лучше не суйся. А то я быстро твой нос расквашу! — с угрозой сказал Мишка и сжал кулаки. А в глазах мелькнула тревога: донесет!

— Расквасишь! А я думаешь не могу? — смело стал наступать Дмитрик, чувствуя свое преимущество: он был на год старше, шире в плечах и гораздо сильнее Мишки. — Сегодня пан Ягнус узнает, куда ты Файну девал, — добавил он, наслаждаясь растерянностью своих противников.

Маричка готова была вновь расплакаться.

— Йой, Дмитрику! Не выдавай Мишку! Я больше тебя никогда не буду… Куцым обзывать. Хочешь, давай всегда будем играть вместе!

— Очень вы мне нужны!.. — скривил Дмитрик губы в презрительной усмешке.

В нем боролись противоречивые чувства. Он бы не выдал их пану, если б они и в самом деле приняли его в свою компанию. Ведь как надоело ему только со стороны наблюдать за их играми! Но разве можно верить этой задире глазастой! Поиграет несколько дней, а потом опять начнет обзывать и прогонять его. Нет, лучше он расскажет обо всем пану. По крайней мере хоть принесет домой несколько пенге [14].

…Тем временем подошли и остальные пастушки. Когда им стало все известно, они наперебой заговорили.

— Нечего его просить да еще и уговаривать. Дать ему надо так, чтоб землю носом понюхал! — негодовал Юрко. Он вытер с шумом нос, засучил рукава и приготовился к бою.

— И то правда, Мишко, посчитай ему зубы, — советовал и Петрик, спрятавшись на всякий случай за спиной Юрка. — Все равно ябеда донесет.

— И… и донесу, — уже не так уверенно произнес Дмитрик и попятился.

— Вот ты как… — вытянув шею и прищурив глаза, протянул Юрко.

И вдруг заложил два пальца в рот — пронзительно свистнул. Пастушки, как по команде, образовали вокруг Дмитрика кольцо.

— Так вот знай, — продолжал Юрко, — если только опять наябедничаешь, подлиза панская, мы тебя спустим во-о-н с той скалы и скажем, что сам упал. Так, хлопцы?

Мальчишки громко рассмеялись. Дмитрик побледнел.

— Отпустите меня. Чего вы прицепились? — заплакал он. — Не скажу я пану ничего. Пусть меня ведьма заберет, если донесу…

— Ну, а теперь катись! — приказал Юрко и для внушительности стукнул Дмитрика по затылку.

Тот кубарем покатился по пыли. Но тут же поднялся и побежал, не чувствуя под собой земли. Вслед ему неслись крики. Кто гикал, кто свистел, кто щелкал кнутом так, что пыль вихрилась на дороге.

— Давно бы с ним так, — упрекнула Маричка. — А то ябедничает, доносит, и хоть бы что ему.

— Только Мишке все равно от пана попадет… — с сожалением сказал Петрик.

Стало тихо. Было слышно, как шепчутся листья на деревьях да как заботливо купает Латорица камни.

Опустив голову и плечи, Мишка погнал коров в село. Друзья провожали его тревожными взглядами. Лицо Марички выражало растерянность и печаль.

— А что, если ты, Юрко, и ты, Петрик, пана… — вдруг горячо заговорила она и тут же перешла на шепот.

Мальчики внимательно прислушивались.

«Я не заплачу!»

Мишка шел медленно. Ему казалось, что звонки на шеях коров перекликаются сегодня особенно грустно: дзинь-дилинь, дзинь-дилинь. Да и село, чудится ему, встречает его настороженно и неприветливо.

Вот бы идти и идти. Если бы дорога проходила мимо Ягнуса! Но что поделаешь? Вон уже показался панский двор. Его словно кто-то придвигает к Мишке все ближе и ближе. Он открыл ворота, они резко заскрипели. Пастушок вздрогнул. Он входил во двор Ягнуса, точно по углям. Все было таким чужим, неприветливым. Высокие, островерхие скирды-оборочи будто ощетинились, наступали на Мишку.

Только старый рыжий Мурлай рванулся ему навстречу, завиляв хвостом. Мишка всегда бросал ему кусочки токана, даже когда сам был голоден.

Пастушок пошел к сараю. Вдруг он увидел Ягнуса и будто прирос к земле. Хозяин выводил из конюшни коня, видно, собрался куда-то ехать.

Пан сразу заметил: Файна не вернулась.

— А где же Файна? — резанул Мишку по сердцу знакомый бас.

— Немцы взяли, — ответил пастушок помертвевшими губами.

Ягнус приближался к нему медленно, пружинистым шагом:

— А ты где был? Куда смотрел? — Усы, как два остро отточенных клинка, зашевелились.

Мишка увидел: на высоких залысинах пана вздулись жилы. Взметнулась вверх рука с кнутом… И… посыпались удары на голову, на худую спину с острыми лопатками. Пастушок присел от жгучей боли. «Ну вот и все, — подумал он. — А я не заплачу! Назло ему! Бей, проклятущий! Скоро найду волшебный пистоль. Тебе не так попадет!» Закусив губы, чтоб не вскрикнуть, он посмотрел на пана смело и с ненавистью. Это еще больше распалило Ягнуса.

— Щенок! Жебрак [15]! Нет, чтоб упасть в ноги хозяину, просить прощения. Чер-р-вяк! Такую корову недоглядел. Вечным батраком тебя сделаю! Век будешь батрачить!

Вот удар пришелся по лицу. Из носа потекла кровь.

— Йой, божечки! Он убьет Мишку! — вскрикнула Маричка, заглядывая в щелку ворот. Она дрожала, как одуванчик на ветру. — Таракан усатый! Чтоб тебе святая Мария руки отняла! — заплакала она навзрыд и с отчаянием посмотрела в огород пана: там спрятались Юрко и Петрик. Они должны были бить из рогатки прямо в Ягнуса. Почему они медлят? Неужели им не удалось туда пробраться? Или не успели?..

Анця кружилась вокруг разъяренного хозяина, как наседка вокруг коршуна.

— Что вы делаете?! Убьете хлопчика! Разве же он виноват, что немцы взяли? А у людей разве ж не берут?!

Но пан будто не видел и не слышал ее. Наконец девушка не выдержала, подставила под удары свою спину, схватила Мишку за руку и, поддерживая его, выбежала со двора. Рядом, всхлипывая, шла и Маричка. Юрко и Петрик, перемахнув через забор, следовали позади.

— Ты виноват, что Мишке так попало! Ты! — накинулся Петрик с упреками на своего друга. — Почему мне не хотел отдать рогатку? Да я бы его с одного раза уложил. Вот треснуть мне! Так нет же: «Я стрелок. Я его сейчас в голову!» Очень ты его напугал!.. А теперь… Как теперь мы Мишке в глаза будем глядеть?

— Да замолчи же ты! И так тошно. Сам же ты не раз видел, как я на лету воробьев сбивал… — вздохнул Юрко. — А тут… руки задрожали, никак попасть не мог…

Мишка еле сдерживал стоны. Спина казалась обожженной, рубаха прилипла к телу.

— Ничего, легинеку, до свадьбы все заживет, — ободрила Анця и протянула ему платочек. — На, вытри лицо, а то мама увидит, испугается.

— Вы уж не ходите. Я сам…

Анця смотрела на него жалостливым взглядом; вот так и ее детство прошло в нужде да побоях. Неожиданно Мишка повернулся к ней, глаза его сверкнули.