Прекрасны ли зори?.. - Ракипов Шамиль Зиганшинович. Страница 8

Рогов подобрал с земли сапог, пощупал голенища. Тоном знатока одобрительно проговорил:

— Мягкие… Футбол бы из них… Для покрышки лучше не найдёшь…

Иван в свою очередь взял у него из-под мышки тряпичный мяч, помял пальцами. Спросил:

— Чем набил?

— Тряпьём.

— Фи, тряпьём! — усмехнулся Иван. — Думаешь этот мяч будет подскакивать? А мы всегда набиваем конским волосом. Вот это мячик так мячик! Высоко подлетает.

— Что ты говоришь? — деланно поразился Рогов, плутовато сощурясь. — Конским волосом, значит?

— Ну да, только поплотнее надо набить.

— Что ж, и мы попробуем, — взгляд Рогова скользнул по длинному хвосту рыжей кобылы, жующей сено около телеги, — набить конским волосом.

Мы, обгоняя друг дружку, помчались на пустырь.

Рогов на нашей улице верховодил. Он любил при первом же знакомстве с кем-то выказывать свою силу, как бы требуя от новичка признания своего авторитета на будущее. По дороге он решил дать Ивану Чернопятко понять, что тот ему не понравился: подставил ему подножку. Да только Чернопятко оказался не из тех, кого можно легко сбить с ног. Хотя он бежал быстро, однако, споткнувшись, легонько коснулся рукой земли и тут же вскочил, словно мячик. Обернувшись к тёзке, он наступил ему на ногу и слегка толкнул плечом. Рогов с маху так и сел на землю. Но тут же кинулся на Чернопятко. Они начали бороться. Ребята образовали круг. Одни подзадоривают Рогова, другие — Чернопятко. Но ни тот, ни другой не собирается сдаваться. Напряглись оба, стали красными. А время идёт. Не ровен час, уже родители выйдут, станут домой звать. Из-за этих забияк не успеешь футбол погонять. Схватились и топчутся посреди пыльной дороги.

Никто не одолел. У обоих Иванов силы оказалось поровну. Кто-то из взрослых проходил мимо и прикрикнул на них, пристыдил. Они нехотя разошлись и, искоса поглядывая друг на друга, направились к пустырю. Ребята зашагали за ними, обсуждая поединок.

Рогов расшиб коленку. Сорвав у обочины подорожник, он послюнявил его и залепил ссадину. Он помалкивал. Но каждый понимал, что настроение у него пропало. До этого никто из мальчишек не решался с ним бороться. Вначале ещё были охотники — он всех клал на лопатки, а потом, чтобы окончательно закрепить победу, ещё давал и тумаков. А этот приезжий паренёк не побоялся — осадил Рогова.

В самом начале игры Роговым несколько раз была допущена грубость. Он злился, что Чернопятко то и дело прямо из-под его ног выбивает мяч, и норовил посильнее оттолкнуть его локтем. Но мы из-за таких пустяков не стали прерывать игру. Носимся по пустырю из конца в конец, пот с нас так и льёт. В груди колет, дышать трудно. К тому же, хоть пустырь и порос реденькой травкой, пыль поднялась — на зубах скрипит, в глазах щиплет. Но всё равно нам весело: три — два в нашу пользу!

Ванька Рогов просто лезет из кожи, чтобы сравнять счёт. Мечется по пустырю как угорелый, словно бы один играет и нет у него команды. Из сил выбился, готов треснуть от злости.

А мы спокойно играем, друг дружке мяч перепасовываем. Хоть и устали, да не как Рогов.

Вот Ванька мчится наперерез Ивану Чернопятко. Бежит, по-бычьи пригнув голову, сверкая белками глаз. Чернопятко резко останавливается, наступив на мяч, и Ванька Рогов пролетает мимо. Чернопятко гонит мяч к воротам. Его опять настигает Рогов. Он замаялся, дышит тяжело. Мяч подлетает кверху. Чернопятко приготовился вбить его в ворота. Но Рогов, чтоб помешать, из последних сил ринулся, метя головой ему в живот. Я заметил это, мигом влетел между ними. Мы все трое повалились на землю. «Спасибо», — шепнул мне на ухо Иван и, вскочив, изо всех сил пнул тряпичный мяч. Тот треснул по швам и со свистом влетел в ворота.

Ванька Рогов, желая скрыть конфуз, сильно захромал, делая вид, что его «подковали», и пошёл с поля. Нет, он не сел на краю пустыря, схватившись за ногу. Совсем ушёл. Оставил нам свой мяч. Странно, прежде он этого никогда не делал. Но время ли сейчас над пустяками раздумывать да искать объяснение переменам в характере Ваньки!

Мы играли до тех пор, пока сшитый Ванькой мяч не разлезся в клочья. Усталые, измученные, еле передвигая ноги, вернулись домой. Иван хотел было обуться, глядь за поленницу — а сапог-то там и нет. Мы обшарили всё кругом, сапоги как сквозь землю провалились.

— Если отец узнает, убьёт меня, — сказал Иван, сел на землю и начал плакать.

Мы обступили его, стояли молча. С сочувствием глядели на убитого горем дружка. Как объяснить исчезновение Ивановых сапог? Не могли же они сами куда-нибудь утопать! Значит, это чьих-то рук дело. А может, Шамгольжаннан-жинге увидела их да внесла в дом?

Я забежал домой и вскоре вернулся. Нет, тётя не знала ни про какие сапоги.

— Ванька Рогов стащил! — предположил Калимулла.

— Больше некому, — подтвердили другие мальчишки.

— Только мы видели, куда Иван спрятал сапоги. Кроме Рогова, все на пустыре были…

— Вот почему он оставил нам свой мяч!

Мы тут же всей гурьбой побежали к Роговым.

Ваньки не оказалось дома. Его мать сказала, что о недавно прибегал, а потом снова исчез, прихватив с собой нитки, иголку, ножницы. Ножницы! У меня по спине поползли мурашки, едва я предположил, для чего ему понадобились ножницы. Но куда Ванька мог деться? Куда он может спрятаться, чтобы спокойненько творить своё злое дело? В сарае! Больше негде.

Ванька брыкался, царапался, кусался, точно хорёк. Но мы всё-таки его выволокли наружу. Бросили наземь неподалёку от дверей сарая. Уж такой обиды Ванька стерпеть не мог. То на одного кидается, то на другого. Ребята презрительно отталкивают его от себя. Ванька больше для них не авторитет. Изнемог Ванька, на землю опустился, носом хлюпает, грязным кулаком глаза протирает.

Мы опоздали. Ванька успел изрезать одно голенище на несколько клинышков и уже начал сшивать кожаный мяч. Мы наподдали ему как следует. Прихватив сапоги — один целый, другой без голенища, — ушли.

Однако оттого, что Ваньку Рогова отдубасили, голенище всё равно не склеилось. Что же делать? Как выручить парнишку, приехавшего погостить к нам и попавшего в такую беду?

А что, если рискнуть обо всём рассказать дяде Родиону? Если у него отыщется кожа, пригодная для голенища, возьмёт да и пришьёт сам. Хотя вряд ли у него есть такая кожа. Была бы, сам не ходил бы в протёртых сапогах… Вот если сапоги Халиуллы-абзыя из сундука стянуть — куда вернее было б дело. Халиулла-абзый их надевает только по праздникам, не скоро хватится. Они у него из такой же мягкой кожи и блестящие. Но когда дядюшка об этом прознает, задаст нам перцу.

Как же быть? Вот задача! И друга не выручить из беды нельзя. Вон даже в старое время полководец Суворов говорил: «Сам погибай, а друга выручай». Про это в книжке написано. Правда, тогда война была, но дружба и в мирное время остаётся дружбой. Придётся всё-таки рискнуть…

Я обошёл дом со всех сторон — провёл разведку. Взрослые сидели в саду и, о чём-то увлечённо разговаривая, услаждались чаем. Я бесшумно, словно кошка, юркнул в окно. Открыл сундук. Просунув руку, нащупал сапоги за «ушки» и по одному вытащил их наружу и, молнией выскочив за ворота, сунул сапог в руки Ивану:

— Примерь.

Удивился Иван, растерялся. Надеть-то надел, но слепой заметит, что ноги у Ивана разные: один сапог больше, другой меньше.

И надо же было в этот момент выйти из калитки дяде Давиду и Халиулле-абзыю! Они пребывали в приятном настроении. Дядя Давид, мурлыкая под нос какую-то песенку, сбросил с телеги целый ворох берёзовых веников и стал запрягать лошадь. А Халиулла-абзый велел нам перетаскать веники в сарай.

— Пока сложите в углу, — сказал он. — А завтра к веникам добавим мяты и полыни для запаха и подвесим сушиться. Сейчас дядя Давид едет на кладбище. Полезайте в телегу, с ним поедете. На обратном пути насобирайте побольше мяты и полыни.

— Ай, отец, — обратилась к мужу Шамгольжаннан-жинге, выглянув из калитки, — зачем на кладбище рвать? Пусть лучше проедут подальше, в поле. А то полынь с кладбища… Лучше умереть, чем прикасаться себе в бане такими вениками!