Женька-Наоборот - Лойко Наталия Всеволодовна. Страница 9

Валентина Федоровна не заметила усилий хозяйки дома. Справившись со смущением, она раздумывала над тем, какими доводами воздействовать на родителей Жени. Невольно вспомнились слова Тани Звонковой: «То ли у них в доме чума, то ли черная оспа». Конечно, дети склонны к преувеличениям, но все же…

Воспользовавшись наступившей паузой, она приступила к делу:

— Вы Женю знаете лучше, чем я. Вы понимаете, что он, как никто другой, нуждается в обществе сверстников? А, заметьте, никого к себе не зовет.

— К себе?

— Сюда?

Взоры обоих супругов скользнули по безупречной глади паркета, задержались на малиновом кресле, на китайской вазе, купленной по совету Касаткиной, на пепельнице, мастерски сделанной чехами, и вперились в странную гостью.

— Он своими дружками вне дома по горло сыт, — отрезал Женин отец.

— Ну, а если говорить о совместных занятиях, о товарищеской помощи Жене? Вы же видели его дневник…

— Если кого одного пускать… — неуверенно протянула Перчихина. Ей хотелось, чтобы муж скорее вернулся к работе, к письменному столу. — Одного бы, пожалуй, можно… — Она успокаивающе улыбнулась. — Какая разница, Петр, он и сам достаточно мусорит.

— Однако важны не только уроки, — продолжала, осмелев, Валентина Федоровна. — Досуг ведь тоже дисциплинирует и воспитывает. — Она чуть было не начала выкладывать многое из того, что сама не так давно постигла на семинарах. Она бы поговорила, да не знала, станут ли ее слушать. Пришлось просто спросить: — Он шахматами, например, увлекается?

— Всем увлекается! — снова вспыхнул Петр Самсонович. — Прикажете — наведет сюда плясунов, шахматистов, марки начнет собирать. — Выкрикивая это, он беспорядочно расчищал от безделушек угол стола. Под плюшевой скатертью оказалась полированная, местами уже попорченная, поцарапанная столешница. — Вот… Следы Жениного досуга. Одобряете?

— Что же тут одобрять? — пожала плечами Валентина Федоровна. — Узнаю Женю.

— А вот, взгляните, как у нас дома готовят уроки! — Худая нервная рука сдернула с белоснежного подоконника салфетку, маскирующую бледное, видимо не поддавшееся мылу фиолетовое пятно. — Нравится?!

— Меня и в школе возмущают подобные Женины штуки.

Валентина Федоровна, вздохнув, взглянула в окно. Участок возле дома еще хранил следы строительства. У подножия единственной сосны лежали навалом металлические трубы, тускло отражавшие свет дворовых ламп. Вдалеке сверкали отдельные яркие огни, двигающиеся вместе со стрелами подъемных кранов. Они не знали у?стали даже в вечерний час. Вспомнился Северный порт, вчерашняя экскурсия и, разумеется, Женя со всеми его выходками. Она снова вздохнула:

— Давайте подумаем вместе…

— Сейчас, сейчас, — отозвалась мать Жени, энергично выдворяя мужа в соседнюю комнату. — Ну вот… — Она с облегчением улыбнулась. — Теперь спокойно поговорим. Что же вы посоветуете, Валентина Федоровна?

— Ой, много чего! — так вскрикнуть, да еще чуть ли не подскочить на тахте было бы простительно школьнице, и то не всякой. Вознегодовав на себя, Валентина Федоровна приняла очень степенный вид, до того достойный, почтенный, что сама себе показалась похожей на завуча Клавдию Васильевну. — Так вот, Надежда Андреевна, знаете, с чего мы начнем? Вы приобретаете для Жени отдельный столик. Удобный, но такой, понимаете ли, попроще, чтобы годился для всяких дел. А мы, со своей стороны, вашего Женю приохотим… — Доверительно улыбнувшись, она всем корпусом подалась к Надежде Андреевне. — Однажды я наблюдала за ним в физическом кабинете…

— Так у нас же не кабинет, а гостиная! — испуганно возразила Перчихина. — То есть я, конечно, не против. Я сама иногда думала… — Она огляделась, как бы подыскивая подходящее место для рабочего столика. — Но это совсем не просто. — Что-то надо было сказать еще, тем более что Касаткина, наверное, не зря ей шепнула: «Она довольно настырная!» Вспомнились и слова, произнесенные в похвалу их гостиной. Эти слова пресекли ее колебания. — Вы, Валентина Федоровна, должны понимать: у нас же люди бывают!

Провожая классного руководителя, Перчихина покровительственно улыбнулась:

— За Женю будьте спокойны. Сами видите, ему живется куда лучше, чем многим вашим ученикам.

Пожалуй, она действительно в этом не сомневалась.

7. Таней движет догадка

Что такое пустырь? Никем не использованное место среди строений. Иногда еще не освоенное, иногда уже заброшенное, забытое. Пустырь, полученный школьниками, — мало ли у них пытливых голов и умелых рук! — это будущий парк. Тенистый, радостный, благоуханный.

Примерно так утверждали на митинге лучшие ораторы школы, когда год назад в ее владение перешел участок, поросший сорняком, захламленный ржавым железом. От железин избавились во время сбора металлолома, потом площадку почистил бульдозер, на радиаторе которого трепетал алый флажок.

Сколько уже вложено сил в будущий замечательный парк! Зато теперь рядом со школой зеленеет кустарник, шелестят молодой листвой липки и топольки, посаженные во время осенней приостановки сокодвижения. Сейчас, мягким солнечным днем, по главной аллее парка — пока это лишь утоптанная многими подошвами полоска земли — идут Таня Звонкова и Валентина Федоровна. Они говорят о Жене Перчихине.

— Даже не думай отказываться, — твердит Валентина Федоровна. — Ни вообще, ни сегодня. Беги обедай — и сразу к нему домой. Покажи, что задано, выясни, почему пропустил уроки.

— Почему пропустил — ясно. Наверняка простудился. Все захватили на теплоход куртки да пиджаки, этот — наоборот. Да еще выкупался.

— Возможно, и так… — Валентина Федоровна не спорит. Но минутами без каких-либо оснований связывает его сегодняшнее отсутствие со своим вчерашним визитом. — Пойти, Таня, все равно надо.

Таня упрямо разглядывает божью коровку, переползающую с ее коричневого рукава на кружевной белый манжетик.

— Сегодня не могу. Честное слово, ни одной свободной минуты. Валентина Федоровна, поймите: сегодня — четверг!

Четверг — особенный день, вернее вечер, — вечер занятий «Клуба пытливых». Таня всю неделю ждет не дождется этого четверга. Сегодня на переменке Алеша Рязанцев спросил: «Не опоздаешь?» И улыбнулся… Сердитым щелчком Таня избавляется от божьей коровки.

— Не согласна я опаздывать из-за Женьки. Я его пожалела тогда, накормила, а он? Чуть не выбросил меня за борт!

— И все-таки надо пойти.

— Завтра нельзя, а?

— Ты бы не торговалась, если бы хоть раз заглянула к ним…

— А что?

Валентина Федоровна опасается сказать лишнее. Она отвечает кратко:

— Сложная обстановка.

— Очень сложная?

— Ты не трусь. Я с его матерью договорилась… Она согласна пускать кого-нибудь одного.

— Согласна? Ишь, добрая мама. — Таня приостанавливается на повороте и начинает рыхлить каблуком землю. — Это правда, что он ни капельки на нее не похож?

— На мать? Нисколько! Она у него, как бы это сказать… Ну, полная, круглолицая. Нет, Женя, конечно, в отца. А какое это имеет значение?

— Никакого. Я просто так…

Воображению Тани внезапно предстает толстая женщина, совершенно непохожая на Женю. Эта особа соглашается пускать к нему только по одному человеку. И устраивает в доме сложную обстановку. Таня достаточно пожила на свете, чтобы суметь сделать из этого выводы… После экскурсии она твердо решила никогда, ни при каких обстоятельствах не жалеть Перчихина. Но прошло два дня, и вот она готова ради него же принести в жертву самый любимый вечер.

Таню-то судьба не обделила. У нее замечательные мама и папа. И оба родные!

— Я пойду, — произносит она. — Пообедаю — и к нему. Понадобится — пробуду весь вечер.

Валентина Федоровна и раньше знала, а на экскурсии окончательно убедилась: Таня способна удивить неожиданным поступком. Сейчас ее маленькая, худенькая фигурка, облаченная в школьную форму, внезапно исчезла, как бы растворилась в смородиновых кустах.

…Скинув черный фартук, сменив коричневое платье на веселое бело-зеленое, сплошь в ромашках, проглотив в минуту обед, Таня помчалась обратно в школу. В руках вместительная, а главное — очень красивая сумка. Не старенькая, в которой отец приносит домой овощи и картошку, а та — в крупных ярких горошинах, с какой мама ходит по магазинам. Возможно, Тане еще влетит от обоих родителей сразу, потому что поручение «пытливых», которое она должна выполнить, прежде чем отправиться к Жене, немного опасно для такой замечательной сумки. Но, если бы сумка была менее замечательной, кто знает, захотелось бы Тане обходить школьные мастерские?