Поиски знаменитостей - Граевский Александр Моисеевич. Страница 13

— Тебе же, Слава, нельзя так много бегать. Пойдем домой. Ты уже устал. Смотри, весь в грязи, в пыли. Пойдем!

— Нет, папа, я не пойду. Мне нельзя.

— Как нельзя? — Брови у Николая Филипповича высоко поднялись, на лице было написано неподдельное удивление.

— Слава правду говорит, ему нельзя уйти, — подтвердил Сережка. — Его нам до полного комплекта не хватает…

— До… комплекта?. До какого комплекта?

Тут ребята заговорили все разом. Много пришлось выслушать Николаю Филипповичу. Он узнал и о розыгрыше первенства, и о чести двора, и о Славиных футбольных способностях. Постоял Николай Филиппович, подумал и… махнул рукой.

Ребята правильно оценили этот жест и с радостным гиком рассыпались по площадке.

Николай Филиппович еще некоторое время наблюдал за тем, как Сережка обучает его сына. Слава раскраснелся и пинал старательно. Глубоко вздохнув, Николай Филиппович тихо побрел домой. Он шел и думал о том, что ему, инженеру Горюнову, сорок лет, что на заводе он, кажется, неплохо руководит людьми, а своего собственного единственного сына знает плохо.

Придя домой, Николай Филиппович еще долго стоял у открытого окна, прислушиваясь к ребячьим крикам, доносившимся с заднего двора.

— Так и должно быть, Олимпиада Владимировна, вслух сказал он и добавил: — Когда-нибудь он и солдатом будет…

А на заднем дворе десять мальчиков учили одиннадцатого играть в футбол. Все десять были проникнуты одним стремлением и поэтому страшно мешали друг другу. Слава вынужден был выслушивать десятки наставлений, окриков, советов, угроз, поправок и просто выкриков. Голова у него шла кругом, он старался изо всех сил. Пот катился градом. В конце концов, он остановился, переводя дух, и сказал:

— Погодите, ребята. Я немного отдохну.

— Давай, давай, нечего там! — крикнул Федька Крутиков.

— Отвяжись! — цыкнул на него Миша Трубин.

А Сережа молча дал Федьке подзатыльника и посоветовал Славе:

— Ты немножко походи, а потом посиди вон там, на скамейке. С непривычки, брат, трудно, но ничего, у тебя здорово получается. Хорошим игроком будешь.

— Я… я буду… А догнать я могу любого. Я Федьку обязательно обгоню. — Глаза у Славы заблестели, он сразу оживился и приободрился.

— Факт, обгонишь. А сейчас давай гуляй. Да и кончать пора, пожалуй. Вон, скоро темно уж будет…

Домой Сережка шел, насвистывая марш. Он видел, что, как только явился на площадку Слава, дело пошло на лад. И уважать его, Сережку, ребята стали больше. Капитан слов на ветер не бросает.

Утром, открыв глаза, Слава даже испугался: все тело ныло, ноги одеревенели, малейшее движение причиняло боль. Ему хотелось жалобным голосом позвать маму. Но тут Слава вспомнил, что сегодня, когда прозвучит сигнал, ему нужно явиться на зарядку, которую решено было проводить всем вместе.

С величайшими предосторожностями Слава одну за другой спустил ноги на пол, а когда встал и начал разгибаться, не выдержал и тихонько застонал. Как раз в этот момент в комнате появилась Олимпиада Владимировна.

— Ну конечно! Что я говорила? Ребенок еле жив, на нем лица нет! Славик, ты же совсем больной, ложись скорей в кровать, я тебе сейчас градусник поставлю.

— Никакой я не больной! — Слава выпрямился, постарался принять бодрый вид и торопливо, чтобы мама не успела возразить, добавил: — Я сейчас на зарядку пойду…

— О! — Олимпиада Владимировна всплеснула руками. — На какую зарядку?

— На физкультурную.

— Но, Славик, ты же плохо себя чувствуешь. Я же вижу, ты болен.

— Что ты, мамочка! Вовсе я не болен. У меня только немножечко ноги устали! А зарядку делать полезно. Помнишь, доктор говорил? Помнишь?

В это время под окнами громкий хор мальчишеских голосов звонко и торжественно прокричал: «Слава! Слава! Слава!»

Этот трижды повторенный клич был исполнен так старательно, что в доме даже стекла зазвенели. Олимпиада Владимировна в недоумении повернулась к окнам. Николай Филиппович, который брился, так с намыленной щекой и высунулся из окна. Внизу в четком строю стояла вся футбольная команда и, задрав головы, смотрела на Николая Филипповича. Все ребята были без рубашек, только в трусиках и тапочках. На правом фланге стоял серьезный и подтянутый Сережка. На левом улыбался до ушей Федька Крутиков.

— Здорово, орлы! — армейским басом приветствовал ребят Николай Филиппович.

— Здравствуйте! — вразнобой ответили ребята, — А где Слава?

— Спит еще, по-моему. А зачем он вам?

— Зарядку делать будем, — опередил всех Федька. — Тренироваться надо, а не спать. Вы его разбудите, Николай Филиппович.

В это время в соседнем окне показалась Олимпиада Владимировна. При ее появлении ребята сразу притихли.

— Вам что нужно, мальчики? — решительным тоном начала Олимпиада Владимировна. — Славу? Слава еще не завтракал и вообще ему нечего на улице делать. Ступайте, мальчики, нехорошо под окнами стоять.

В ответ раздался смех. Первым засмеялся Федька Крутиков: он увидел Славу, который, прихрамывая и морщась, вышел на крыльцо и направился к ребятам.

Вслед за Федькой засмеялись и остальные ребята. А когда взглянули кверху и услышали, как ойкнула Олимпиада Владимировна, то смех перешел в дружный хохот. Олимпиада Владимировна растерялась, но сделала вид, что происходящее ее не касается.

Сережа громко крикнул:

— Ну вот, теперь полный комплект! Не бойтесь, Олимпиада Владимировна, честь двора не уроним. Айда, ребята! Направ-во! Левое плечо вперед — марш!

Ребята дружно зашагали. В строю шел и Слава. Хромать он почти перестал.

Итальянская скрипка

Если репродуктор незаметно снять с гвоздика и поставить на стол, а рычажок, регулирующий громкость, сдвинуть влево, то мама вряд ли догадается, что сын, вместо того чтобы заниматься, слушает концерт. У Вальки за несколько минут до начала передачи все готово. Теперь можно для виду немного побормотать что-нибудь себе под нас: пусть мама думает, что он зубрит.

За окном — мороз. Он затянул стекла ровной мохнатой пеленой. Время от времени ветер качает деревья старого сада, и тогда на мутном белом фоне окна судорожно мечутся черные тени.

Вот, наконец, и концерт. Звенящий женский голос объявляет там, в концертном зале, начало программы. Валька пытается представить, какой он, этот зал, но не может. В наступившей тишине слышно разноголосое покашливание. Люди готовятся слушать.

Оркестр начинает торжественную, строгую мелодию. В ней преобладают солидные звуки низкого регистра, и вся она кажется чем-то незыблемым, прочным. И вдруг, эту стройность нарушает скрипка. Она прорывается через звуки оркестра. В ее голосе — торжество, будто она вырвалась на волю. Постепенно оркестр все больше подчиняется ей. Он как бы прислушивается, стихает. Скрипка и оркестр начинают общую песню — мягкую, задушевную и мужественную.

Скрипка… Валька почти вплотную припал к репродуктору. Он уперся подбородком в кулак, и глаза у него стали задумчивыми, совсем не детскими.

— Валя!

Он вздрагивает, но продолжает слушать. Мама откладывает в сторону шитье и подходит к столу.

— Валя, нехорошо так. Или уж уроки учи, или спать ложись. Времени-то ведь много.

В голосе у мамы нет сердитых ноток. Хотела погладить Вальку по голове, но сын посмотрел на нее так серьезно, что она постеснялась это сделать.

— Я слушаю, мама. Не мешай, пожалуйста.

— Днем ведь можно послушать! Не убежит никуда твоя музыка.

Спор длится недолго. В конце концов Валька сердито фыркает и встает из-за стола. Пока он чистит зубы на кухне, мама задумчиво смотрит в окно и вздыхает.

Новое увлечение у сына — скрипка. То на гитаре сам играть научился, потом на аккордеоне, а теперь вот скрипка…